Совершить убийство на глазах столь влиятельного японского промышленника и, возможно, даже ранить его в пылу схватки — этого было вполне достаточно, чтобы поставить на ноги всю японскую полицию. Прикончить иностранца — одно, угрожать японскому промышленному могуществу — совсем другое.
Оябун поглядел в окно. Час был довольно ранний, и дождь еще не принимался по-настоящему. Если повезет, то гайдзин не станет отсиживаться в комнате и отправится куда-нибудь на экскурсию. Совсем недалеко от гостиницы располагался мемориал Ясукуни. “Ниппон Будокан” — концертный зал, в котором выступали “Битлз” и Боб Дилан, как правило, тоже служил объектом внимания иностранцев. Что касается Императорского дворца, то до него было вообще рукой подать.
Он нажал кнопку радиопередатчика, прикрепленного к поясу, и поднял руку к губам, чтобы прикрепленный к обшлагу рукава микрофон мог передавать его голос.
— Гайдзин прибыл, — сказал оябун, — поэтому кончайте игру и будьте настороже. Он поднялся в номер. Когда он спустится вниз и выйдет из отеля, мы сделаем свою работу.
Партнер оябуна, сидевший с ним за столом, облегченно вздохнул. Он понял, что может спокойно доесть свой фасолевый суп. На работе у него всегда прорезывался волчий аппетит. Якудза, ожидавшие на подхвате в фургоне с затемненными окнами, открыли еще по банке пива и продолжили игру в пачинко. [8] На кону были серьезные деньги, и они не хотели прерывать игру до последней возможности. Несмотря на свой тупой, механический характер, эта игра превосходно помогала убивать время, особенно когда приходилось сидеть в засаде.
Йошокава наконец отбыл. Оябун посмотрел на небо и вознес благодарственную молитву тому, кто ведал погодой. В следующую минуту небо потемнело, пошел дождь, и оябун почувствовал, что его предали. Через четверть часа, однако, дождь перестал и сквозь тучи проглянуло робкое солнце. Оябун почувствовал, как его настроение улучшается. Про себя он подумал, что вряд ли этот гайдзин из тех, кто бесконечно сидит у себя в номере и смотрит по телевизору программы “Си-эн-эн”. Раз уж Китано-сан приказал его убить, значит, гайдзин обладает достаточно беспокойным характером.
Внезапно сердце его подпрыгнуло. Американец — а в его понимании все гайдзины были американцами — снова появился в вестибюле, двигаясь со стороны лифтов. В руках он держал карту города, с которой он на ходу справлялся, и — ура! — зонтик.
Это было отлично. С бьющимся сердцем оябун следил за тем, как жертва исчезает из виду за дверями отеля. Несколько секунд спустя гайдзин появился снаружи, на тротуаре прямо под окнами буфета. Повернув налево, он пошел по направлению к проспекту Ясукуни-дори.
Главарь якудза отдал в микрофон короткую команду. Услышав ее, водитель фургона бросил пачинко на произвол судьбы, выскочил в боковую дверцу и вскарабкался на свое место за рулем. Второпях он опрокинул сложенные на игорном столе стопки йен. Банкноты разлетелись по полу фургона, а несколько из них, подхваченные потоком воздуха, успели проскользнуть вслед за водителем наружу. Трое якудза на четвереньках ползали по кузову и собирали остальное. Они быстро опознали гайдзина, но в суматохе никто не обратил внимания на двух японцев, которые следовали за их жертвой на почтительном расстоянии. В обычных условиях они, быть может, и связали бы этих двоих с Фицдуэйном, но тут снова полил дождь, и Фицдуэйн, как и оба его телохранителя, раскрыли над головами зонтики. Огромный зонт Фицдуэйна — бело-зеленый с золотом, в цвет ирландского флага — невольно приковывал к себе взгляды наблюдателей. Двигаться за таким зонтом было сплошным удовольствием. Мало того, что он был необычно ярким, но он на добрый фут возвышался над зонтиками японцев. Издалека было видно, что под этим зонтом идет либо иностранец, либо пижон.
Фицдуэйн, вооруженный картой, тем не менее, получил подробные инструкции от консьержа в “Фермонте”.
В этом выразилась очевидное недоверие персонала к способности иностранца сориентироваться в Токио. Фицдуэйн, впрочем, нисколько не обижался, так как не мог ни слова прочитать по-японски, а большинство улиц не имели названий. В случае крайней необходимости он всегда мог обратиться к сержанту Ore и детективу Рейдо, так что вряд ли ему удалось бы всерьез заплутать. На случай, если он каким-либо образом оторвется от своих телохранителей, он всегда мог обратиться к кобунам — постовым полицейским, — которые, как ему сказали, стояли чуть не на каждом Углу. Впрочем, Фицдуэйн надеялся, что его первая вылазка пройдет нормально. Репутация Токио как города с чрезвычайно низким уровнем уличной преступности говорила сама за себя. Во всяком случае, его уверяли, что в Токио он в безопасности.
Шагая под дождем, Фицдуэйн действительно чувствовал себя спокойно. Столица Японии отстояла от Ирландии, где произошло последнее кровопролитие с его участием, больше чем на шесть тысяч миль. Воспоминания о перестрелке в госпитале и смерти де Гювэна понемногу изглаживались из памяти. Раны больше не беспокоили, он был в отличной форме и начинал даже испытывать удовольствие от непривычного окружения. “Жизнь все-таки чертовски приятная штука!” — подумал Фицдуэйн, ускоряя шаг и поворачивая направо, на проспект Ясукуни-дори. Его целью был квартал Джинбохо, где он собирался побродить по книжным лавкам и, может быть, что-нибудь купить.
Детектив-суперинтендант Адачи наслаждался воскресной трапезой в доме родителей, но лишь до тех пор, пока не встал вопрос о его женитьбе.
Как правило, его мать заговаривала об этом прямо, однако сегодня она завела длинный разговор о царствующей династии, при этом по особенному поглядывая на сына.
Она несколько раз подчеркнула, что непрерывность рода — одна из самых главных добродетелей, и привела в пример кронпринца, которому предписывалось жениться как можно раньше.
Параллель, которую она проводила, была ясна Адачи с самого начала. Он, быть может, не нес на своих плечах мистической ответственности перед Небом за благосостояние ста двадцати с лишним миллионов японцев — своих подданных, однако для своих родителей он оставался источником тревог и огорчений. И если сам кронпринц мог быть принужден к женитьбе — например, усилиями двора и средств массовой информации, — то уж родителям Адачи сам Бог велел склонять сына к покорности своей воле.
Под их давлением детектив-суперинтендант вынужден был сбежать гораздо раньше, чем планировалось. Поначалу он отправился в штаб-квартиру департамента, чтобы проведать свой отдел и перечитать досье ирландца. Расследование убийства, таким образом, дарило ему большее отдохновение, чем общество родителей, которым иногда словно вожжа под хвост попадала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Оябун поглядел в окно. Час был довольно ранний, и дождь еще не принимался по-настоящему. Если повезет, то гайдзин не станет отсиживаться в комнате и отправится куда-нибудь на экскурсию. Совсем недалеко от гостиницы располагался мемориал Ясукуни. “Ниппон Будокан” — концертный зал, в котором выступали “Битлз” и Боб Дилан, как правило, тоже служил объектом внимания иностранцев. Что касается Императорского дворца, то до него было вообще рукой подать.
Он нажал кнопку радиопередатчика, прикрепленного к поясу, и поднял руку к губам, чтобы прикрепленный к обшлагу рукава микрофон мог передавать его голос.
— Гайдзин прибыл, — сказал оябун, — поэтому кончайте игру и будьте настороже. Он поднялся в номер. Когда он спустится вниз и выйдет из отеля, мы сделаем свою работу.
Партнер оябуна, сидевший с ним за столом, облегченно вздохнул. Он понял, что может спокойно доесть свой фасолевый суп. На работе у него всегда прорезывался волчий аппетит. Якудза, ожидавшие на подхвате в фургоне с затемненными окнами, открыли еще по банке пива и продолжили игру в пачинко. [8] На кону были серьезные деньги, и они не хотели прерывать игру до последней возможности. Несмотря на свой тупой, механический характер, эта игра превосходно помогала убивать время, особенно когда приходилось сидеть в засаде.
Йошокава наконец отбыл. Оябун посмотрел на небо и вознес благодарственную молитву тому, кто ведал погодой. В следующую минуту небо потемнело, пошел дождь, и оябун почувствовал, что его предали. Через четверть часа, однако, дождь перестал и сквозь тучи проглянуло робкое солнце. Оябун почувствовал, как его настроение улучшается. Про себя он подумал, что вряд ли этот гайдзин из тех, кто бесконечно сидит у себя в номере и смотрит по телевизору программы “Си-эн-эн”. Раз уж Китано-сан приказал его убить, значит, гайдзин обладает достаточно беспокойным характером.
Внезапно сердце его подпрыгнуло. Американец — а в его понимании все гайдзины были американцами — снова появился в вестибюле, двигаясь со стороны лифтов. В руках он держал карту города, с которой он на ходу справлялся, и — ура! — зонтик.
Это было отлично. С бьющимся сердцем оябун следил за тем, как жертва исчезает из виду за дверями отеля. Несколько секунд спустя гайдзин появился снаружи, на тротуаре прямо под окнами буфета. Повернув налево, он пошел по направлению к проспекту Ясукуни-дори.
Главарь якудза отдал в микрофон короткую команду. Услышав ее, водитель фургона бросил пачинко на произвол судьбы, выскочил в боковую дверцу и вскарабкался на свое место за рулем. Второпях он опрокинул сложенные на игорном столе стопки йен. Банкноты разлетелись по полу фургона, а несколько из них, подхваченные потоком воздуха, успели проскользнуть вслед за водителем наружу. Трое якудза на четвереньках ползали по кузову и собирали остальное. Они быстро опознали гайдзина, но в суматохе никто не обратил внимания на двух японцев, которые следовали за их жертвой на почтительном расстоянии. В обычных условиях они, быть может, и связали бы этих двоих с Фицдуэйном, но тут снова полил дождь, и Фицдуэйн, как и оба его телохранителя, раскрыли над головами зонтики. Огромный зонт Фицдуэйна — бело-зеленый с золотом, в цвет ирландского флага — невольно приковывал к себе взгляды наблюдателей. Двигаться за таким зонтом было сплошным удовольствием. Мало того, что он был необычно ярким, но он на добрый фут возвышался над зонтиками японцев. Издалека было видно, что под этим зонтом идет либо иностранец, либо пижон.
Фицдуэйн, вооруженный картой, тем не менее, получил подробные инструкции от консьержа в “Фермонте”.
В этом выразилась очевидное недоверие персонала к способности иностранца сориентироваться в Токио. Фицдуэйн, впрочем, нисколько не обижался, так как не мог ни слова прочитать по-японски, а большинство улиц не имели названий. В случае крайней необходимости он всегда мог обратиться к сержанту Ore и детективу Рейдо, так что вряд ли ему удалось бы всерьез заплутать. На случай, если он каким-либо образом оторвется от своих телохранителей, он всегда мог обратиться к кобунам — постовым полицейским, — которые, как ему сказали, стояли чуть не на каждом Углу. Впрочем, Фицдуэйн надеялся, что его первая вылазка пройдет нормально. Репутация Токио как города с чрезвычайно низким уровнем уличной преступности говорила сама за себя. Во всяком случае, его уверяли, что в Токио он в безопасности.
Шагая под дождем, Фицдуэйн действительно чувствовал себя спокойно. Столица Японии отстояла от Ирландии, где произошло последнее кровопролитие с его участием, больше чем на шесть тысяч миль. Воспоминания о перестрелке в госпитале и смерти де Гювэна понемногу изглаживались из памяти. Раны больше не беспокоили, он был в отличной форме и начинал даже испытывать удовольствие от непривычного окружения. “Жизнь все-таки чертовски приятная штука!” — подумал Фицдуэйн, ускоряя шаг и поворачивая направо, на проспект Ясукуни-дори. Его целью был квартал Джинбохо, где он собирался побродить по книжным лавкам и, может быть, что-нибудь купить.
Детектив-суперинтендант Адачи наслаждался воскресной трапезой в доме родителей, но лишь до тех пор, пока не встал вопрос о его женитьбе.
Как правило, его мать заговаривала об этом прямо, однако сегодня она завела длинный разговор о царствующей династии, при этом по особенному поглядывая на сына.
Она несколько раз подчеркнула, что непрерывность рода — одна из самых главных добродетелей, и привела в пример кронпринца, которому предписывалось жениться как можно раньше.
Параллель, которую она проводила, была ясна Адачи с самого начала. Он, быть может, не нес на своих плечах мистической ответственности перед Небом за благосостояние ста двадцати с лишним миллионов японцев — своих подданных, однако для своих родителей он оставался источником тревог и огорчений. И если сам кронпринц мог быть принужден к женитьбе — например, усилиями двора и средств массовой информации, — то уж родителям Адачи сам Бог велел склонять сына к покорности своей воле.
Под их давлением детектив-суперинтендант вынужден был сбежать гораздо раньше, чем планировалось. Поначалу он отправился в штаб-квартиру департамента, чтобы проведать свой отдел и перечитать досье ирландца. Расследование убийства, таким образом, дарило ему большее отдохновение, чем общество родителей, которым иногда словно вожжа под хвост попадала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166