На рукаве синего летнего мундира — черная повязка. Несколько дней назад умер начальник уголовного розыска. Теперь начальником поставили Пенягина, но, несмотря на две звезды на погонах, он был новичком в команде и набирался ума у Родионова. Другой спутник Родионова, Альбов, был совершенной противоположностью: бойкий мужчина, похожий скорее на американца, чем на русского.
Родионов пренебрежительно махнул в сторону стендов и таблиц и сказал Аркадию:
— Нам с Пенягиным поручили расчистку министерских архивов. Их все сдадут в утиль и заменят компьютерами. Мы вступили в Интерпол, потому что преступность все больше приобретает международный характер, и нам нужно теперь творчески реагировать на происходящее и контактировать друг с другом, отбросив устаревшие идеологические представления. Вообразите, что наши компьютеры подключаются к Нью-Йорку, Бонну, Токио. Уже теперь советские представители активно содействуют расследованиям за границей.
— Никто никуда не сможет убежать, — улыбнулся Аркадий.
— Разве вам не нравится такая перспектива? — спросил Пенягин.
Аркадий хотел сказать ему что-нибудь приятное. Однажды он уже убил прокурора, и это придавало отношениям известную щекотливость. Но был ли он в восторге от такой перспективы? Мир как одна камера?
— Вы же сами раньше работали с американцами, — напомнил Аркадию Родионов. — За что и пострадали. Мы все пострадали. Таковы вот последствия ошибок. В самое критическое время наша организация лишилась такого работника, как вы. Ваше возвращение — часть важного процесса исцеления, чем мы все гордимся. Сегодня у Пенягина первый день работы в угрозыске, и поэтому я хочу познакомить его с одним из лучших наших следователей.
— Насколько я знаю, вернувшись в Москву, вы потребовали для себя определенных условий, — сказал Пенягин. — Слышал, что вам дали две автомашины.
Аркадий кивнул.
— И десять литров бензина. Как раз для короткой погони.
— У вас свои сыщики, свой судмедэксперт, — напомнил Родионов.
— Мне подумалось, что хорошо иметь судмедэксперта, который не обкрадывает покойников, — Аркадий взглянул на часы. Он предполагал, что из музея они перейдут в комнату для совещаний, за стол под зеленым сукном, где их будет ждать уйма помощников, усердно записывающих все сказанное.
— Важно, — заметил Родионов, — что Ренко пожелал вести следствие самостоятельно, с докладом непосредственно мне. Я считаю его разведчиком, идущим впереди наших регулярных сил, и чем самостоятельнее он действует, тем более важное значение приобретает связь между ними и нами, — он повернулся к Аркадию и сказал более серьезным тоном: — Вот почему мы хотим поговорить о следствии по делу Розена.
— Я еще не успел просмотреть это дело, — запротестовал Пенягин.
Аркадий заколебался, но Родионов сказал:
— Можете говорить в присутствии Альбова. Это откровенный демократический разговор.
— Рудольф Абрамович Розен, — начал по памяти Аркадий. — Родился в 1952 году в Москве, родители умерли. Диплом с отличием математического факультета Московского государственного университета. Дядя — в еврейской мафии, которая держит в своих руках бега. Школьником Руди во время каникул помогал принимать пари. Служил в Германии. Обвинялся в обмене денег для американцев в Берлине, осужден не был. Вернулся в Москву. Работал диспетчером автобазы. Торговал в розницу из машин одеждой из Дома моделей. Был директором грузового склада Московского треста мукомольной промышленности, где воровал по-крупному, контейнерами. До вчерашнего дня содержал в гостинице сувенирный киоск, игральные автоматы и бар в холле. Все они были источниками твердой валюты для его обменных операций. Имея игральные автоматы и занимаясь обменом валюты, Руди зарабатывал и на том и на другом.
— Я слышал, он ссужал деньги мафиозным группам, — сказал Пенягин.
— У них слишком много советских денег, — пояснил Аркадий. — Руди учил теневиков вкладывать в дело рубли, обращая затем их в доллары. Он был для них банкиром.
— Чего я не могу понять, — заметил Пенягин, — так это того, чем вы и ваша спецгруппа собираетесь заниматься теперь, когда Розена нет в живых. Что там было, «молотовский коктейль»? Почему бы не передать убийцу Розена следователю попроще?
Предшественник Пенягина по угрозыску был из тех немногих, кто прошел все ступени, начиная с сыщика, и ему бы не потребовалось объяснять что к чему. Аркадий знал о Пенягине лишь то, что тот был политработником, а не оперативным сотрудником. Он попытался поделикатнее ему растолковать.
— Как только Руди согласился поставить мой передатчик и магнитофон в свой кассовый ящик, на меня легла ответственность за него. Именно так. Я сказал ему, что он под моей защитой и что он участник моей группы. Вместо этого я послал его на смерть.
— Почему он согласился взять в машину ваше радио? — впервые заговорил Альбов. Его русский был безупречен.
— Руди Розена постоянно преследовал страх: в армии над ним жестоко подшутили. Он еврей, имел лишний вес, и сержанты, сговорившись, забили его в гроб, наполненный человеческими нечистотами, и продержали там всю ночь. С тех пор он испытывал патологический страх перед физическим соприкосновением с нечистотами или микробами. У меня было достаточно оснований отправить его на несколько лет в лагерь, но он сказал, что в лагере не выживет. Воспользовавшись этим, я вынудил его установить радио.
— Как это случилось? — спросил Альбов.
— Как обычно: вышла из строя милицейская аппаратура. Я сел в машину Руди и возился с передатчиком до тех пор, пока не починил. Через пять минут он был объят пламенем.
— Кто-нибудь видел вас с Руди? — спросил Родионов.
— Все меня с ним видели. Я полагал, что меня никто не узнает.
— Ким не знал, что Розен с вами сотрудничал? — спросил Альбов.
Аркадий изменил свое мнение о нем. Хотя Альбов держался с непринужденностью и самоуверенностью американца, он был явно русским. Лет тридцати пяти, темно-каштановые волосы, живые черные глаза, черный костюм, красный галстук и терпение путешественника, остановившегося пожить среди варваров.
— Нет, — ответил Аркадий. — По крайней мере, мне не казалось, что он знает.
— Что скажете о Киме? — спросил Родионов.
Аркадий доложил:
— Михаил Семенович Ким. Кореец. Двадцати двух лет. Исправительная школа, колония для малолетних преступников, стройбат. Люберецкая мафия, кража машины, хулиганское нападение. Ездит на «Судзуки», но, думается, может пересесть на улице на любой другой мотоцикл. К тому же, естественно, ездит в шлеме. Так что, кто его распознает? Не останавливать же в Москве каждого мотоциклиста. Один из свидетелей признает в нем нападавшего. Ищем его, но, кроме того, ищем других свидетелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Родионов пренебрежительно махнул в сторону стендов и таблиц и сказал Аркадию:
— Нам с Пенягиным поручили расчистку министерских архивов. Их все сдадут в утиль и заменят компьютерами. Мы вступили в Интерпол, потому что преступность все больше приобретает международный характер, и нам нужно теперь творчески реагировать на происходящее и контактировать друг с другом, отбросив устаревшие идеологические представления. Вообразите, что наши компьютеры подключаются к Нью-Йорку, Бонну, Токио. Уже теперь советские представители активно содействуют расследованиям за границей.
— Никто никуда не сможет убежать, — улыбнулся Аркадий.
— Разве вам не нравится такая перспектива? — спросил Пенягин.
Аркадий хотел сказать ему что-нибудь приятное. Однажды он уже убил прокурора, и это придавало отношениям известную щекотливость. Но был ли он в восторге от такой перспективы? Мир как одна камера?
— Вы же сами раньше работали с американцами, — напомнил Аркадию Родионов. — За что и пострадали. Мы все пострадали. Таковы вот последствия ошибок. В самое критическое время наша организация лишилась такого работника, как вы. Ваше возвращение — часть важного процесса исцеления, чем мы все гордимся. Сегодня у Пенягина первый день работы в угрозыске, и поэтому я хочу познакомить его с одним из лучших наших следователей.
— Насколько я знаю, вернувшись в Москву, вы потребовали для себя определенных условий, — сказал Пенягин. — Слышал, что вам дали две автомашины.
Аркадий кивнул.
— И десять литров бензина. Как раз для короткой погони.
— У вас свои сыщики, свой судмедэксперт, — напомнил Родионов.
— Мне подумалось, что хорошо иметь судмедэксперта, который не обкрадывает покойников, — Аркадий взглянул на часы. Он предполагал, что из музея они перейдут в комнату для совещаний, за стол под зеленым сукном, где их будет ждать уйма помощников, усердно записывающих все сказанное.
— Важно, — заметил Родионов, — что Ренко пожелал вести следствие самостоятельно, с докладом непосредственно мне. Я считаю его разведчиком, идущим впереди наших регулярных сил, и чем самостоятельнее он действует, тем более важное значение приобретает связь между ними и нами, — он повернулся к Аркадию и сказал более серьезным тоном: — Вот почему мы хотим поговорить о следствии по делу Розена.
— Я еще не успел просмотреть это дело, — запротестовал Пенягин.
Аркадий заколебался, но Родионов сказал:
— Можете говорить в присутствии Альбова. Это откровенный демократический разговор.
— Рудольф Абрамович Розен, — начал по памяти Аркадий. — Родился в 1952 году в Москве, родители умерли. Диплом с отличием математического факультета Московского государственного университета. Дядя — в еврейской мафии, которая держит в своих руках бега. Школьником Руди во время каникул помогал принимать пари. Служил в Германии. Обвинялся в обмене денег для американцев в Берлине, осужден не был. Вернулся в Москву. Работал диспетчером автобазы. Торговал в розницу из машин одеждой из Дома моделей. Был директором грузового склада Московского треста мукомольной промышленности, где воровал по-крупному, контейнерами. До вчерашнего дня содержал в гостинице сувенирный киоск, игральные автоматы и бар в холле. Все они были источниками твердой валюты для его обменных операций. Имея игральные автоматы и занимаясь обменом валюты, Руди зарабатывал и на том и на другом.
— Я слышал, он ссужал деньги мафиозным группам, — сказал Пенягин.
— У них слишком много советских денег, — пояснил Аркадий. — Руди учил теневиков вкладывать в дело рубли, обращая затем их в доллары. Он был для них банкиром.
— Чего я не могу понять, — заметил Пенягин, — так это того, чем вы и ваша спецгруппа собираетесь заниматься теперь, когда Розена нет в живых. Что там было, «молотовский коктейль»? Почему бы не передать убийцу Розена следователю попроще?
Предшественник Пенягина по угрозыску был из тех немногих, кто прошел все ступени, начиная с сыщика, и ему бы не потребовалось объяснять что к чему. Аркадий знал о Пенягине лишь то, что тот был политработником, а не оперативным сотрудником. Он попытался поделикатнее ему растолковать.
— Как только Руди согласился поставить мой передатчик и магнитофон в свой кассовый ящик, на меня легла ответственность за него. Именно так. Я сказал ему, что он под моей защитой и что он участник моей группы. Вместо этого я послал его на смерть.
— Почему он согласился взять в машину ваше радио? — впервые заговорил Альбов. Его русский был безупречен.
— Руди Розена постоянно преследовал страх: в армии над ним жестоко подшутили. Он еврей, имел лишний вес, и сержанты, сговорившись, забили его в гроб, наполненный человеческими нечистотами, и продержали там всю ночь. С тех пор он испытывал патологический страх перед физическим соприкосновением с нечистотами или микробами. У меня было достаточно оснований отправить его на несколько лет в лагерь, но он сказал, что в лагере не выживет. Воспользовавшись этим, я вынудил его установить радио.
— Как это случилось? — спросил Альбов.
— Как обычно: вышла из строя милицейская аппаратура. Я сел в машину Руди и возился с передатчиком до тех пор, пока не починил. Через пять минут он был объят пламенем.
— Кто-нибудь видел вас с Руди? — спросил Родионов.
— Все меня с ним видели. Я полагал, что меня никто не узнает.
— Ким не знал, что Розен с вами сотрудничал? — спросил Альбов.
Аркадий изменил свое мнение о нем. Хотя Альбов держался с непринужденностью и самоуверенностью американца, он был явно русским. Лет тридцати пяти, темно-каштановые волосы, живые черные глаза, черный костюм, красный галстук и терпение путешественника, остановившегося пожить среди варваров.
— Нет, — ответил Аркадий. — По крайней мере, мне не казалось, что он знает.
— Что скажете о Киме? — спросил Родионов.
Аркадий доложил:
— Михаил Семенович Ким. Кореец. Двадцати двух лет. Исправительная школа, колония для малолетних преступников, стройбат. Люберецкая мафия, кража машины, хулиганское нападение. Ездит на «Судзуки», но, думается, может пересесть на улице на любой другой мотоцикл. К тому же, естественно, ездит в шлеме. Так что, кто его распознает? Не останавливать же в Москве каждого мотоциклиста. Один из свидетелей признает в нем нападавшего. Ищем его, но, кроме того, ищем других свидетелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112