ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Над их головами в безоблачном синем небе кричали чайки. Море, ярко-голубое, сверкающее у берега, на горизонте превращалось в темно-фиолетовую, тускло мерцающую полосу. Корабли всех размеров теснились в бухте. Восточный ветер, ясное небо, деловитая суета в гавани — типичное бейэеллское утро.
Что это? Кэмрон хочет ударить его еще раз? Райвис быстро повернулся, занес кулак... Кэмрон протягивал ему руку.
Райвису стало стыдно за свой жест, вызванный отработанным за много лет защитным рефлексом. Но Кэмрон сделал вид, что ничего не заметил, и, глядя Райвису прямо в глаза, просто сказал:
— Я принимаю твои извинения, Райвис из Бурано. И признаю, что я тоже погорячился.
Райвис с горечью подумал, что никто еще не отказывался принять руку, протянутую Кэмроном из Торна. Он подавал ее в самонадеянной уверенности, что поступает как честный человек с честными намерениями. И внезапно Райвис услышал внутренний голос, советующий проучить Кэмрона, не жать ему руку, убить его, повернуться и уйти прочь, сбить с юнца хоть гран этой невыносимой спеси.
Но другой голос — не тот, что откликнулся на соленый вкус крови во рту, а голос, не звучавший уже много лет, заглушенный тысячами бедствий и предательств, давно замолчавший голос, вновь вызванный к жизни горем в глазах Кэмрона, — велел Райвису принять протянутую руку. Причинив друг другу новую боль, они ничего не выиграют.
Райвис пожал руку Кэмрона и сказал себе, что, в конце концов, этот человек платит за услуги звонкой золотой монетой и нет смысла продолжать ссориться с ним. Но когда Кэмрон положил руку ему на плечо и снова заглянул в лицо своими глазами, серыми и живыми, Райвис почувствовал, что эта ничтожная ложь, придуманная им для собственного успокоения, никому не нужна. Ведь действительно приятно чувствовать на своем плече теплую руку другого человека и знать, что вы объединены общим делом, что судьба предназначила вам сражаться бок о бок.
Воспоминания, прекрасные, как истанианский шелк, словно паутина опутали мысли Райвиса.
Их было двое — двое юных братьев, привязанных друг другу пылкой братской любовью. Они стояли и смотрели, как опускается в склеп урна с прахом их отца.
Мэлрей и Райвис Буранские, шептались люди за спинами облаченных в серые мантии священников, на всем свете не сыщешь братьев, которые так нежно относятся друг к другу.
Райвис отстранился от Кэмрона. Да, нити памяти не так легко разорвать, они крепко держат тебя. Даже теперь, когда пальцы его больше не касались руки Кэмрона, он чувствовал запах мирра в том склепе, тепло тела Мэлрея и вкус его слез на губах.
Кэмрон говорил, и хотя слова его доносились точно откуда-то издалека, Райвис понимал их важность. Понимал, что Кэмрону нелегко было решиться высказать это вслух.
— Мы с отцом провели вместе много лет. И никогда он при мне даже не упоминал о притязаниях на Гэризонский престол. Ни словом, ни делом не поощрял он меня претендовать на эту проклятую Корону. Мне она не нужна. Но я хочу разделаться с Изгардом. И прежде всего за то, что он таков, каков есть, и хочет то, чего хочет, а не за то, что он сделал. Изгард Гэризонский неправильно выбрал жертву. Ему следовало устранить истинную угрозу — не отца, а сына.
Слова Кэмрона как стальной клинок рассекли прозрачный воздух прекрасного бейзеллского утра и на фоне безоблачного неба прозвучали торжественно, как клятва. Волшебная пелена детских воспоминаний спала с глаз Райвиса. Ничто на свете не повторяется и не должно повторяться. Но он — не единственный человек на этой набережной, несущий тяжкий груз боли, сожалений, раскаяния.
— Пошли, — сказал он Кэмрону, указывая в конец причала. — Хозяин вон той хижины бодрствует в такое время, только чтобы встретиться с нами, и каждая зря потраченная им минута будет стоить тебе пригоршни золотых монет.
Кэмрон шел за ним, отставая шага на два.
* * *
Сегуин Нэй покачал огромной лохматой головой.
— Райвис, ты сказал — на рассвете. — Удивительно тонкими для такого толстяка руками он приподнял оконную раму и ткнул пальцем в ярко-синее небо. — Что это такое, по-твоему?
Райвис пожал плечами:
— Твоя правда.
Сегуин Нэй хмыкнул — этот сорвавшийся с его бесцветных губ звук с одинаковым успехом мог означать и удовлетворение и недовольство. Привычным движением он захлопнул и запер ставни, преграждая доступ солнечным лучам. Сегуин Нэй не любил день. Он клялся и божился, что дневной свет разрушает его способность видеть в темноте, которую Сегуин пестовал вот уже полжизни. Благодаря этому особому таланту он мог следить за нарушителями закона, под покровом ночи выходящими на свой незаконный промысел.
Сегуин Нэй был служащим бейзеллского порта, хотя имя его не значилось ни в каких списках, а должности официально не существовало. Сегуин наблюдал за ночной жизнью гавани. Каждый вечер в сумерках он открывал ставни, поудобнее устраивался в мягком кресле со множеством подушечек, вставлял в глаз сделанный по специальному заказу монокль и смотрел на море. В отличие от бейлифов, сборщиков налогов, полицейских и прочих служащих, обеспечивающих порядок в порту, Сегуин не ловил контрабандистов, спекулянтов и преступников, пытающихся проникнуть в город или, наоборот, покинуть его. В его обязанности входило лишь наблюдать и подмечать.
Крупнейшие бейзеллские купцы понимали, что иногда выгодно бывает смотреть сквозь пальцы на мелкие грешки контрабандистов и богатых иностранцев. В дальнейшем это может принести больше пользы, чем немедленное взимание налогов, изъятие контрабандных товаров, наказание преступников и немедленное провозглашение вчерашних друзей и благодетелей города коварными и подлыми врагами.
Само собой разумеется, столь легкомысленный и либеральный взгляд на нарушения закона не могли открыто поощрять ни сами купцы, ни полиция, ни тем паче Повелитель Рейза — ведь львиная доля доходов поступала в городскую казну из порта. Поэтому все это, и в частности должность Сегуина Нэя, держалось в строжайшей тайне. Для любопытствующих Сегуин был просто старым пьяницей, жена которого не вытерпела его обыкновения вставать с постели не раньше сумерек и в припадке гнева покинула непутевого муженька. Для пущей достоверности у двери лачуги Сегуина всегда стояли пустые пивные кружки, бочонки из-под арло и бутылки из-под водки.
Хотя при закрытых ставнях в комнате было почти темно, Сегуин не зажигал свечи. Его устраивало, что посетители с трудом могут различить силуэты друг друга, а он видит каждую морщинку и гримасу на их лицах. Это давало Сегуину лишнее преимущество. Конечно, в городе было еще несколько человек, не уступающих ему по уму, хитрости и находчивости, но никто из них не проворачивал таких крупных дел, как Сегуин Нэй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189