Вооружение у большинства ограничивалось скверно сработанным мечом или ножом, лишь у считанных единиц имелось какое-то подобие лат. Не могло быть и речи о том, чтобы оказать серьезное сопротивление воинам Мары, снаряжение которых было безупречно.
Предводитель всматривался в лица изгоев, которые были его товарищами в трудные времена. Почти все чуть заметным кивком дали ему понять, что подчинятся его решению.
Коротко вздохнув, он снова повернулся к Маре и протянул свой меч рукоятью вперед.
— Госпожа, я не состою на службе ни в одном из благородных домов, но тот жалкий остаток личной чести, который я называю своим, теперь в твоих руках.
С этими словами он передал меч Папевайо. Безоружный, всецело зависящий от доброй воли Мары, он с холодной усмешкой поклонился ей, а затем подал знак остальным, чтобы они последовали его примеру.
Солнце лило лучи и на блистающие зеленым лаком доспехи Акомы, и на отрепья ошеломленных бандитов. Только пение птиц и журчание воды, вытекающей из родника, слышались в тишине. Взгляды всех оборванцев были прикованы к юной девушке в роскошных одеждах. Наконец один из них шагнул вперед и бросил на землю свой нож. Так же поступил еще один, другой…
Пальцы, доселе сведенные на рукоятках, разжимались, и клинки с лязгом падали у ног воинов Акомы. Вскоре не осталось ни одного бандита с оружием.
Дождавшись, когда солдаты из ее отряда соберут мечи, Мара выступила вперед. Разбойники раздались в стороны, чтобы освободить для нее проход, с опаской глядя и на нее, и на Папевайо, следующего за нею на шаг позади с обнаженным мечом. Командир авангарда, находясь при исполнении служебных обязанностей, сохранял такой вид, что даже самый отчаянный храбрец не отважился бы его задеть. На всякий случай бандиты старались держаться подальше, даже когда грозный воин повернулся к ним спиной, чтобы поднять Мару на откидной задок ближайшего фургона.
Окинув сверху взглядом толпу безоружных разбойников, властительница Акомы спросила:
— Это все твои люди, Люджан?
Поскольку она пока еще не подала своим лучникам приказа опустить луки, он ответил честно:
— Большая часть здесь. Еще пятьдесят охраняют нашу стоянку в лесу или пытаются раздобыть пропитание поблизости от стоянки. Еще десять поставлены наблюдать за разными дорогами.
Встав на груду мешков с тайзой, Мара быстро подсчитала:
— Здесь у тебя под началом примерно полторы сотни. Сколько из них были прежде солдатами? Пусть они ответят сами.
Из всей банды, столпившейся у фургона, примерно шестьдесят человек подняли руки. Мара ободряюще улыбнулась и задала новый вопрос:
— Из каких домов?
Гордые тем, что их спрашивают, где они раньше служили, они с готовностью стали выкрикивать:
— Сайдано!..
— Олимак!..
— Раймара!..
Прозвучали и другие известные Маре имена. В большинстве своем эти семьи перестали существовать, уничтоженные князем Альмеко на пути к высокому посту Имперского Стратега, который он занял незадолго до восшествия Ичиндара на трон Империи. Когда шум стих, Люджан добавил:
— А я некогда был сотником в доме Котаи, госпожа.
Мара расправила рукава и уселась. Поразмыслив, она спросила:
— А остальные?
От толпы отделился рослый детина. В его облике, как и у прочих разбойников, были видны следы разрушительного воздействия голода, но при этом он производил впечатление все еще сильного и здорового человека. Поклонившись, он сказал:
— Госпожа, я был земледельцем в поместье Котаи к западу от Миграна. Когда мой хозяин умер, я сбежал и последовал вот за ним. — С глубоким почтением он указал на Люджана. — Он хорошо заботился о своих людях в течение нескольких лет, когда наша жизнь проходила в скитаниях и лишениях.
Мара повела рукой в сторону дальних рядов разбойников:
— А эти? Преступники?
Люджан ответил за всех:
— Люди без хозяев, госпожа. Некоторые были свободными землепашцами, но лишились своих наделов за неуплату податей. Другие совершили поступки, запрещенные законом. Многие — это серые воины. Но убийцам, ворам, людям ненадежным не приходится ждать радушного приема в моем лагере. — Он махнул рукой в сторону леса. — О, вокруг хватает убийц, не сомневайся. В последние месяцы твои патрули стали нести службу кое-как, а в лесной чаще можно найти безопасную гавань. Но в моем отряде собрались только честные разбойники… — Он невесело рассмеялся. — Если, конечно, такие бывают. — Помрачнев, Люджан пытливо вгляделся в Мару. — Ну а теперь не соизволит ли госпожа сказать нам, почему ее заботит судьба таких бедолаг, как мы?
Одарив его улыбкой, Мара подала Кейоку условный сигнал, и состояние боевой готовности отрядов Акомы было отменено. Лучники на гребне опустили луки и поднялись во весь рост из укрытия. И тогда стало очевидно: то были вообще не воины, а просто мальчики и старые работники с полей, на которых для вида нацепили какие-то отдельные части доспехов или выкрашенные в зеленый цвет рубахи. То, что казалось целой армией, сейчас обнаружило свою истинную суть: Мару защищала горсточка солдат, числом уступавшая разбойникам по меньшей мере наполовину, и несколько десятков батраков и мальчишек из Акомы.
Разбойники едва не взвыли от досады. Люджан в невольном восхищении только изумленно покачал головой:
— Госпожа, что же ты сотворила?
— Возможность, Люджан… для всех нас.
***
День подходил к концу; длинные тени ложились на траву у родника, где паслись нидры, отгоняя хвостами насекомых. Пристроившись на фургоне, Мара оглядывала шайку оборванцев, сидевших на земле у кромки леса и жадно поглощавших мясо, фрукты и тайзовые лепешки, которые раздавали им повара. Хотя трапеза была много лучше той, которой им приходилось довольствоваться в течение долгих месяцев, властительница Акомы замечала, как ими овладевает уныние. Попасть в плен, потерпев поражение в бою, для них означало только одно: их ожидала судьба рабов — таков непреложный закон жизни. Да, она поручилась честью Акомы не посягать на их свободу, она их великодушно накормила, но все это не внушало им доверия. Эта странная молодая властительница все еще ничего не сказала о том, что она задумала, и они не предвидели для себя ничего хорошего.
Мара изучала этих людей и чем дальше, тем больше замечала в них сходство с солдатами, мастеровыми и рабами из своего поместья. Но одно отличие оставалось неизменным: будь эти люди разодеты в самые аристократические наряды, она все равно распознала бы в них изгоев. Когда последние крошки были доедены, Мара уже знала, что настало время объявить им ее предложение.
Палевайо и Кейок стояли в фургоне по обе стороны от госпожи. Она решительно вздохнула и возвысила голос:
— Послушайте меня, разбойники. Я Мара, властительница Акомы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Предводитель всматривался в лица изгоев, которые были его товарищами в трудные времена. Почти все чуть заметным кивком дали ему понять, что подчинятся его решению.
Коротко вздохнув, он снова повернулся к Маре и протянул свой меч рукоятью вперед.
— Госпожа, я не состою на службе ни в одном из благородных домов, но тот жалкий остаток личной чести, который я называю своим, теперь в твоих руках.
С этими словами он передал меч Папевайо. Безоружный, всецело зависящий от доброй воли Мары, он с холодной усмешкой поклонился ей, а затем подал знак остальным, чтобы они последовали его примеру.
Солнце лило лучи и на блистающие зеленым лаком доспехи Акомы, и на отрепья ошеломленных бандитов. Только пение птиц и журчание воды, вытекающей из родника, слышались в тишине. Взгляды всех оборванцев были прикованы к юной девушке в роскошных одеждах. Наконец один из них шагнул вперед и бросил на землю свой нож. Так же поступил еще один, другой…
Пальцы, доселе сведенные на рукоятках, разжимались, и клинки с лязгом падали у ног воинов Акомы. Вскоре не осталось ни одного бандита с оружием.
Дождавшись, когда солдаты из ее отряда соберут мечи, Мара выступила вперед. Разбойники раздались в стороны, чтобы освободить для нее проход, с опаской глядя и на нее, и на Папевайо, следующего за нею на шаг позади с обнаженным мечом. Командир авангарда, находясь при исполнении служебных обязанностей, сохранял такой вид, что даже самый отчаянный храбрец не отважился бы его задеть. На всякий случай бандиты старались держаться подальше, даже когда грозный воин повернулся к ним спиной, чтобы поднять Мару на откидной задок ближайшего фургона.
Окинув сверху взглядом толпу безоружных разбойников, властительница Акомы спросила:
— Это все твои люди, Люджан?
Поскольку она пока еще не подала своим лучникам приказа опустить луки, он ответил честно:
— Большая часть здесь. Еще пятьдесят охраняют нашу стоянку в лесу или пытаются раздобыть пропитание поблизости от стоянки. Еще десять поставлены наблюдать за разными дорогами.
Встав на груду мешков с тайзой, Мара быстро подсчитала:
— Здесь у тебя под началом примерно полторы сотни. Сколько из них были прежде солдатами? Пусть они ответят сами.
Из всей банды, столпившейся у фургона, примерно шестьдесят человек подняли руки. Мара ободряюще улыбнулась и задала новый вопрос:
— Из каких домов?
Гордые тем, что их спрашивают, где они раньше служили, они с готовностью стали выкрикивать:
— Сайдано!..
— Олимак!..
— Раймара!..
Прозвучали и другие известные Маре имена. В большинстве своем эти семьи перестали существовать, уничтоженные князем Альмеко на пути к высокому посту Имперского Стратега, который он занял незадолго до восшествия Ичиндара на трон Империи. Когда шум стих, Люджан добавил:
— А я некогда был сотником в доме Котаи, госпожа.
Мара расправила рукава и уселась. Поразмыслив, она спросила:
— А остальные?
От толпы отделился рослый детина. В его облике, как и у прочих разбойников, были видны следы разрушительного воздействия голода, но при этом он производил впечатление все еще сильного и здорового человека. Поклонившись, он сказал:
— Госпожа, я был земледельцем в поместье Котаи к западу от Миграна. Когда мой хозяин умер, я сбежал и последовал вот за ним. — С глубоким почтением он указал на Люджана. — Он хорошо заботился о своих людях в течение нескольких лет, когда наша жизнь проходила в скитаниях и лишениях.
Мара повела рукой в сторону дальних рядов разбойников:
— А эти? Преступники?
Люджан ответил за всех:
— Люди без хозяев, госпожа. Некоторые были свободными землепашцами, но лишились своих наделов за неуплату податей. Другие совершили поступки, запрещенные законом. Многие — это серые воины. Но убийцам, ворам, людям ненадежным не приходится ждать радушного приема в моем лагере. — Он махнул рукой в сторону леса. — О, вокруг хватает убийц, не сомневайся. В последние месяцы твои патрули стали нести службу кое-как, а в лесной чаще можно найти безопасную гавань. Но в моем отряде собрались только честные разбойники… — Он невесело рассмеялся. — Если, конечно, такие бывают. — Помрачнев, Люджан пытливо вгляделся в Мару. — Ну а теперь не соизволит ли госпожа сказать нам, почему ее заботит судьба таких бедолаг, как мы?
Одарив его улыбкой, Мара подала Кейоку условный сигнал, и состояние боевой готовности отрядов Акомы было отменено. Лучники на гребне опустили луки и поднялись во весь рост из укрытия. И тогда стало очевидно: то были вообще не воины, а просто мальчики и старые работники с полей, на которых для вида нацепили какие-то отдельные части доспехов или выкрашенные в зеленый цвет рубахи. То, что казалось целой армией, сейчас обнаружило свою истинную суть: Мару защищала горсточка солдат, числом уступавшая разбойникам по меньшей мере наполовину, и несколько десятков батраков и мальчишек из Акомы.
Разбойники едва не взвыли от досады. Люджан в невольном восхищении только изумленно покачал головой:
— Госпожа, что же ты сотворила?
— Возможность, Люджан… для всех нас.
***
День подходил к концу; длинные тени ложились на траву у родника, где паслись нидры, отгоняя хвостами насекомых. Пристроившись на фургоне, Мара оглядывала шайку оборванцев, сидевших на земле у кромки леса и жадно поглощавших мясо, фрукты и тайзовые лепешки, которые раздавали им повара. Хотя трапеза была много лучше той, которой им приходилось довольствоваться в течение долгих месяцев, властительница Акомы замечала, как ими овладевает уныние. Попасть в плен, потерпев поражение в бою, для них означало только одно: их ожидала судьба рабов — таков непреложный закон жизни. Да, она поручилась честью Акомы не посягать на их свободу, она их великодушно накормила, но все это не внушало им доверия. Эта странная молодая властительница все еще ничего не сказала о том, что она задумала, и они не предвидели для себя ничего хорошего.
Мара изучала этих людей и чем дальше, тем больше замечала в них сходство с солдатами, мастеровыми и рабами из своего поместья. Но одно отличие оставалось неизменным: будь эти люди разодеты в самые аристократические наряды, она все равно распознала бы в них изгоев. Когда последние крошки были доедены, Мара уже знала, что настало время объявить им ее предложение.
Палевайо и Кейок стояли в фургоне по обе стороны от госпожи. Она решительно вздохнула и возвысила голос:
— Послушайте меня, разбойники. Я Мара, властительница Акомы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158