Уж лучше с тобой, чем с этим угрем Максом!
– Но Лауэри категорически приказал мне держаться подальше от следствия!
– А тебя к следствию никто и не подпускает, – отрезала Кэролайн. Она сложила руки на груди, набычилась и, после паузы, тоном строгой матери спросила: – Ну так что, отказываешься беседовать с Брекстоном?
– Я не против... Только странно слышать такую просьбу от тебя.
– Мне действительно не по душе просить тебя о помощи. Но уж так все поворачивается, что ты нам нужен. Мы практически ничего существенного против Брекстона не имеем. Того и гляди придется отпустить его на все четыре стороны. Требуется зацепка, чтобы оставить его в камере. Если Брекстон с тобой разговорится или ты его разговоришь, будет большая польза для дела.
– Один подозреваемый допрашивает другого подозреваемого. Хорошенькая картинка.
Кэролайн было не до шуток.
– Мы будем присутствовать при допросе. И будем вас обоих очень и очень внимательно слушать.
– С какой такой радости я в подобной ситуации должен вам помогать?
– Вытащишь из него что-либо полезное – тебе обломится.
– А если не вытащу?
Кэролайн предпочла промолчать.
Я обратился за советом к Джону Келли, который до сих пор безмолвно слушал нашу перепалку.
– Бен, решай сам. Если сочтешь нужным не вмешиваться – никто тебя не принудит, никто не осудит.
– Осудить, может, и не осудят, да только засудят, – угрюмо пошутил я. – Ладно, опоздал я с этого поезда спрыгнуть – стало быть, судьба дальше ехать.
– Вот и хорошо, – сказала Кэролайн. – Керт ждет внизу, в машине.
Она вытащила из стопы одежды белую новенькую сорочку и протянула мне.
– Одевайся. Все на тебе было в крови. Особенно рубаха.
– Спасибо за хлопоты. Сколько я должен?
– Нисколько, если поможешь с Брекстоном.
Она говорила со мной сухо, «на автопилоте», без души.
Я досадливо крякнул и стал выбираться из постели.
– Слушай, Кэролайн, будь ты человеком! Можно мне поговорить с тобой минуту-другую наедине? По-людски поговорить?
Джон Келли тут же подхватился и стал извиняться – дескать, у него дела, ему нужно идти.
– Сиди! – прошипела Кэролайн.
Ее отец блеснул глазами, но покорился.
– Ладно, все ясненько, – сказал я. – Спасибо за шмотки.
Кэролайн достала сорочку из пакета и развернула ее.
– Подставляй руки. – По ее лицу скользнула улыбка – первая за утро, и она добавила: – Хотя, как правило, это привилегия не прокурора, а адвоката – надеть последнюю чистую рубаху на приговоренного убийцу.
30
В отделе по расследованию убийств нас четверых – Эдмунда Керта, Джона и Кэролайн Келли и меня – поджидали Гиттенс и Лауэри.
На Лауэри был другой роскошный костюм – уж не помню какого цвета – и соответствующие туфли. Он приветствовал меня мрачным кивком головы.
Зато Мартин Гиттенс крепко пожал мне руку и осведомился о самочувствии. Приятно, черт побери. В последнее время у меня наблюдался острый дефицит положительных эмоций.
Возможно, драма в церкви опять растопила сердце Гиттенса по отношению ко мне.
Возможно, он уже одумался и больше не верит в то, что именно я убил Данцигера.
Как-никак я пролил кровь в борьбе с преступниками. И, надеюсь, хоть этим какое-то уважение заслужил!
Так я тогда думал. Опять-таки весьма наивно.
Мы прошли в заставленную аудио– и видеоаппаратурой комнату. Отсюда, через прозрачное с нашей стороны зеркало, было видно соседнее помещение – кабинет для допросов.
Лауэри предупредил меня:
– Мы будем присутствовать с этой стороны. Плюс ваша беседа будет записываться.
Через несколько минут двое полицейских ввели в кабинет для допросов Брекстона. На нем были свободные джинсы и фланелевая сорочка. Из-за ножных кандалов он двигался короткими шажками гейши. Когда он сел, один из полицейских приковал его ногу к железной ножке стола, намертво закрепленного на полу. Брекстон повернул голову в сторону зеркальной стены. Казалось, он наблюдает за нами.
Сутки назад я видел Брекстона, но разглядеть его как следует мог только теперь.
Вроде бы никакой преступной ауры. Парень как парень. Щупловат. Не слишком высокий – метр семьдесят, а то и меньше. Правда, мускулистый. Все его телодвижения и мимика в считанные секунды указывали на уличное детство – шпана! И все же, несмотря на явную «приблатненность», он обладал неким «начальственным взглядом». Заметно, что он играет в «крутого». И с ролью неплохо справляется. Любопытно, какой он среди своих? Совсем не играет? Или тоже играет? Или еще больше играет?
– Чего ждем, ребята, поехали! – сказал Брекстон, обращаясь к зеркальной стене.
Эдмунд Керт провел меня в холл и на ходу проинструктировал:
– Зачитайте ему права, и пусть он подпишет бумажку, что знает свои права. Вот вам бланк. И помните, мы слышим каждое ваше слово.
Через несколько секунд я уже сидел напротив Брекстона.
– Добрый день, – сказал я.
Никакого ответа.
– Я обязан проинформировать вас о ваших правах. И подпишите это.
Он взял бланк, повертел его в руках и, словно недовольный фактурой бумаги, отбросил бланк в мою сторону.
– Без вашей подписи я не могу начать беседу.
– Я ничего не подписываю.
Я опять подвинул бланк в сторону Брекстона.
– Это пустая формальность. Но если вы не подпишете, я вынужден буду уйти.
Брекстон криво усмехнулся и поставил свою подпись. Весь его вид говорил – делаю это единственно из хорошего отношения лично к вам!
– Вы знаете человека по имени Рей Ратлефф?
– Знал такого, знал.
– Почему вы говорите в прошедшем времени?
– Я о покойниках всегда говорю в прошедшем времени. Разве вы не слышали, что он покойник?
– Что вам известно о его убийстве?
– То, что видел в новостях по телику.
– За что он был убит?
– Мне и самому интересно узнать.
– Но я спрашиваю об этом вас, Харолд.
– Рей был наркоманом. Возможно, его смерть как-то связана с наркотой.
– А конкретнее?
– А конкретнее... кто постоянно якшался с продавцами наркоты, с «подающими» и прочей шатией, тот не заживается. Я видел тысячу таких Реев. Будете в наших краях, я вам покажу – их у нас хоть отбавляй.
– А вы сами, вы работали «подающим»?
– А при чем тут Рей Ратлефф?
– Вы только что сказали: его убийцей мог быть один из «подающих».
Брекстон почти добродушно улыбнулся:
– Небось читали мою сказку. Так что знаете все мои грешки.
– Сказку?
– Ну, ваше досье на меня. Там ничего из ряда вон выходящего. Обычные мальчишеские шалости – мордобой, угон машины и прочая мутота. Ни разу не сидел. Всегда условно. Так что я со всех сторон чистенький, и вы меня в «подающие» или еще куда не записывайте. В сказке про это ничего не прописано.
– Чистенький? А как же Арчи Траделл?
Брекстон молча набычился.
– Харолд, вы забыли застреленного через дверь полицейского?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Но Лауэри категорически приказал мне держаться подальше от следствия!
– А тебя к следствию никто и не подпускает, – отрезала Кэролайн. Она сложила руки на груди, набычилась и, после паузы, тоном строгой матери спросила: – Ну так что, отказываешься беседовать с Брекстоном?
– Я не против... Только странно слышать такую просьбу от тебя.
– Мне действительно не по душе просить тебя о помощи. Но уж так все поворачивается, что ты нам нужен. Мы практически ничего существенного против Брекстона не имеем. Того и гляди придется отпустить его на все четыре стороны. Требуется зацепка, чтобы оставить его в камере. Если Брекстон с тобой разговорится или ты его разговоришь, будет большая польза для дела.
– Один подозреваемый допрашивает другого подозреваемого. Хорошенькая картинка.
Кэролайн было не до шуток.
– Мы будем присутствовать при допросе. И будем вас обоих очень и очень внимательно слушать.
– С какой такой радости я в подобной ситуации должен вам помогать?
– Вытащишь из него что-либо полезное – тебе обломится.
– А если не вытащу?
Кэролайн предпочла промолчать.
Я обратился за советом к Джону Келли, который до сих пор безмолвно слушал нашу перепалку.
– Бен, решай сам. Если сочтешь нужным не вмешиваться – никто тебя не принудит, никто не осудит.
– Осудить, может, и не осудят, да только засудят, – угрюмо пошутил я. – Ладно, опоздал я с этого поезда спрыгнуть – стало быть, судьба дальше ехать.
– Вот и хорошо, – сказала Кэролайн. – Керт ждет внизу, в машине.
Она вытащила из стопы одежды белую новенькую сорочку и протянула мне.
– Одевайся. Все на тебе было в крови. Особенно рубаха.
– Спасибо за хлопоты. Сколько я должен?
– Нисколько, если поможешь с Брекстоном.
Она говорила со мной сухо, «на автопилоте», без души.
Я досадливо крякнул и стал выбираться из постели.
– Слушай, Кэролайн, будь ты человеком! Можно мне поговорить с тобой минуту-другую наедине? По-людски поговорить?
Джон Келли тут же подхватился и стал извиняться – дескать, у него дела, ему нужно идти.
– Сиди! – прошипела Кэролайн.
Ее отец блеснул глазами, но покорился.
– Ладно, все ясненько, – сказал я. – Спасибо за шмотки.
Кэролайн достала сорочку из пакета и развернула ее.
– Подставляй руки. – По ее лицу скользнула улыбка – первая за утро, и она добавила: – Хотя, как правило, это привилегия не прокурора, а адвоката – надеть последнюю чистую рубаху на приговоренного убийцу.
30
В отделе по расследованию убийств нас четверых – Эдмунда Керта, Джона и Кэролайн Келли и меня – поджидали Гиттенс и Лауэри.
На Лауэри был другой роскошный костюм – уж не помню какого цвета – и соответствующие туфли. Он приветствовал меня мрачным кивком головы.
Зато Мартин Гиттенс крепко пожал мне руку и осведомился о самочувствии. Приятно, черт побери. В последнее время у меня наблюдался острый дефицит положительных эмоций.
Возможно, драма в церкви опять растопила сердце Гиттенса по отношению ко мне.
Возможно, он уже одумался и больше не верит в то, что именно я убил Данцигера.
Как-никак я пролил кровь в борьбе с преступниками. И, надеюсь, хоть этим какое-то уважение заслужил!
Так я тогда думал. Опять-таки весьма наивно.
Мы прошли в заставленную аудио– и видеоаппаратурой комнату. Отсюда, через прозрачное с нашей стороны зеркало, было видно соседнее помещение – кабинет для допросов.
Лауэри предупредил меня:
– Мы будем присутствовать с этой стороны. Плюс ваша беседа будет записываться.
Через несколько минут двое полицейских ввели в кабинет для допросов Брекстона. На нем были свободные джинсы и фланелевая сорочка. Из-за ножных кандалов он двигался короткими шажками гейши. Когда он сел, один из полицейских приковал его ногу к железной ножке стола, намертво закрепленного на полу. Брекстон повернул голову в сторону зеркальной стены. Казалось, он наблюдает за нами.
Сутки назад я видел Брекстона, но разглядеть его как следует мог только теперь.
Вроде бы никакой преступной ауры. Парень как парень. Щупловат. Не слишком высокий – метр семьдесят, а то и меньше. Правда, мускулистый. Все его телодвижения и мимика в считанные секунды указывали на уличное детство – шпана! И все же, несмотря на явную «приблатненность», он обладал неким «начальственным взглядом». Заметно, что он играет в «крутого». И с ролью неплохо справляется. Любопытно, какой он среди своих? Совсем не играет? Или тоже играет? Или еще больше играет?
– Чего ждем, ребята, поехали! – сказал Брекстон, обращаясь к зеркальной стене.
Эдмунд Керт провел меня в холл и на ходу проинструктировал:
– Зачитайте ему права, и пусть он подпишет бумажку, что знает свои права. Вот вам бланк. И помните, мы слышим каждое ваше слово.
Через несколько секунд я уже сидел напротив Брекстона.
– Добрый день, – сказал я.
Никакого ответа.
– Я обязан проинформировать вас о ваших правах. И подпишите это.
Он взял бланк, повертел его в руках и, словно недовольный фактурой бумаги, отбросил бланк в мою сторону.
– Без вашей подписи я не могу начать беседу.
– Я ничего не подписываю.
Я опять подвинул бланк в сторону Брекстона.
– Это пустая формальность. Но если вы не подпишете, я вынужден буду уйти.
Брекстон криво усмехнулся и поставил свою подпись. Весь его вид говорил – делаю это единственно из хорошего отношения лично к вам!
– Вы знаете человека по имени Рей Ратлефф?
– Знал такого, знал.
– Почему вы говорите в прошедшем времени?
– Я о покойниках всегда говорю в прошедшем времени. Разве вы не слышали, что он покойник?
– Что вам известно о его убийстве?
– То, что видел в новостях по телику.
– За что он был убит?
– Мне и самому интересно узнать.
– Но я спрашиваю об этом вас, Харолд.
– Рей был наркоманом. Возможно, его смерть как-то связана с наркотой.
– А конкретнее?
– А конкретнее... кто постоянно якшался с продавцами наркоты, с «подающими» и прочей шатией, тот не заживается. Я видел тысячу таких Реев. Будете в наших краях, я вам покажу – их у нас хоть отбавляй.
– А вы сами, вы работали «подающим»?
– А при чем тут Рей Ратлефф?
– Вы только что сказали: его убийцей мог быть один из «подающих».
Брекстон почти добродушно улыбнулся:
– Небось читали мою сказку. Так что знаете все мои грешки.
– Сказку?
– Ну, ваше досье на меня. Там ничего из ряда вон выходящего. Обычные мальчишеские шалости – мордобой, угон машины и прочая мутота. Ни разу не сидел. Всегда условно. Так что я со всех сторон чистенький, и вы меня в «подающие» или еще куда не записывайте. В сказке про это ничего не прописано.
– Чистенький? А как же Арчи Траделл?
Брекстон молча набычился.
– Харолд, вы забыли застреленного через дверь полицейского?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97