Но этого не произошло ни в тот момент, ни годы спустя.
Тусклый свет ноябрьского дня пробивался сквозь щель в задернутых шторах и освещал фотографию под стеклом на дальней стене спальни. Анна стояла у изголовья двуспальной кровати. Ее поразило, как за последние несколько недель изменилась мать. Лицо ее стало не просто болезненно бледным, а словно прозрачным; черты заострились и удлинились — все в ней предвещало приближение смертного часа. Казалось, с тех пор, как Анна видела мать в последний раз, рак уничтожил ее изнутри, не затронув лишь хрупкую внешнюю оболочку.
Анна подняла глаза, и ее взгляд наткнулся на фотографию на стене. Солнечный свет играл на стекле, не позволяя рассмотреть снимок. Впрочем, Анна и так знала, что фотография запечатлела отца на ступенях приходской церкви. Он был в костюме, взятом напрокат накануне. Рядом с ним стояла мать в белом подвенечном платье, в котором когда-то выходила замуж бабушка.
С того дня прошло сорок два года, то есть целая жизнь.
Анна тихо вышла из спальни, на кухне ее ждала тетя. На серебряном подносе в центре стола стоял горячий заварной чайник.
Тетя Шарлотта была младшей из семерых детей бабушки.
Когда умрет мать Анны, она останется последней. От этой мысли Анну бросило в холод.
— Я и представить себе не могла… — начала Анна и вдруг поняла, что любые слова будут звучать фальшиво. Из-за работы она не могла найти времени для матери. И теперь мать умирает! Какое жестокое сердце у такой дочери! Тетя, ничего не ответив, налила ей чаю и протянула чашку.
— Что сказал доктор?
— Это не продлится долго. — Шарлотта взглянула ей и глаза.
Анне было невероятно трудно выдержать этот взгляд. Глаза тети показались ей зеркалом, в котором она увидела отражение своей вины, и прежде всего эгоистичности.
Но чего могло ожидать от своих детей поколение ее матери? Они сами так воспитали своих отпрысков. Хотели, чтобы те стали независимыми, сами нашли свой путь в жизни, чувствовали себя свободными. Но они не дали им представления об ответственности — оборотной стороне личностной свободы.
И теперь они обе — и дочь, и мать — расплачивались за это. Анна вдруг осознала, что цена ее свободы — одиночество. Она сделала глоток чая. Минуты тянулись медленно, тишина в доме давила и угнетала, словно обвиняя Анну в душевной черствости. Она тяжело вздохнула и взглянула на тетю.
— Мне пора идти. Но я приеду завтра… Постараюсь приезжать каждый вечер,
Шарлотта ничего не ответила. Анне стало не по себе, Она поднялась.
— Я зайду к ней перед уходом.
Анна пошла наверх. Она ожидала застать мать спящей, но та проснулась и смотрела прямо перед собой ничего не видящими, пустыми глазами.
— Мама?
— Анна, это ты? — Голос матери был бесцветным, как потускневший рисунок на старых обоях.
Анна понимала, что мать почти не видит ее, только реагирует на звук шагов. Присев на край постели, Анна взяла в руки бледную безвольную руку матери. Она боялась слишком сильно сжать ее — казалось, хрупкие кости могут треснуть от неосторожного движения.
— Я сидела здесь с тобой, — сказала Анна.
— А-а… — На лице матери появилась безразличная улыбка, которая тут же сменилась болезненной гримасой.
Анна отвела глаза. Она была не в силах видеть страдания и странное удивление матери: казалось, та не понимала, что с ней происходит. Когда Анна собралась с духом и снова взглянула на нее, то увидела всю ту же равнодушную улыбку.
— Ты счастлива, Анна?
Анна хотела было ответить, но с ее уст не слетело ни звука.
Она вдруг закашлялась. Пустота и бессмысленность ее жизни предстали перед Анной в своей неприкрытой наготе. Что она создала? Ничего, кроме неосуществленных фантазий и гор гниющих на свалках иллюстрированных журналов. Отвлечение от жизни! Все эти годы она создавала то, что отвлекает от реальности, помогает убежать от нее.
Анна потупилась. Прикосновение материнской руки преисполнило ее благодарностью и нежностью. Не удержавшись, она поднесла руку матери к губам и поцеловала.
— Я люблю тебя, — прошептала Анна, осторожно опустила на постель руку матери, поднялась и смахнула слезу. — До завтра. Я непременно приду завтра.
Вечером в следующий вторник Карен вместе с матерью и братом ждала в холле похоронного бюро, пока готовили гроб отца. Назавтра были назначены похороны, и у них не оставалось времени на то, чтобы как следует попрощаться. На самом деле их прощание состоится именно сейчас, пока не забьют гроб.
Мать была мертвенно-бледна. Смерть мужа обрушилась на нее как удар, и она молила Бога даровать ей счастье последовать за ним как можно скорее. И только теплая ладонь сына удерживающая ее руку, побуждала несчастную женщину задержаться на этом свете.
Джек, молчаливый и задумчивый, изредка взглядывал на сестру с выражением холодной пустоты в глазах.
В холл вышел представитель похоронного бюро и почтительно поклонился матери Карен. — Миссис Тернер… мы готовы.
Джек помог матери подняться и подхватил ее под локоть, когда она покачнулась из-за слабости в ногах. Карен последовала за ними, и вскоре они оказались в комнате со множеством цветов и горящими свечами.
В центре этой комнаты, застланной ковром, на мраморном постаменте стоял открытый гроб, в котором лежал отец. Карен подошла ближе и остановилась за спиной брата.
Отец выглядел почти как живой, если бы не восковые руки, скрещенные на груди.
Мать громко всхлипнула, Джек подошел к гробу и положил желтую розу на грудь отцу. У Карен перехватило дыхание. Слезы хлынули у нее из глаз, потому что эта роза была из отцовского сада. Он всегда очень заботился об этом розовом кусте. Как странно, что мужчина в его возрасте ухаживал за розами, а не за женщинами, которые благосклонно принимают розы.
Когда Джок отступил от гроба, Карен сделала шаг вперед и, чувствуя на себе взгляды родственников, незаметно вложила свое письмо в руки отцу, прикрыв его розовыми лепестками. Ее поразило, что у отца такие холодные руки.
Он не сможет прочесть письмо. Не сможет вернуть ей свою любовь. Не сможет выразить сожаления. И все же…
Карен отступила назад, вытирая слезы. Джека явно удивило, что она плачет. Мать смотрела на нее без всякого вы ражсния. Карен вдруг захотелось крикнуть: «Подождите! Он не виноват! Я все исправлю!» Господи, что за чудовищная ошибка!
Карен вышла на улицу, и холодный воздух пробрал ее до самых костей. Она подняла воротник. Завтрашний день неминуемо наступит, и Карен боялась его приближения.
Через час Карен встретилась с Анной в винном баре на Аппер-стрит. Они обнялись, и Анна не отпускала от себя подругу чуть дольше, чем обычно, зарывшись лицом ей в плечо.
— Ты как? — спросила Карен, — Хочешь поговорить об этом? Впрочем, что тут говорить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100