От соприкосновения с темно-синей жидкостью он сразу потемнел. Эмит берег пергамент, и Тесса решила, что для упражнений ей лучше использовать не обрывки, оставшиеся от старых работ, а навощенные дощечки. Только сегодня утром он притащил большую, квадратной формы доску и велел Тессе покрыть ее воском. Матушка Эмита, как обычно, давала ценные указания, и вместе с Тессой они неплохо справлялись с заданием. Попозже их ждал ужин и нескончаемые разговоры.
Уже больше месяца провела Тесса с Эмитом и его матерью в домишке с низкими потолками на южной окраине Бей'Зелла.
Райвис ушел тогда среди ночи, оставив ей пригоршню золотых и еще раз попросив беречь себя. В первые несколько часов после его ухода Тесса как потерянная слонялась из угла в угол. Она не понимала, как будет жить совершенно одна в чужом мире, в котором никого и ничего не знала. Она не сомневалась, что вскоре попадет в лапы гонцам Изгарда.
Как ни странно, недели проходили быстро и спокойно, без всяких приключений. Следуя указаниям Райвиса, Тесса никогда не отходила далеко от дома. Первое время она ждала, что устанет сидеть взаперти, почти без движения, и вернется обычная ее потребность в смене впечатлений. Ничего подобного. Напротив, с каждым днем ей нравилось здесь все больше. Нравилось сидеть за большим дубовым столом и учиться у Эмита узороплетению. Она попеременно то рисовала и слушала рассказы своего учителя об истории их искусства, то мыла кисти и смешивала краски. С удовольствием помогала она и в приготовлении пищи: резала овощи ломтиками или аккуратными кубиками, чистила рыбу. И хотя особых успехов в этой области не достигла, все же научилась довольно ловко орудовать подаренным Райвисом ножом.
Здесь, в этом странном мирке, где все подчинялись властной старушке, никогда не встававшей со стула, Тесса впервые почувствовала себя дома. Впервые обрела способность просто сидеть, слушать и учиться. Она не боялась в задумчивости водить пальцем по поверхности стола или изучать расположение волокон на срубе дерева. И когда Эмит делал набросок, иллюстрирующий его мысль, Тесса могла целиком сосредоточиться на рисунке без страха перед возобновлением звона в ушах.
Ее прежняя жизнь проходила в вечной спешке — успеть сделать нужные звонки, прийти на назначенные встречи... А кратковременные романы, у которых не было середины, лишь начало и конец... И так долго продолжалась эта жизнь, что Тесса сама перестала понимать, кто она и чего хочет. Только теперь она начинала подозревать, что на свободе, без нависшей над ней угрозой болезни, она становится совсем другой. Эта другая была все та же Тесса Мак-Кэмфри, но более спокойная, более вдумчивая.
Расписание ее дня подчинялось порядку вкушения пищи. На завтрак обязательно подавалось что-нибудь горячее — обычно остатки вечерней трапезы. Но сначала они тушились на медленном огне; мясо становилось таким мягким, что само отделялось от костей, а овощи превращались в однородную массу. В полдень ели или сдобные булочки, или копченую скумбрию и свежеиспеченный хлеб с маслом. Остаток дня был посвящен приготовлению ужина. За четыре недели, что Тесса провела в доме матушки Эмита, эти приготовления ни разу не заняли меньше пяти часов.
В специальных крошечных горшочках булькали соусы, жарилось на вертеле мясо, готовилась рыба, смесь из красной и белой капусты и лука парилась в глубокой кастрюле. Чем ближе к вечеру, тем сильнее становились запахи — как сгущающиеся перед бурей тучи. А за час до еды Тесса откладывала работу, придвигала стул к очагу и наслаждалась бездельем, аппетитным благоуханием и предвкушением потрясающего ужина.
Никто здесь никуда не торопился. В первые дни Эмит и его матушка с легким раздражением воспринимали просьбы Тессы показать ей, где горячая вода для мытья, подать мыло или чего-нибудь холодного, но безалкогольного, чтобы утолить жажду. Со временем она поняла, в чем дело: воду надо было греть в котле над огнем, а значит, отодвинуть кастрюльки с пищей и поставить под угрозу ужин; мыло вываривали в чане во дворе из костей, пепла и еще каких-то ингредиентов — позже Тесса по запаху узнала розовое масло, — потом получившуюся массу долго мешали и наконец лепили из нее душистые брусочки. Все делалось вручную.
Постепенно Тесса привыкла к такому ритму жизни. Долгие дни не казались скучными; приготовление пищи было увлекательным, творческим процессом, доставлявшим немалое наслаждение; а по вечерам удивительно приятно было сидеть у камина, прижавшись друг к другу, слушать истории о стародавних временах, потягивать крепкое вино и клевать носом.
Восковые свечи стоили дорого, а жировки — Тесса узнала, что их изготавливали из животного жира примерно таким же способом, как мыло, — сильно коптили, и дым был такой едкий, что долго не выдержишь. Поэтому, хотя в течение дня Эмит беспрерывно обучал ее чему-нибудь, после наступления темноты они работали редко.
Иногда — дрова в камине догорали, а матушка Эмита отдыхала, но ни в коем случае не спала, на своем стуле — Эмит заводил речь об истории иллюстрирования рукописей. Держа в руках чашку с подогретым арло — он не столько пил, сколько просто грел руки, — помощник писцов шепотом рассказывал об узорщиках былых времен.
Все великие узорщики начинали свой путь на одном из мэйрибейнских островов Моря Храбрых. Он называется Остров Посвященных; с материком его соединяет длинная песочная дамба, которую во время приливов затопляет водой. Писцы жили и обучались своему искусству в древнем монастыре. В те дни творцы узоров были монахами и носили имена, диковинные и замысловатые, как их рисунки: брат Илфейлен, брат Фаскариус, брат Мавеллок и брат Передиктин.
— Святая Лига считала, что не годится простому писцу пытаться воспроизвести творение Божье, — рассказывал Эмит однажды ночью. — Прежде всего, каллиграфы принадлежали Богу и лишь во второй черед своим письменам. Рисовать с натуры запрещалось. Им приходилось изобретать новые формы, чтобы не соперничать с творениями четырех божеств. Поэтому писцы для иллюстрирования своих рукописей брали за образец существующие в природе предметы и явления, но не копировали их точно. Воображение их порождало удивительных животных-многоножек с вытянутыми телами, плоскими ушами и закрученными в спираль хвостами, покрытых чешуей змей с золотыми глазами... — Эмит вздрогнул. — Святую лигу это устроило лишь на очень короткое время, мисс. В слишком ярких, слишком странных созданиях писцов они увидели пережитки язычества. Поползли слухи, что величайшие узорщики с Острова Посвященных на самом деле — колдуны, росчерком пера выпускающие на волю могущественных демонов. Говорили, что сам дьявол вселился в их чернильницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
Уже больше месяца провела Тесса с Эмитом и его матерью в домишке с низкими потолками на южной окраине Бей'Зелла.
Райвис ушел тогда среди ночи, оставив ей пригоршню золотых и еще раз попросив беречь себя. В первые несколько часов после его ухода Тесса как потерянная слонялась из угла в угол. Она не понимала, как будет жить совершенно одна в чужом мире, в котором никого и ничего не знала. Она не сомневалась, что вскоре попадет в лапы гонцам Изгарда.
Как ни странно, недели проходили быстро и спокойно, без всяких приключений. Следуя указаниям Райвиса, Тесса никогда не отходила далеко от дома. Первое время она ждала, что устанет сидеть взаперти, почти без движения, и вернется обычная ее потребность в смене впечатлений. Ничего подобного. Напротив, с каждым днем ей нравилось здесь все больше. Нравилось сидеть за большим дубовым столом и учиться у Эмита узороплетению. Она попеременно то рисовала и слушала рассказы своего учителя об истории их искусства, то мыла кисти и смешивала краски. С удовольствием помогала она и в приготовлении пищи: резала овощи ломтиками или аккуратными кубиками, чистила рыбу. И хотя особых успехов в этой области не достигла, все же научилась довольно ловко орудовать подаренным Райвисом ножом.
Здесь, в этом странном мирке, где все подчинялись властной старушке, никогда не встававшей со стула, Тесса впервые почувствовала себя дома. Впервые обрела способность просто сидеть, слушать и учиться. Она не боялась в задумчивости водить пальцем по поверхности стола или изучать расположение волокон на срубе дерева. И когда Эмит делал набросок, иллюстрирующий его мысль, Тесса могла целиком сосредоточиться на рисунке без страха перед возобновлением звона в ушах.
Ее прежняя жизнь проходила в вечной спешке — успеть сделать нужные звонки, прийти на назначенные встречи... А кратковременные романы, у которых не было середины, лишь начало и конец... И так долго продолжалась эта жизнь, что Тесса сама перестала понимать, кто она и чего хочет. Только теперь она начинала подозревать, что на свободе, без нависшей над ней угрозой болезни, она становится совсем другой. Эта другая была все та же Тесса Мак-Кэмфри, но более спокойная, более вдумчивая.
Расписание ее дня подчинялось порядку вкушения пищи. На завтрак обязательно подавалось что-нибудь горячее — обычно остатки вечерней трапезы. Но сначала они тушились на медленном огне; мясо становилось таким мягким, что само отделялось от костей, а овощи превращались в однородную массу. В полдень ели или сдобные булочки, или копченую скумбрию и свежеиспеченный хлеб с маслом. Остаток дня был посвящен приготовлению ужина. За четыре недели, что Тесса провела в доме матушки Эмита, эти приготовления ни разу не заняли меньше пяти часов.
В специальных крошечных горшочках булькали соусы, жарилось на вертеле мясо, готовилась рыба, смесь из красной и белой капусты и лука парилась в глубокой кастрюле. Чем ближе к вечеру, тем сильнее становились запахи — как сгущающиеся перед бурей тучи. А за час до еды Тесса откладывала работу, придвигала стул к очагу и наслаждалась бездельем, аппетитным благоуханием и предвкушением потрясающего ужина.
Никто здесь никуда не торопился. В первые дни Эмит и его матушка с легким раздражением воспринимали просьбы Тессы показать ей, где горячая вода для мытья, подать мыло или чего-нибудь холодного, но безалкогольного, чтобы утолить жажду. Со временем она поняла, в чем дело: воду надо было греть в котле над огнем, а значит, отодвинуть кастрюльки с пищей и поставить под угрозу ужин; мыло вываривали в чане во дворе из костей, пепла и еще каких-то ингредиентов — позже Тесса по запаху узнала розовое масло, — потом получившуюся массу долго мешали и наконец лепили из нее душистые брусочки. Все делалось вручную.
Постепенно Тесса привыкла к такому ритму жизни. Долгие дни не казались скучными; приготовление пищи было увлекательным, творческим процессом, доставлявшим немалое наслаждение; а по вечерам удивительно приятно было сидеть у камина, прижавшись друг к другу, слушать истории о стародавних временах, потягивать крепкое вино и клевать носом.
Восковые свечи стоили дорого, а жировки — Тесса узнала, что их изготавливали из животного жира примерно таким же способом, как мыло, — сильно коптили, и дым был такой едкий, что долго не выдержишь. Поэтому, хотя в течение дня Эмит беспрерывно обучал ее чему-нибудь, после наступления темноты они работали редко.
Иногда — дрова в камине догорали, а матушка Эмита отдыхала, но ни в коем случае не спала, на своем стуле — Эмит заводил речь об истории иллюстрирования рукописей. Держа в руках чашку с подогретым арло — он не столько пил, сколько просто грел руки, — помощник писцов шепотом рассказывал об узорщиках былых времен.
Все великие узорщики начинали свой путь на одном из мэйрибейнских островов Моря Храбрых. Он называется Остров Посвященных; с материком его соединяет длинная песочная дамба, которую во время приливов затопляет водой. Писцы жили и обучались своему искусству в древнем монастыре. В те дни творцы узоров были монахами и носили имена, диковинные и замысловатые, как их рисунки: брат Илфейлен, брат Фаскариус, брат Мавеллок и брат Передиктин.
— Святая Лига считала, что не годится простому писцу пытаться воспроизвести творение Божье, — рассказывал Эмит однажды ночью. — Прежде всего, каллиграфы принадлежали Богу и лишь во второй черед своим письменам. Рисовать с натуры запрещалось. Им приходилось изобретать новые формы, чтобы не соперничать с творениями четырех божеств. Поэтому писцы для иллюстрирования своих рукописей брали за образец существующие в природе предметы и явления, но не копировали их точно. Воображение их порождало удивительных животных-многоножек с вытянутыми телами, плоскими ушами и закрученными в спираль хвостами, покрытых чешуей змей с золотыми глазами... — Эмит вздрогнул. — Святую лигу это устроило лишь на очень короткое время, мисс. В слишком ярких, слишком странных созданиях писцов они увидели пережитки язычества. Поползли слухи, что величайшие узорщики с Острова Посвященных на самом деле — колдуны, росчерком пера выпускающие на волю могущественных демонов. Говорили, что сам дьявол вселился в их чернильницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189