– Боюсь, не случилось ли чего с парнишкой, – обстоятельно объяснил он. – Слышали, небось, вчера случай был: зацепила девочка ногой за провод, так ее за это на месте пристрелили. Мало ли что случиться могло: оружие по глупости подобрать мог или в запретную зону шаг сделал… Уж я пойду. А если он без меня прибежит, скажите, что я на Костин кордон пошел и чтобы он меня здесь Дождался.
На этот раз доктор не выдержал.
– Слушайте, Василий Степанович, – заявил он, – с самого первого момента нашего знакомства я не давал вам повода подозревать меня в малодушии или в трусости. Прежняя моя работа была безупречна. И разрешите вам сказать, что я никогда не был дураком. Для меня прекрасно видна причинная связь явлений, которые я здесь наблюдаю и участником которых являюсь. И, заметьте, являюсь участником вполне сознательно…
Плотник ушел, а через полчаса появился запыхавшийся Санька.
– Дядька где? – спросил он, наспех поздоровавшись с доктором.
– На Костин кордон пошел, а тебе ждать велел.
– Ладно, подожду.
Саньке, по живости натуры, не терпелось поболтать.
– Правда, дяденька, говорят, что вы доктор?
– Правда.
– Значит, все лечить можете?
– Все не все, а кое-что могу.
– Ежели руку снарядом оторвет, кровь остановить можете?
– Сумею.
– А ногу?
– Тоже сумею.
– А если в самое сердце пуля попадет, а вы близко с инструментом будете, тоже помогнуть сумеете?
– Это уж навряд ли… Кстати, говорить нужно не «помогнуть», а «помочь».
Доктор Великанов был щепетилен в отношении чистоты языка.
Санька на поправку не обиделся.
– Ну помочь, – согласился он. – А какая рана опаснее: осколком или пулей крупнокалиберной?
– Этого я не знаю.
– А Ульяна Ивановна намедни говорила, что вы все знаете. Правда, что у вас книг было больше, чем здесь бревен?
– Даже значительно больше, – улыбнулся доктор.
– Сочинение Пушкина было?
– Было.
– А про Щорса?
– Про Щорса не было.
– А теперь книг вовсе нет?
– Нет…
– Жалко!
– А ты в каком классе учишься? – поинтересовался доктор.
– В пятом учился, пока школа была.
– И хорошо учился?
Санька по каким-то соображениям пропустил вопрос мимо ушей, переведя разговор на другой предмет.
– Чудная у вас фамилия: Ве-ли-ка-нов!
– Чем же чудная?
Санька хотел сказать, что она доктору не подходит, но постеснялся.
– И у меня чудная, – чтобы выпутаться из положения, сказал он. – Черезов. У нас полсела Черезовы. А что значит – Черезов – вовсе непонятно… А еще у меня кличка есть.
– Какая же?
– Санька-Телефон.
– Почему же тебя телефоном назвали?
– Так уж назвали…
Их разговор прервал приход Василия Степановича.
Отозвав племянника к двери, он сказал ему что-то такое, что заставило Саньку исчезнуть с быстротою молнии.
– Ну? – спросил доктор.
– Теперь все в порядке, – ответил Василий Степанович.
Было далеко за полночь, когда откуда-то издалека донеслись звуки чистой автоматной и пулеметной стрельбы и несколько взрывов. Бой продолжался часа полтора, потом все стихло.
Утром, комбинируя услышанные отрывки немецких фраз, доктор получил представление о ночных событиях.
Немецкий карательный отряд имел четкие сведения о местонахождении партизан. Разделившись на две группы, немцы неминуемо должны были замкнуть их в кольцо. Но ход хорошо задуманной операции с самого начала был расстроен. Партизаны оказались вне кольца и внезапно напали с тыла на часть отряда, двигавшегося от Ельникова хутора. Они уничтожили часть карателей и захватили несколько пулеметов.
В сарай, подобно буре, ворвался сам обер-лейтенант Густав Ренке.
– Семь унд десять крейст, унд дьевьять фюр офицер, унд ейне пальшой висильца!..
Плотника и подручного это приказание оглушило, точно громом.
Первым обрел дар речи доктор Великанов.
– Только не это! – воскликнул он. – Что угодно, но не это! Гроб, крест для них – это я еще могу помочь, но это… Пусть лучше вешают меня самого!
Василий Степанович был взволнован не меньше доктора Великанова, но, не обладая его красноречием, высказался проще и лаконичнее:
– А ты думаешь, я буду?
После первого взрыва чувства оба задумались. Прежде всего необходимо было узнать – что, собственно, произошло. Эту задачу помогла разрешить происходившая во дворе комендатуры кутерьма.
Немцы схватили и привезли в Большие Поляны показавшихся им подозрительными четырех колхозников и учительницу из села Солонцы. Приговоренные в ожидании расправы были брошены в школьный подвал.
Все дома рядом со школой были забиты эсэсовцами, а под липой образовался целый клуб офицеров карательного отряда.
Дело готовилось нешуточное – речь шла об окружении всего северо-восточного участка леса.
Этой новостью доктор Великанов поделился с Василием Степановичем. Тот опрометью кинулся из сарая.
Оставшись один, доктор снова занял свой наблюдательный пост, откуда было видно все происходившее во дворе комендатуры и куда доносились обрывки офицерских разговоров.
Скоро он установил, что всеми делами вершил высокий, худощавый, немолодой эсэсовец, по-видимому, очень важный. Заняв кабинет обер-лейтенанта Ренке, он гонял его, как мальчишку.
Было уже часа два пополудни, когда Великанов увидел высокого эсэсовца совсем близко. Прямой, как жердь (черная форма подчеркивала его выправку), он шел, вернее, шествовал к заманчивой липе в сопровождении толстого краснорожего полковника – командира мототанковой части. Демонстрируя почтительность и внимательность, последний то и дело по-собачьи подкатывался под ноги величественного спутника, ловя его редкие каркающие слова.
Остановившись под липой, эсэсовец оперся на ствол и развернул карту. Доктор слышал его лаконичную и отрывистую речь.
– Сначала Солонцы, потом Ельники… Это подозрительно… Теперь мы принимаем маленькую предосторожность. Первоначальный план операции, сообщенный офицерам, будет отменен… Понимаете?
Здесь взор эсэсовца остановился на стене сарая, и сердце доктора Великанова на одну минуту сжалось от страха. Ему показалось, что голубые, полузакрытые веками глаза видят его сквозь дерево. Но таким сверхъестественным свойством тот не обладал: он просто не верил стене, как вообще не верил никому и ничему. Он, еще раз внимательно и недружелюбно осмотрев стену сарая, каркнул:
– Отойдемте дальше.
И они двинулись. Остановился эсэсовец шагах в сорока, на совершенно открытом месте, и расслышать продолжение разговора доктор при всем желании не мог. Хуже всего было то, что (как успел он догадаться) речь шла о какой-то каверзе, угрожавшей серьезной бедой партизанскому отряду.
Нужно было действовать, и притом очень смело и прямолинейно, и, наскоро стряхнув с себя опилки и стружки, доктор схватил в руки первый попавшийся на глаза инструмент (это была лучковая пила), вышел из сарая и, по возможности бесшумно, напрямик двинулся к эсэсовцу и полковнику, поглощенным разглядыванием карты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36