Слишком много дел им предстояло переделать.
Накойя, по-старчески медлительная, начала с очевидным усилием подниматься на ноги, но тут Мара, словно по какому-то наитию, жестом остановила ее. Все прочие, бывшие уже почти у самой двери, почтительно замерли, когда Мара попросила их еще ненадолго задержаться.
С лукавой улыбкой она спросила:
— Если я по всем правилам назначу Накойю своей постоянной первой советницей, как вы к этому Отнесетесь?
Старая няня громко охнула, а лицо Кейока осветила редкая улыбка.
— Место первого советника было свободно со дня смерти Джаджорана, — напомнила Мара. Ее явно забавлял вид Накойи — обычно такой словоохотливой, — которая сейчас только открывала и закрывала рот беззвучно, как рыба.
Первым высказался Аракаси, отвесив старой женщине учтивый поклон:
— Достойная матушка, высокий пост и почет приличествуют твоим годам.
Люджан позволил себе легкомысленное замечание, но Папевайо, знавший Накойю с детства, на всю жизнь сохранил память о ее доброте. Нисколько не заботясь о том, как на это посмотрят другие, он подхватил старушку на руки и закружил вокруг себя.
— Идите и отпразднуйте это событие, — посоветовала Мара, — ибо ни один из слуг Акомы не был достоин этого назначения больше, чем она.
— Мне еще надо сначала как-то пережить такую новость, — возразила Накойя, едва переводя дух.
Папевайо опустил ее на пол так бережно, словно она была сделана из тонкого узорного стекла мастерами чо-джайнами. А когда Кейок, Аракаси, Джайкен и смеющийся Люджан окружили Накойю, чтобы обнять новую первую советницу, Мара подумала, что давно уже не видела в доме такой радости.
С безмолвной мольбой обратилась она к богине: «О Лашима, ниспошли мне мудрость, чтобы я смогла завершить начатое; ведь угроза Минванаби еще существует; лишь ненадежный союз с Анасати удерживает врагов от нападения!»
***
Установленный традицией срок траура подошел к концу, и в дом явились жрецы бога Туракаму, чтобы сжечь красный тростник, в течение трех недель простоявший в корзинах у всех дверей.
Дым от этих костров еще стлался в воздухе над полями Акомы, когда в поместье объявились первые сваты, и в течение одного дня на стол в кабинете легли целых три послания, написанные каллиграфическим почерком и скрепленные восковыми печатями. Довольная, что больше не нужно носить траурные одежды, Мара вызвала Накойю и Аракаси и приступила к изучению пергамента, лежавшего поверх других. На ее лице появилось задумчивое выражение.
— Похоже на то, что у любимой комнатной собачки нашего друга Минванаби есть холостой сын. Что нам о нем известно?
Сидевший рядом с ней Аракаси взял из рук хозяйки предложенный документ. Пергамент был надушен, и его запах перебивал аромат цветов акаси за оконными экранами.
— Барули из Кеотары. Его отец, Мекаси, уже дважды пытался женить сынка, но сватовство не имело успеха. Сейчас этот парень числится командиром патруля в отцовском гарнизоне, хотя, видимо, тактик он не блестящий. С тех пор как он стал командиром, его рота несет только караульную службу. — Мастер тайного знания похлопал рукой по пергаменту, и в глазах у него заискрилась улыбка. — Однако дураком я бы его не назвал. Он может оказаться превосходным прикрытием для другого агента Минванаби, состоящего в его свите, а то и для убийцы.
Нахмурившись, Мара забрала пергамент из рук Аракаси. Ее отказ рассмотреть предложение Барули из Кеотары означал бы публичное признание собственной слабости.
— Они намерены опозорить или уничтожить меня, — проговорила Мара, ничем не обнаружив тошнотворного чувства страха, закравшегося в сердце. — Думаю, мы сделаем вид, что схватили наживку, а потом выплюнем ее.
Еще не освоившись со своим новым положением первой советницы, Накойя не решилась высказать какие-либо предложения, но Аракаси отмалчиваться не стал:
— Это опасный путь, госпожа. Мекаси, отец Барули — игрок, и притом не слишком искусный. Он проигрался настолько, что его имение заложено на самых кабальных условиях. Его сын — весьма тщеславный молодчик. Одежда, в которой он щеголяет, любые вещи, которыми он пользуется, — ему подавай все только самое дорогое. И точно так же избалованы обе его старшие сестры и старший брат. Их мотовство — в соединении с долгами отца — почти разорило эту семейку. Минванаби оплатил их счета, но отнюдь не из человеколюбия. Присяга, данная по обычаю Тан-джин-ку, — вот что делает Мекаси из Кеотары особенно опасным.
Рука Мары, державшая пергамент, невольно сжалась. Клятва, принесенная по канонам древнего свода законов Тан-джин-ку (это старинное цуранское название следовало понимать как «на всю жизнь» или «до самой смерти»), означала, что Мекаси связал свою семью с властителями Минванаби вассальной зависимостью в самой жесткой форме, о которой никто в обществе и не вспоминал, разве что как о некоем историческом курьезе. Человек, давший такую клятву, не смел и помыслить о том, чтобы нарушить, изменить или хоть чуть-чуть облегчить условия залога. Если Мекаси из Кеота-ры дал обет повиноваться властителю Минванаби, то он собственных детей обязан убить без колебаний, если так прикажет Джингу. Участникам Игры Совета частенько доводилось предавать былых союзников; но законы Танджин-ку делали Кеотару, по сути, частью владений Минванаби. Только тогда, когда Мекаси умрет и мантию властителя унаследует его старший сын, Кеотара получит право начать переговоры об изменении условий заклада. А до тех пор ни угрозы, ни подстрекательство, ни подкуп не заставят Кеотару предать властителя Минванаби.
— В таком случае, — решительно расправив плечи, заявила Мара, — мы должны позаботиться о том, чтобы этот Барули не испытывал у нас недостатка в развлечениях, которые он сочтет достойными себя.
Аракаси с любопытством взглянул на госпожу. Пытаясь сохранять выдержку (ведь Мара явно что-то задумала), Накойя спросила:
— Как я полагаю, ты намерена выслушать этого претендента?
— Конечно. — Казалось, что мысли Мары витают где-то далеко. — Не стоит торопиться с отказом. Разве мы желаем оскорбить столь могущественную персону, как властитель Кеотары?
— Значит, у тебя уже какой-то план на уме. — Аракаси облегченно усмехнулся.
Мара ответила — теперь уже вполне серьезно:
— Нет, но он у меня будет к тому времени, когда этот любимчик Джингу явится к нам собственной персоной… Нужно только, чтобы твои агенты успели собрать все сведения о Барули и его семье, прежде чем прибудет его свита.
Восхищенный ее смелостью, Аракаси подался вперед:
— Это потребует больших расходов. Тебе придется оплатить услуги самых резвых скороходов из гильдии носильщиков, да еще связать их клятвой, чтобы никто не перехватил у них послание — ни хитростью, ни пыткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Накойя, по-старчески медлительная, начала с очевидным усилием подниматься на ноги, но тут Мара, словно по какому-то наитию, жестом остановила ее. Все прочие, бывшие уже почти у самой двери, почтительно замерли, когда Мара попросила их еще ненадолго задержаться.
С лукавой улыбкой она спросила:
— Если я по всем правилам назначу Накойю своей постоянной первой советницей, как вы к этому Отнесетесь?
Старая няня громко охнула, а лицо Кейока осветила редкая улыбка.
— Место первого советника было свободно со дня смерти Джаджорана, — напомнила Мара. Ее явно забавлял вид Накойи — обычно такой словоохотливой, — которая сейчас только открывала и закрывала рот беззвучно, как рыба.
Первым высказался Аракаси, отвесив старой женщине учтивый поклон:
— Достойная матушка, высокий пост и почет приличествуют твоим годам.
Люджан позволил себе легкомысленное замечание, но Папевайо, знавший Накойю с детства, на всю жизнь сохранил память о ее доброте. Нисколько не заботясь о том, как на это посмотрят другие, он подхватил старушку на руки и закружил вокруг себя.
— Идите и отпразднуйте это событие, — посоветовала Мара, — ибо ни один из слуг Акомы не был достоин этого назначения больше, чем она.
— Мне еще надо сначала как-то пережить такую новость, — возразила Накойя, едва переводя дух.
Папевайо опустил ее на пол так бережно, словно она была сделана из тонкого узорного стекла мастерами чо-джайнами. А когда Кейок, Аракаси, Джайкен и смеющийся Люджан окружили Накойю, чтобы обнять новую первую советницу, Мара подумала, что давно уже не видела в доме такой радости.
С безмолвной мольбой обратилась она к богине: «О Лашима, ниспошли мне мудрость, чтобы я смогла завершить начатое; ведь угроза Минванаби еще существует; лишь ненадежный союз с Анасати удерживает врагов от нападения!»
***
Установленный традицией срок траура подошел к концу, и в дом явились жрецы бога Туракаму, чтобы сжечь красный тростник, в течение трех недель простоявший в корзинах у всех дверей.
Дым от этих костров еще стлался в воздухе над полями Акомы, когда в поместье объявились первые сваты, и в течение одного дня на стол в кабинете легли целых три послания, написанные каллиграфическим почерком и скрепленные восковыми печатями. Довольная, что больше не нужно носить траурные одежды, Мара вызвала Накойю и Аракаси и приступила к изучению пергамента, лежавшего поверх других. На ее лице появилось задумчивое выражение.
— Похоже на то, что у любимой комнатной собачки нашего друга Минванаби есть холостой сын. Что нам о нем известно?
Сидевший рядом с ней Аракаси взял из рук хозяйки предложенный документ. Пергамент был надушен, и его запах перебивал аромат цветов акаси за оконными экранами.
— Барули из Кеотары. Его отец, Мекаси, уже дважды пытался женить сынка, но сватовство не имело успеха. Сейчас этот парень числится командиром патруля в отцовском гарнизоне, хотя, видимо, тактик он не блестящий. С тех пор как он стал командиром, его рота несет только караульную службу. — Мастер тайного знания похлопал рукой по пергаменту, и в глазах у него заискрилась улыбка. — Однако дураком я бы его не назвал. Он может оказаться превосходным прикрытием для другого агента Минванаби, состоящего в его свите, а то и для убийцы.
Нахмурившись, Мара забрала пергамент из рук Аракаси. Ее отказ рассмотреть предложение Барули из Кеотары означал бы публичное признание собственной слабости.
— Они намерены опозорить или уничтожить меня, — проговорила Мара, ничем не обнаружив тошнотворного чувства страха, закравшегося в сердце. — Думаю, мы сделаем вид, что схватили наживку, а потом выплюнем ее.
Еще не освоившись со своим новым положением первой советницы, Накойя не решилась высказать какие-либо предложения, но Аракаси отмалчиваться не стал:
— Это опасный путь, госпожа. Мекаси, отец Барули — игрок, и притом не слишком искусный. Он проигрался настолько, что его имение заложено на самых кабальных условиях. Его сын — весьма тщеславный молодчик. Одежда, в которой он щеголяет, любые вещи, которыми он пользуется, — ему подавай все только самое дорогое. И точно так же избалованы обе его старшие сестры и старший брат. Их мотовство — в соединении с долгами отца — почти разорило эту семейку. Минванаби оплатил их счета, но отнюдь не из человеколюбия. Присяга, данная по обычаю Тан-джин-ку, — вот что делает Мекаси из Кеотары особенно опасным.
Рука Мары, державшая пергамент, невольно сжалась. Клятва, принесенная по канонам древнего свода законов Тан-джин-ку (это старинное цуранское название следовало понимать как «на всю жизнь» или «до самой смерти»), означала, что Мекаси связал свою семью с властителями Минванаби вассальной зависимостью в самой жесткой форме, о которой никто в обществе и не вспоминал, разве что как о некоем историческом курьезе. Человек, давший такую клятву, не смел и помыслить о том, чтобы нарушить, изменить или хоть чуть-чуть облегчить условия залога. Если Мекаси из Кеота-ры дал обет повиноваться властителю Минванаби, то он собственных детей обязан убить без колебаний, если так прикажет Джингу. Участникам Игры Совета частенько доводилось предавать былых союзников; но законы Танджин-ку делали Кеотару, по сути, частью владений Минванаби. Только тогда, когда Мекаси умрет и мантию властителя унаследует его старший сын, Кеотара получит право начать переговоры об изменении условий заклада. А до тех пор ни угрозы, ни подстрекательство, ни подкуп не заставят Кеотару предать властителя Минванаби.
— В таком случае, — решительно расправив плечи, заявила Мара, — мы должны позаботиться о том, чтобы этот Барули не испытывал у нас недостатка в развлечениях, которые он сочтет достойными себя.
Аракаси с любопытством взглянул на госпожу. Пытаясь сохранять выдержку (ведь Мара явно что-то задумала), Накойя спросила:
— Как я полагаю, ты намерена выслушать этого претендента?
— Конечно. — Казалось, что мысли Мары витают где-то далеко. — Не стоит торопиться с отказом. Разве мы желаем оскорбить столь могущественную персону, как властитель Кеотары?
— Значит, у тебя уже какой-то план на уме. — Аракаси облегченно усмехнулся.
Мара ответила — теперь уже вполне серьезно:
— Нет, но он у меня будет к тому времени, когда этот любимчик Джингу явится к нам собственной персоной… Нужно только, чтобы твои агенты успели собрать все сведения о Барули и его семье, прежде чем прибудет его свита.
Восхищенный ее смелостью, Аракаси подался вперед:
— Это потребует больших расходов. Тебе придется оплатить услуги самых резвых скороходов из гильдии носильщиков, да еще связать их клятвой, чтобы никто не перехватил у них послание — ни хитростью, ни пыткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158