Когда юноша открыл глаза, Якоб уже наклонялся над ним.
— Якоб ван Алмагин!
Ученый улыбнулся ему, и Петрониус заметил пушок на щеке, как у жены Босха.
— Что вам нужно? — насторожился подмастерье.
— Поговорить с вами, Петрониус. Ваше выступление в церкви — просто дьявольское представление.
Петрониус резко выпрямился, так что ученый отшатнулся.
— Я мог бы умереть в тот вечер, Якоб ван Алмагин, если бы мне не помогли. Вы провоцировали меня, и я не знаю зачем.
Ученый кивнул и отвернулся. Провел рукой по губам, будто ему нужно было подумать, прошел по комнате и остановился перед Зитой, которую уже заметил, но лишь на мгновение. Затем снова повернулся к Петрониусу. Мастер Босх стоял молча.
— С вами грубо обращались у патера Иоганнеса. Следы от ожогов останутся навсегда. Но в доме мастера Иеронима вам гарантировано гостеприимство.
— Я многим обязан моему учителю и надеюсь, что когда-нибудь отплачу ему тем же.
— Когда вы находились в заключении… — Алмагин подбирал слова или просто делал вид? — От вас потребовали записать ваши впечатления. Так?
Петрониус ждал вопроса. Первым делом, оказавшись в доме мастера, он отдал сумку Майнхарду, чтобы тот ее спрятал. Сейчас она лежала под сеном, в сарае. Никто не сможет найти ее.
— О какой рукописи вы говорите?
Петрониус ликовал, что ему удалось опередить ученого хотя бы на один шаг. Этот человек никогда не получит его записей.
Алмагин едва сдерживался:
— Вы знаете, о чем я говорю! Подумайте о том, что видения в сцене ада — не пустые угрозы. Я позабочусь об аде для вас. Рукопись должна быть у меня. Или вы надеетесь, что можете носить с собой записи об адамитах и обо мне? Вы глупец, Петрониус!
— Пока подмастерье в моем доме, — прервал его Босх, — вы будете вежливы по отношению к нему. Как подобает всем моим гостям!
Якоб ван Алмагин вздрогнул. Затем исподлобья посмотрел в ясные глаза Иеронима, который устремил взгляд мимо него на деревянные балки в стене.
— Хорошо, — уступил ученый. — Хорошо! Хорошо! Хорошо! Вежливость. Я буду вежлив.
С этими словами Алмагин покинул комнату и с шумом спустился вниз.
Мастер Иероним тоже собрался уходить, однако в дверях обернулся, посмотрел на Зиту, потом на Петрониуса и проговорил:
— Здесь, в моем доме, я гарантирую вам безопасность. Но когда покинете имение, вы окажетесь вне закона.
Мастер повернулся, собираясь уйти. Петрониус задержал его.
— Почему лицо Якоба появилось на створке ада?
Мастер Иероним остановился, и из темноты донесся его голос:
— Потому что он женщина и хотел бы сбросить с себя оболочку.
Мастер шумно спустился по лестнице. Едва он оказался внизу, Петрониус вскочил с кровати.
— Зита, рукопись! Она может спасти нам жизнь. Ее нужно дописать, рассказать обо всем, что здесь произошло, а потом спрятать так, чтобы мы всегда имели к ней доступ, но не носили при себе. Давай разделим ее: одну часть — Алейт, другую — Майнхарду, а остальное — нам. Зита подумала и согласилась.
— А где она лежит?
— Пошли. В маленьком сарае, где стоят кони.
Оба встали и тихо выбрались из комнаты. Только следы ремней на руках напоминали художнику, что все происходящее с ним — не сон.
XIII
— Пожар!
Крик ворвался в картины ада в голове юноши и заставил насторожиться. Он барахтался в когтях женщины-птицы, которая вырвала его из толпы проклятых и собиралась проглотить. Грязный платок лежал у дьяволицы на коленях, и в него капала слюна, стекавшая изо рта. Она оказалось той, что проглатывает мир. Петрониус подозревал, что найдет свой конец в брюхе птицеголового чудовища. Ее тело стало голубым… голубым, как цвет обмана. Как голубая дымка, как лживая голубизна неба, как голубое заблуждение. Он не мог уйти от этого дьявола — ястреба. Пожирательница душ овладела юношей и опутывала, оплетала его. Восседая на треноге божественной троицы, она наслаждалась каннибальским пиршеством. Мужчины! Только мужчины заканчивали свой путь в желудке пожирательницы душ, когда над водным лабиринтом бушевал мировой пожар.
— Пожар!
Крик снова проник в сознание Петрониуса и прогнал хищную птицу.
— Пожар! Пожар!
Крики повторялись, пока Петрониус не очнулся и не понял, что сон и реальность совпали. Перед глазами еще стояла ведьма с ястребиной головой, в то время как в окно он увидел сарай, из которого валили сизые клубы дыма. Петрониус не мог отличить сон от яви: то ли образ женщины-птицы вышел из его затуманенного мозга и теперь отплясывал в действительности, то ли его на самом деле проглатывали и он переживал конец света. Некоторое время подмастерье не мог решить, стоит ли он в церкви перед картиной или находится в сарае, пока новый крик окончательно не вернул его в сегодняшний день, разрушив сон.
Петрониус лежал на соломенной подстилке с закрученными в тряпье руками. Едкий дым проникал в соломенную хижину и щекотал в носу.
Разве ему приснился разговор с мастером Иеронимом и Якобом ван Алмагином? Разве он не лежал на кровати с балдахином?.. А теперь его колют соломинки в какой-то хижине. Густой дым заставил художника лечь на пол и искать выход. Потом он вспомнил, что они с Зитой пришли сюда и выкопали из-под соломы сумку с рукописью. Они хотели поделить страницы. Ему стало плохо от жары, спертого воздуха сарая и от напряжения. Зита массировала его затылок, втирая туда какую-то мазь. А дальше Петрониус помнил только лишь ужасные кошмары. Может, это был кошмарный сон, и сейчас он снова проснется?
Однако едкий дым, наполнявший помещение, был слишком удушливым, чтобы оказаться призрачным.
— Петрониус! — резко прозвучал женский голос. — Петрониус, ответь же!
Зита! Она ищет его.
Петрониус вместо ответа закашлялся. Он не сможет долго так выдержать. Художник начинал медленно осознавать, что дьяволица, которую он видел перед своим внутренним взором, не существует в этом мире: она есть порождение его разума, возникшее под влиянием картины.
— Скажи что-нибудь, я не знаю, где ты!
Петрониуса вновь сотряс приступ кашля, и тут художника схватила чья-то рука и потащила за собой. Ноги не слушались его, он ползком пробирался под низким потолком, пока не добрался до пролома, ведущего вниз. Зита в платье голубого цвета спускалась первой, ставя ноги Петрониуса на перекладины лестницы. Через десять ступеней он оказался на земле. Здесь, внизу, дым был слабее и не такой едкий.
— Где я, Зита? Что произошло?
— Вопросы потом. Мы все еще в имении твоего хозяина. В сарае. Ты потерял сознание. Здесь стояли лошади, но сейчас их нет. Я отдала рукопись Майнхарду, и он ускакал вперед.
Поблизости что-то зашуршало, Зита обернулась и вскочила. Перед ними стоял Якоб ван Алмагин и протягивал руку, будто просил подаяние.
— Рукопись, Петрониус Орис! Отдайте ее мне, и тогда вы можете исчезнуть из этого города, из этой страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— Якоб ван Алмагин!
Ученый улыбнулся ему, и Петрониус заметил пушок на щеке, как у жены Босха.
— Что вам нужно? — насторожился подмастерье.
— Поговорить с вами, Петрониус. Ваше выступление в церкви — просто дьявольское представление.
Петрониус резко выпрямился, так что ученый отшатнулся.
— Я мог бы умереть в тот вечер, Якоб ван Алмагин, если бы мне не помогли. Вы провоцировали меня, и я не знаю зачем.
Ученый кивнул и отвернулся. Провел рукой по губам, будто ему нужно было подумать, прошел по комнате и остановился перед Зитой, которую уже заметил, но лишь на мгновение. Затем снова повернулся к Петрониусу. Мастер Босх стоял молча.
— С вами грубо обращались у патера Иоганнеса. Следы от ожогов останутся навсегда. Но в доме мастера Иеронима вам гарантировано гостеприимство.
— Я многим обязан моему учителю и надеюсь, что когда-нибудь отплачу ему тем же.
— Когда вы находились в заключении… — Алмагин подбирал слова или просто делал вид? — От вас потребовали записать ваши впечатления. Так?
Петрониус ждал вопроса. Первым делом, оказавшись в доме мастера, он отдал сумку Майнхарду, чтобы тот ее спрятал. Сейчас она лежала под сеном, в сарае. Никто не сможет найти ее.
— О какой рукописи вы говорите?
Петрониус ликовал, что ему удалось опередить ученого хотя бы на один шаг. Этот человек никогда не получит его записей.
Алмагин едва сдерживался:
— Вы знаете, о чем я говорю! Подумайте о том, что видения в сцене ада — не пустые угрозы. Я позабочусь об аде для вас. Рукопись должна быть у меня. Или вы надеетесь, что можете носить с собой записи об адамитах и обо мне? Вы глупец, Петрониус!
— Пока подмастерье в моем доме, — прервал его Босх, — вы будете вежливы по отношению к нему. Как подобает всем моим гостям!
Якоб ван Алмагин вздрогнул. Затем исподлобья посмотрел в ясные глаза Иеронима, который устремил взгляд мимо него на деревянные балки в стене.
— Хорошо, — уступил ученый. — Хорошо! Хорошо! Хорошо! Вежливость. Я буду вежлив.
С этими словами Алмагин покинул комнату и с шумом спустился вниз.
Мастер Иероним тоже собрался уходить, однако в дверях обернулся, посмотрел на Зиту, потом на Петрониуса и проговорил:
— Здесь, в моем доме, я гарантирую вам безопасность. Но когда покинете имение, вы окажетесь вне закона.
Мастер повернулся, собираясь уйти. Петрониус задержал его.
— Почему лицо Якоба появилось на створке ада?
Мастер Иероним остановился, и из темноты донесся его голос:
— Потому что он женщина и хотел бы сбросить с себя оболочку.
Мастер шумно спустился по лестнице. Едва он оказался внизу, Петрониус вскочил с кровати.
— Зита, рукопись! Она может спасти нам жизнь. Ее нужно дописать, рассказать обо всем, что здесь произошло, а потом спрятать так, чтобы мы всегда имели к ней доступ, но не носили при себе. Давай разделим ее: одну часть — Алейт, другую — Майнхарду, а остальное — нам. Зита подумала и согласилась.
— А где она лежит?
— Пошли. В маленьком сарае, где стоят кони.
Оба встали и тихо выбрались из комнаты. Только следы ремней на руках напоминали художнику, что все происходящее с ним — не сон.
XIII
— Пожар!
Крик ворвался в картины ада в голове юноши и заставил насторожиться. Он барахтался в когтях женщины-птицы, которая вырвала его из толпы проклятых и собиралась проглотить. Грязный платок лежал у дьяволицы на коленях, и в него капала слюна, стекавшая изо рта. Она оказалось той, что проглатывает мир. Петрониус подозревал, что найдет свой конец в брюхе птицеголового чудовища. Ее тело стало голубым… голубым, как цвет обмана. Как голубая дымка, как лживая голубизна неба, как голубое заблуждение. Он не мог уйти от этого дьявола — ястреба. Пожирательница душ овладела юношей и опутывала, оплетала его. Восседая на треноге божественной троицы, она наслаждалась каннибальским пиршеством. Мужчины! Только мужчины заканчивали свой путь в желудке пожирательницы душ, когда над водным лабиринтом бушевал мировой пожар.
— Пожар!
Крик снова проник в сознание Петрониуса и прогнал хищную птицу.
— Пожар! Пожар!
Крики повторялись, пока Петрониус не очнулся и не понял, что сон и реальность совпали. Перед глазами еще стояла ведьма с ястребиной головой, в то время как в окно он увидел сарай, из которого валили сизые клубы дыма. Петрониус не мог отличить сон от яви: то ли образ женщины-птицы вышел из его затуманенного мозга и теперь отплясывал в действительности, то ли его на самом деле проглатывали и он переживал конец света. Некоторое время подмастерье не мог решить, стоит ли он в церкви перед картиной или находится в сарае, пока новый крик окончательно не вернул его в сегодняшний день, разрушив сон.
Петрониус лежал на соломенной подстилке с закрученными в тряпье руками. Едкий дым проникал в соломенную хижину и щекотал в носу.
Разве ему приснился разговор с мастером Иеронимом и Якобом ван Алмагином? Разве он не лежал на кровати с балдахином?.. А теперь его колют соломинки в какой-то хижине. Густой дым заставил художника лечь на пол и искать выход. Потом он вспомнил, что они с Зитой пришли сюда и выкопали из-под соломы сумку с рукописью. Они хотели поделить страницы. Ему стало плохо от жары, спертого воздуха сарая и от напряжения. Зита массировала его затылок, втирая туда какую-то мазь. А дальше Петрониус помнил только лишь ужасные кошмары. Может, это был кошмарный сон, и сейчас он снова проснется?
Однако едкий дым, наполнявший помещение, был слишком удушливым, чтобы оказаться призрачным.
— Петрониус! — резко прозвучал женский голос. — Петрониус, ответь же!
Зита! Она ищет его.
Петрониус вместо ответа закашлялся. Он не сможет долго так выдержать. Художник начинал медленно осознавать, что дьяволица, которую он видел перед своим внутренним взором, не существует в этом мире: она есть порождение его разума, возникшее под влиянием картины.
— Скажи что-нибудь, я не знаю, где ты!
Петрониуса вновь сотряс приступ кашля, и тут художника схватила чья-то рука и потащила за собой. Ноги не слушались его, он ползком пробирался под низким потолком, пока не добрался до пролома, ведущего вниз. Зита в платье голубого цвета спускалась первой, ставя ноги Петрониуса на перекладины лестницы. Через десять ступеней он оказался на земле. Здесь, внизу, дым был слабее и не такой едкий.
— Где я, Зита? Что произошло?
— Вопросы потом. Мы все еще в имении твоего хозяина. В сарае. Ты потерял сознание. Здесь стояли лошади, но сейчас их нет. Я отдала рукопись Майнхарду, и он ускакал вперед.
Поблизости что-то зашуршало, Зита обернулась и вскочила. Перед ними стоял Якоб ван Алмагин и протягивал руку, будто просил подаяние.
— Рукопись, Петрониус Орис! Отдайте ее мне, и тогда вы можете исчезнуть из этого города, из этой страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83