Поток воздуха за стеной и дыра за распятием не обманули его.
— Нет, — выдавил подмастерье.
— Вы отрицаете, что видели сестру Хильтрут?
Петрониус кивнул. Пот стекал с лица, туманя взгляд.
Он не мог видеть, как патер воспринимает его ложь.
— Где картина, которую тайно нарисовал ваш мастер?
— Мне известно только, что ее увезли, — последовал быстрый ответ.
Священник должен был знать, что Петрониус говорит правду.
— Где скрывается Якоб ван Алмагин?
Вопросы вонзались, как иголки, они означали, что ученый ушел безнаказанным. В своей рукописи подмастерье еще не упомянул Алмагина.
— Отвечайте, Петрониус Орис, или испытаете, что такое щипцы.
— Я не знаю. Я не встречал его в течение нескольких дней до моего ареста.
— Что изображено на картине, которую нарисовал мастер Босх?
— Не имею понятия, он никогда не показывал мне ее.
Задавая последний вопрос, инквизитор подошел вплотную к подмастерью и теперь изучал его лицо. Затем он отвернулся, скрестил руки на груди, словно хищник, сложивший крылья. Со зловещим спокойствием в голосе патер заявил:
— Вы лжете, Петрониус Орис! Лжете! Лжете! Вы забыли, что я приказал написать обо всем, что происходило в доме мастера Босха. Вы пренебрегли своим поручением и будете наказаны. И сейчас вы пытаетесь уклониться от ответа, в то время как я терпеливо и по-дружески напоминаю вам о вашем обещании.
В глазах Берле зажегся опасный огонек. Инквизитор указал на инструменты пыток, висевшие на стене, и проговорил:
— Палач знает свое дело. Чтобы выяснить правду в необычное время, нужно прибегать к необычным средствам. Привяжите его!
Сообщники палача железной хваткой сгребли художника за руки и потащили к скамье, к верхнему и нижнему концам которой были привязаны кожаные ремни. Они засунули его конечности в петли и затянули их. Меж тем палач снял со стены два куска железа и держал их в правой руке над горном, а левой накачивал воздух в мехи, чтобы разжечь пламя.
— Где картина, еще раз спрашиваю вас? — увещевал Петрониуса инквизитор.
— Я не закончил рукопись. Я ничего не знаю о картине.
— Вы запираетесь, Орис, но железо откроет вам рот. Палач подошел ближе и указал на раскаленные прутья, сложенные буквой «Л»:
— Вам выжгут сейчас букву «Л», что означает «лжец», на руке, художник. После этого мы снова побеседуем.
Рот открылся сам собой, и у Петрониуса вырвался протяжный крик, когда палач, для которого все это было обычной, рутинной работой, приложил раскаленное железо к внутренней поверхности левой руки. На глаза художника опустилась пелена, от боли перехватило дыхание, запах паленого мяса сжимал горло.
Затем палач подошел вновь, держа в руке новый раскаленный инструмент. По сигналу инквизитора он опустил его и провел по правому предплечью. Петрониус вскрикнул и погрузился в черную ночь небытия.
— Я ничего не знаю, — прошептал юноша, проваливаясь в леденящую душу тьму ада.
VIII
— Что они сделали с тобой?
Петрониус лежал на голых досках. Руки были подняты вверх, чтобы раны подсыхали. Ожоги горели, будто их натерли перцем. Над ним на коленях стояла монахиня, лицо которой было трудно различить под надвинутым на глаза капюшоном. Петрониус снова лежал в своей комнате на полу, закутанный в одеяло, что немного удерживало холод, идущий снизу. Он боли подмастерье едва не терял рассудок. Нежными движениями монахиня втирала мазь в раны. Каждое движение отдавалось в мозгу, выключая сознание.
— Петрониус, ты меня слышишь?
Художник пробудился от полузабытья и прислушался. Чей это голос?
— Петрониус, ты очнулся?
Теперь юноша узнал голос и открыл глаза. Их взгляды встретились. Зита улыбнулась.
— Ты с ума сошла? Зачем пришла сюда? — простонал он. Лицо Зиты стало серьезным.
— Он не может быть везде, а мы должны ухаживать за тобой. Сейчас он на допросе. — Девушка помолчала. — Ты вовремя впал в забытье, иначе они превратили бы тебя в кусок мяса. Тот, кто находится в бессознательном состоянии, не может отвечать на вопросы.
Петрониус кивнул, хотя понял лишь часть сказанного. Он хотел спать, ничего больше, только спать. Если бы не адская боль…
— Ты в силах идти?
Вопрос Зиты звучал настойчиво, и Петрониус постарался сосредоточиться на нем, удерживая открытыми глаза, которые упорно закрывались.
— Не знаю, — пробормотал он. — Помоги, пожалуйста, встать.
Зита подхватила юношу под руки и помогла подняться на ноги.
— Петрониус, — прошептала она ему в ухо, — соберись с силами. Нельзя позволить им снова отправить тебя в тюрьму. Это будет означать смерть. Надо уходить отсюда. Непременно. За последние дни я узнала путь, которым можно уйти из города. Мне надо знать, сумеешь ли ты идти.
Петрониус тяжело дышал. Он облизал губы языком, который, казалось, увеличился вдвое. Клейкая слюна повисла на сухой, потрескавшейся коже. Боль в руках отзывалась в голове так, что становилось дурно. Дважды комок подступал к горлу. Во рту стояла горечь. Нужно бежать из этой кельи, из этого дома. Второго допроса он не выдержит.
— Пошли же! — выпалил он и поплелся к двери. — Давай.
— Подожди! — воскликнула Зита. — Мы должны подготовиться.
Она провела Петрониуса к стулу, усадила и проследила, чтобы он не упал. Затем поспешила к двери и постучала. В появившуюся щель Зита прошептала несколько слов и затем повернулась к Петрониусу:
— Сейчас придет сестра Конкордия.
Едва Зита произнесла эти слова, как заскрипела дверь и вошла сестра. Петрониус не отрываясь смотрел на крышку стола. Ему было все равно, сколько сестер в комнате, лишь бы они не оставляли его одного.
— У вас есть одежда?
Сестра Конкордия кивнула, достала из-под просторного одеяния еще одно и протянула художнику. Зита осторожно накинула сутану на Петрониуса. Тот не сопротивлялся.
— Рукопись, — прошептал он слабым голосом, когда его взгляд упал на стопку бумаги на столе. — Взять рукопись.
Но ни Зиту, ни Конкордию не волновало его желание. Петрониус неловко потянулся к столу.
— Быстро! Сестра Конкордия останется здесь вместо тебя. Она моя должница. С ней ничего не случится. А теперь не волнуйся и предоставь все мне.
Зита снова постучала в дверь, а монахиня растянулась на полу и притворилась спящей. Доминиканец, стоявший на посту в коридоре, открыл дверь, осмотрел их и пропустил. Близорукий старик поднял руку вверх и благословил их. Насколько Петрониус мог судить сквозь боль и страх, путь вел вниз по лестнице, но они повернули не налево, а направо и скользнули за каменный парапет спуска. Оттуда узкий проход вел к двери, через которую беглецы попали на улицу Куде-Дизе, среднюю из водных артерий, пронизывающих Ден-Бос. В нос ударил запах соленой воды и гниющих растений.
Зита поторапливала Петрониуса. Она втащила его на мостик и взяла одну из привязанных лодок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— Нет, — выдавил подмастерье.
— Вы отрицаете, что видели сестру Хильтрут?
Петрониус кивнул. Пот стекал с лица, туманя взгляд.
Он не мог видеть, как патер воспринимает его ложь.
— Где картина, которую тайно нарисовал ваш мастер?
— Мне известно только, что ее увезли, — последовал быстрый ответ.
Священник должен был знать, что Петрониус говорит правду.
— Где скрывается Якоб ван Алмагин?
Вопросы вонзались, как иголки, они означали, что ученый ушел безнаказанным. В своей рукописи подмастерье еще не упомянул Алмагина.
— Отвечайте, Петрониус Орис, или испытаете, что такое щипцы.
— Я не знаю. Я не встречал его в течение нескольких дней до моего ареста.
— Что изображено на картине, которую нарисовал мастер Босх?
— Не имею понятия, он никогда не показывал мне ее.
Задавая последний вопрос, инквизитор подошел вплотную к подмастерью и теперь изучал его лицо. Затем он отвернулся, скрестил руки на груди, словно хищник, сложивший крылья. Со зловещим спокойствием в голосе патер заявил:
— Вы лжете, Петрониус Орис! Лжете! Лжете! Вы забыли, что я приказал написать обо всем, что происходило в доме мастера Босха. Вы пренебрегли своим поручением и будете наказаны. И сейчас вы пытаетесь уклониться от ответа, в то время как я терпеливо и по-дружески напоминаю вам о вашем обещании.
В глазах Берле зажегся опасный огонек. Инквизитор указал на инструменты пыток, висевшие на стене, и проговорил:
— Палач знает свое дело. Чтобы выяснить правду в необычное время, нужно прибегать к необычным средствам. Привяжите его!
Сообщники палача железной хваткой сгребли художника за руки и потащили к скамье, к верхнему и нижнему концам которой были привязаны кожаные ремни. Они засунули его конечности в петли и затянули их. Меж тем палач снял со стены два куска железа и держал их в правой руке над горном, а левой накачивал воздух в мехи, чтобы разжечь пламя.
— Где картина, еще раз спрашиваю вас? — увещевал Петрониуса инквизитор.
— Я не закончил рукопись. Я ничего не знаю о картине.
— Вы запираетесь, Орис, но железо откроет вам рот. Палач подошел ближе и указал на раскаленные прутья, сложенные буквой «Л»:
— Вам выжгут сейчас букву «Л», что означает «лжец», на руке, художник. После этого мы снова побеседуем.
Рот открылся сам собой, и у Петрониуса вырвался протяжный крик, когда палач, для которого все это было обычной, рутинной работой, приложил раскаленное железо к внутренней поверхности левой руки. На глаза художника опустилась пелена, от боли перехватило дыхание, запах паленого мяса сжимал горло.
Затем палач подошел вновь, держа в руке новый раскаленный инструмент. По сигналу инквизитора он опустил его и провел по правому предплечью. Петрониус вскрикнул и погрузился в черную ночь небытия.
— Я ничего не знаю, — прошептал юноша, проваливаясь в леденящую душу тьму ада.
VIII
— Что они сделали с тобой?
Петрониус лежал на голых досках. Руки были подняты вверх, чтобы раны подсыхали. Ожоги горели, будто их натерли перцем. Над ним на коленях стояла монахиня, лицо которой было трудно различить под надвинутым на глаза капюшоном. Петрониус снова лежал в своей комнате на полу, закутанный в одеяло, что немного удерживало холод, идущий снизу. Он боли подмастерье едва не терял рассудок. Нежными движениями монахиня втирала мазь в раны. Каждое движение отдавалось в мозгу, выключая сознание.
— Петрониус, ты меня слышишь?
Художник пробудился от полузабытья и прислушался. Чей это голос?
— Петрониус, ты очнулся?
Теперь юноша узнал голос и открыл глаза. Их взгляды встретились. Зита улыбнулась.
— Ты с ума сошла? Зачем пришла сюда? — простонал он. Лицо Зиты стало серьезным.
— Он не может быть везде, а мы должны ухаживать за тобой. Сейчас он на допросе. — Девушка помолчала. — Ты вовремя впал в забытье, иначе они превратили бы тебя в кусок мяса. Тот, кто находится в бессознательном состоянии, не может отвечать на вопросы.
Петрониус кивнул, хотя понял лишь часть сказанного. Он хотел спать, ничего больше, только спать. Если бы не адская боль…
— Ты в силах идти?
Вопрос Зиты звучал настойчиво, и Петрониус постарался сосредоточиться на нем, удерживая открытыми глаза, которые упорно закрывались.
— Не знаю, — пробормотал он. — Помоги, пожалуйста, встать.
Зита подхватила юношу под руки и помогла подняться на ноги.
— Петрониус, — прошептала она ему в ухо, — соберись с силами. Нельзя позволить им снова отправить тебя в тюрьму. Это будет означать смерть. Надо уходить отсюда. Непременно. За последние дни я узнала путь, которым можно уйти из города. Мне надо знать, сумеешь ли ты идти.
Петрониус тяжело дышал. Он облизал губы языком, который, казалось, увеличился вдвое. Клейкая слюна повисла на сухой, потрескавшейся коже. Боль в руках отзывалась в голове так, что становилось дурно. Дважды комок подступал к горлу. Во рту стояла горечь. Нужно бежать из этой кельи, из этого дома. Второго допроса он не выдержит.
— Пошли же! — выпалил он и поплелся к двери. — Давай.
— Подожди! — воскликнула Зита. — Мы должны подготовиться.
Она провела Петрониуса к стулу, усадила и проследила, чтобы он не упал. Затем поспешила к двери и постучала. В появившуюся щель Зита прошептала несколько слов и затем повернулась к Петрониусу:
— Сейчас придет сестра Конкордия.
Едва Зита произнесла эти слова, как заскрипела дверь и вошла сестра. Петрониус не отрываясь смотрел на крышку стола. Ему было все равно, сколько сестер в комнате, лишь бы они не оставляли его одного.
— У вас есть одежда?
Сестра Конкордия кивнула, достала из-под просторного одеяния еще одно и протянула художнику. Зита осторожно накинула сутану на Петрониуса. Тот не сопротивлялся.
— Рукопись, — прошептал он слабым голосом, когда его взгляд упал на стопку бумаги на столе. — Взять рукопись.
Но ни Зиту, ни Конкордию не волновало его желание. Петрониус неловко потянулся к столу.
— Быстро! Сестра Конкордия останется здесь вместо тебя. Она моя должница. С ней ничего не случится. А теперь не волнуйся и предоставь все мне.
Зита снова постучала в дверь, а монахиня растянулась на полу и притворилась спящей. Доминиканец, стоявший на посту в коридоре, открыл дверь, осмотрел их и пропустил. Близорукий старик поднял руку вверх и благословил их. Насколько Петрониус мог судить сквозь боль и страх, путь вел вниз по лестнице, но они повернули не налево, а направо и скользнули за каменный парапет спуска. Оттуда узкий проход вел к двери, через которую беглецы попали на улицу Куде-Дизе, среднюю из водных артерий, пронизывающих Ден-Бос. В нос ударил запах соленой воды и гниющих растений.
Зита поторапливала Петрониуса. Она втащила его на мостик и взяла одну из привязанных лодок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83