Скажи мне кто-нибудь в тот момент, что вскоре я стану вспоминать позорный помост, сараи для рабов и дикие горы ва-гасов, как некие блаженные райские кущи, — я счел бы такого «пророка» сумасшедшим. Однако он оказался бы совершенно прав…
Часть вторая
В коридоре гостиницы кто-то возмущенно вопрошал, почему в его номер до сих пор не доставили коктейль «Голубой лед»? Голос принадлежал одному из уроженцев Джекары, способных колебанием голосовых связок дробить стекло, и вопли оставшегося без коктейля марсианина заставили меня привскочить на диване.
Джулиан Баском, спавший в глубоком кресле, вздрогнул и открыл глаза.
— Извини, Джимми, я, кажется, заснул…
— Ничего, сэр. Я тоже!
— Я заболтал тебя до полусмерти? Но ты сам виноват — я же просил прерывать без церемоний, когда тебе надоест!
— Но мне ничуть не надоело! — искренне запротестовал я. — Ваш рассказ просто поразителен, сэр! Я как будто сам видел город Ринт и тот помост на рынке…
Баском пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал.
— А что было дальше? — жадно спросил я.
— Ладно, если хочешь, я расскажу, но сначала нам не мешало бы подкрепиться. Кстати, как твоя голова?
— Все в порядке, сэр, спасибо!
Мы заказали еду в номер и уничтожили ее почти в полном молчании. Уж не помню, что я ел, помню только, что ел очень быстро. Мне не терпелось услышать продолжение невероятной истории Баскома, а тот время от времени поглядывал на меня со странным выжиданием… Так, как будто я должен был рассказать ему что-то, а не он мне.
— Если ты сумел увидеть рыночную площадь Ринта, может, ты сумеешь увидеть и тамошнюю тюрьму? — вычищая хлебной коркой остатки мясной подливы, наконец проговорил он. — Хотя, по правде говоря, верхняя угловая камера Окраинной ринтской тюрьмы относится к числу тех мест, о которых я предпочел бы забыть…
Глава первая
Верхняя угловая
Квадратная каменная комната футов сорок на сорок освещалась сквозь два зарешеченных окна в потолке; вдоль одной из стен проходил водосточный желоб, и к этой стене была прикреплена железная цепь. На конце цепи я увидел нечто вроде собачьего ошейника из толстой кожи и металлических пластинок.
Стражники бросили меня рядом с желобом, защелкнули у меня на шее ошейник и повернули ключ в его замке. Старикашка — теперь я знал, что это никто иной, как начальник тюрьмы — внимательно наблюдал за этой процедурой своими бесцветными глазами. По его знаку стражники перерезали веревки, до сих пор стягивавшие мои руки и ноги…
В тот же миг я кинулся на старика, но цепь, зазвенев, отбросила меня назад. Меня посадили на привязь, как собаку!
— Карит говорил, что ты пытался его задушить, — наблюдая за моими попытками порвать ошейник, негромко произнес старик. — Что ж, ко мне в Окраинную тюрьму попадало немало буянов. Я видел скинов, вообразивших, будто в городах калькаров им дозволено ходить посреди мостовой. Я видел рабов, осмелившихся поднять руку на своих хозяев. Я видел убийц, разбойников и воров, считавших себя недосягаемыми для правосудия. И я видел, как все эти униты горько раскаялись в своих заблуждениях. Скоро я увижу твое раскаяние, раб.
— Не дождешься! — сквозь зубы прорычал я. Но старик продолжал так, как если бы я ничего не сказал:
— Я поспорил с Каритом, что не успеет кончиться ула, как ты будешь выполнять любое мое приказание. Если я выиграю, Карит вернет полученные за тебя деньги…
— Тогда заранее простись со своими деньгами, ублюдок!
Старикашка целую вечность смотрел на меня ничего не выражающим взглядом, потом молча повернулся и вышел, и стражники последовали за ним.
Едва с той стороны двери загремел засов, как сидевшие на другом конце комнаты калькары зашевелились и начали подниматься.
Их было около двадцати, и когда они приблизились, я почти согласился с Наа-ее-лаа: обитатели Новых Городов — исчадия ада, или, как говорили в во-наа — твари из Бездны.
На меня смотрели жестокие грубые лица, испещренные шрамами и татуировками, заросшие густыми бородами. Широкоплечий чернобородый калькар, в крылышке носа которого поблескивало два кольца, нагнулся и схватил меня за волосы надо лбом.
— Итон! Да к тому же еще и раб, принадлежащий самому Сидуру! — он ткнул пальцем в свежее клеймо на моем плече, и я невольно вскрикнул от боли. — Посмотрите-ка!
Посмотреть пожелали все, но уже третий ткнувший меня в плечо калькар взвыл и упал. Хотя цепь не позволяла мне выпрямится во весь рост, руки и ноги у меня оставались свободными… Однако вскоре я убедился, что у меня нет ни малейших шансов защититься от двадцати отъявленных воров, бандитов и убийц, составлявших население верхней угловой камеры Окраиной тюрьмы города Ринта.
В первый раз меня отделали так, что я потерял сознание. Потом били уже менее жестоко, видимо, опасаясь лишить собственности начальника тюрьмы — почтенного Сидура. И все же, болтаясь на цепи, которая не позволяла ни лечь, ни выпрямиться во весь рост, я продолжал служить недурным развлечением для населявшего камеру отребья.
Каждые две олы арестанты уходили на работу, награждая меня на прощанье пинками потом возвращались, ели и принимались играть в азартные игры, ссориться, похваляться друг перед другом своими подвигами на воле… А я олу за олой оставался рядом с вонючим водостоком, по которому текли нечистоты, все больше слабея от голода и жажды.
Когда в камеру вносили чан похлебки и бочонок с водой, заключенные устраивали вокруг азартную толкотню и давку, но никто ни разу не подумал предложить мне пищу или воду.
Иногда в камере появлялся старикашка Си-дур, чтобы какое-то время пялиться на меня в ожидании изъявлений раскаяния. Так ничего и не дождавшись, он поворачивался и уходил… В конце концов мне помогала держаться лишь надежда на то, что однажды он подойдет достаточно близко, чтобы я смог до него дотянуться. Но этого не происходило, и каждый визит начальника тюрьмы оборачивался для нас обоих очередным разочарованием.
В глазах остальных арестантов Сидур стоял превыше бога Интара, и даже самые отпетые головорезы жались к дальней стене, когда начальник тюрьмы удостаивал верхнюю угловую очередным визитом.
Внутри камеры царила строгая иерархия: верховодил здесь профессиональный убийца Динк — тот, что первым «распознал» во мне итона, — а в самом низу здешней социальной пирамиды находился молодой парнишка по кличке Скрэк. Из разговоров обитателей камеры я узнал, что означает это слово: скрэками назывались животные, игравшие в лунных городах роль то ли кошек, то ли крыс — уличные падалыцики, длиннохвостая мерзость. Обычно они питались объедками, но в голодные года становились опаснее самого лютого тор-хо. При своих сравнительно небольших размерах скрэки с яростной злобой кидались на добычу много больше себя… Точно так же поступал и молодой вор, принадлежавший к самой презираемой касте унитов — скинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91