- с улыбкой сказал Гнедаш минеру.
И в ответ медики услышали первое слово, сказанное Мышлякевичем после ранения, недостаточно внятное, но все же вполне различимое слово:
- Спа-си-бо!
Это было лучшим свидетельством того, что и сложнейшая операция языка удалась.
- Молчите... Разговаривать еще нельзя! Швы разойдутся! - погрозил пальцем Гнедаш.
Он тут же приступил к дополнительным хирургическим манипуляциям над лицом раненого. Вечером Тимофей Константинович забежал ко мне поделиться своей радостью.
- Восхищаюсь, преклоняюсь и поздравляю! - сказал я. - И еще одно слово добавлю, то самое, что вы услышали от Мышлякевича: спасибо! От лица командования спасибо... Убежден, что и дальше все пойдет отлично.
- Откровенно говоря, теперь и я уверен!.. Пожалуй, главное сделано.
- А как с рукой у Мышлякевича? Ведь и там что-то сложное!
- Еще бы! Плечевая кость перебита сверху, совершенно снесена ее вершина. Придется закруглить кость и подгонять к суставу. Рука станет чуть короче, но действовать будет. На счастье, сосудисто-нервный пучок, проходящий ниже, у подмышечной впадины, не задет. Операцию сделаем завтра.
Эту трудную операцию Гнедаш произвел тоже успешно. Пока рука Мышлякевича лежала в гипсе, продолжалась работа над лицом и челюстью раненого, работа исключительно сложная, тонкая, требующая большого врачебного искусства.
Однажды завернул я в госпиталь навестить Павла Антоновича (бывал у него уже не один раз!). Вместе с Гнедашем направились к нему в палату. И вот застали там такую картину.
Мышлякевич сидит на койке и жует кусок хлеба. Рядом - его жена Анна Иосифовна и десятилетняя дочка Тамара. Все они о чем-то мирно беседуют. Увидев меня, выздоравливающий минер по-военному четко произнес:
- Здравия желаю, Алексеи Федорович!
- Вам - полного здравия... Да и приятного аппетита!
- Понимаете, требует хлеба, да и все, - радостно сказал Гнедаш. Видно, осточертела ему наша диета!.. Вот дали для пробы кусочек помягче жует, наслаждается... К тому же восстанавливаются двигательные функции челюстных мышц!
- И хорошо жует, - заметила жена Мышлякевича, бросив на меня несколько смущенный взгляд.
У нас с Анной Иосифовной есть маленькая тайна. Сразу после ранения мужа потрясенная горем женщина не надеялась, что он останется в живых, и уже оплакивала его как покойника. А потом вдруг явилась ко мне с жалобами на Гнедаша: "плохо лечит", "слишком медленно", "прикажите лечить поскорей". Ну я объяснил, что никакие приказы тут не помогут, что наш хирург и так делает почти невозможное. Поняла. Просила не говорить Тимофею Константиновичу о своих претензиях. И вот теперь она смущенно смотрит на меня, счастливо сияющими глазами - на мужа, теплым благодарным взглядом на Гнедаша.
Нежданно-негаданно стряслось новое несчастье. Небольшая группа партизан, возглавляемая командиром 6-го батальона Федором Кравченко, направлялась в штаб соединения. Был с ними и наш молодой врач Михаил Кривцов, который возвращался в Лесоград из дальней командировки. По дороге группа наткнулась на засаду бандеровцев. Партизан обстреляли плотным огнем, обстреляли по-бандеровски подло, в спину. На месте был убит прекрасный минер, подорвавший за месяц одиннадцать эшелонов, коммунист Владимир Илларионович Бондаренко. Тяжелейшее ранение получил Кривцов.
Подробностей мы еще не знали. Только от Дружинина, находившегося в селе Березичи, куда привезли раненого, пришла короткая записка о необходимости безотлагательно направить туда Тимофея Константиновича.
Он выехал сразу же вместе с операционной сестрой Анной Зубковой, захватив инструменты и немного медикаментов. До Березичей двадцать пять километров. Когда Гнедаш туда прибыл, молодой его коллега лежал почти без признаков жизни. Осмотр констатировал слепое ранение в живот. К тому же Кривцов потерял очень много крови.
В тесной хате, при свете коптящей керосиновой лампы, временами действуя буквально на ощупь, Тимофей Константинович произвел операцию. Зашита купавшаяся в крови печень. Затампонирован пробитый пулей желудок. Но сохранит ли это Кривцову жизнь?
Ночью Гнедаш не спал, прислушиваясь к слабому, прерывистому дыханию Миши, и все думал, думал о том, как его спасти... Переливание крови? Да, только оно! Влить хотя бы полтораста - двести кубиков. И при самых больших потерях крови организм удерживает, резервирует какую-то ее часть в селезенке. Новая, свежая кровь приведет в движение этот запас, направит его по венам и артериям. Но где взять доноров, аппарат для переливания? Аппаратуры нет ни здесь, ни в госпитале. Переливание было необходимо и тогда, Мышлякевичу... Впрочем, донор не нужен. Он сам даст Михаилу свою кровь, она у него универсальной первой группы, подойдет каждому. Но как перелить? И вдруг в ищущем, напряженном мозгу хирурга мелькнула счастливая мысль.
Едва забрезжил рассвет, Тимофей Константинович разбудил Аню Зубкову, приказал вскипятить воду. Он долго мыл стакан, потом продезинфицировал его размятыми таблетками аспирина.
- Бери, Аня, иглу от шприца. Воткни ее вот сюда! - попросил Гнедаш, засучив рукав халата и показав на вену.
Сестра волновалась, никак не могла сделать укол. Тогда Тимофей Константинович взял иглу сам и вонзил ее себе в руку. Через канальчик иглы забила тончайшая струя крови, медленно наполняя стакан. "Лишь бы не свернулась! Лишь бы не успела свернуться!" - думал Гнедаш.
- Чем же переливать? - спросила, недоумевая, Аня.
- Шприцем, нашим шприцем...
- Он ведь только двадцатиграммовый!
- А десять раз по двадцать граммов сколько будет?
Десять раз наполняли маленький шприц кровью и столько же раз проталкивали ее в опавшие вены доктора Кривцова. Конечно, примитивно, кустарно! Однако цель была достигнута. Уже через какие-нибудь полчаса к раненому вернулось сознание. У него улучшился пульс.
Несколько дней Кривцова нельзя было перевозить. Тимофей Константинович сделал ему вторую операцию, не отходил от его постели. Состояние Михаила Васильевича понемногу улучшалось.
Все дни до позднего вечера в окна тихо стучались крестьянки:
- Вот принесли вашему раненому яичек, молочка...
А вокруг хаты стояли двадцать партизан-автоматчиков, охраняя ее от налета бандеровцев. В случае надобности я послал бы туда и роту!
Кривцов выжил, он креп, поправлялся... А у Тимофея Константиновича появилась еще одна радость: ведь найден простейший способ переливания крови! Вот уж действительно: не было бы счастья, да несчастье помогло! С помощью шприца в госпитале начали переливать кровь и другим раненым. Подобрали группу доноров из медицинского персонала, они всегда под рукой. Саму технику переливания Гнедаш несколько усовершенствовал. Теперь это делалось с помощью двух полых игл:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
И в ответ медики услышали первое слово, сказанное Мышлякевичем после ранения, недостаточно внятное, но все же вполне различимое слово:
- Спа-си-бо!
Это было лучшим свидетельством того, что и сложнейшая операция языка удалась.
- Молчите... Разговаривать еще нельзя! Швы разойдутся! - погрозил пальцем Гнедаш.
Он тут же приступил к дополнительным хирургическим манипуляциям над лицом раненого. Вечером Тимофей Константинович забежал ко мне поделиться своей радостью.
- Восхищаюсь, преклоняюсь и поздравляю! - сказал я. - И еще одно слово добавлю, то самое, что вы услышали от Мышлякевича: спасибо! От лица командования спасибо... Убежден, что и дальше все пойдет отлично.
- Откровенно говоря, теперь и я уверен!.. Пожалуй, главное сделано.
- А как с рукой у Мышлякевича? Ведь и там что-то сложное!
- Еще бы! Плечевая кость перебита сверху, совершенно снесена ее вершина. Придется закруглить кость и подгонять к суставу. Рука станет чуть короче, но действовать будет. На счастье, сосудисто-нервный пучок, проходящий ниже, у подмышечной впадины, не задет. Операцию сделаем завтра.
Эту трудную операцию Гнедаш произвел тоже успешно. Пока рука Мышлякевича лежала в гипсе, продолжалась работа над лицом и челюстью раненого, работа исключительно сложная, тонкая, требующая большого врачебного искусства.
Однажды завернул я в госпиталь навестить Павла Антоновича (бывал у него уже не один раз!). Вместе с Гнедашем направились к нему в палату. И вот застали там такую картину.
Мышлякевич сидит на койке и жует кусок хлеба. Рядом - его жена Анна Иосифовна и десятилетняя дочка Тамара. Все они о чем-то мирно беседуют. Увидев меня, выздоравливающий минер по-военному четко произнес:
- Здравия желаю, Алексеи Федорович!
- Вам - полного здравия... Да и приятного аппетита!
- Понимаете, требует хлеба, да и все, - радостно сказал Гнедаш. Видно, осточертела ему наша диета!.. Вот дали для пробы кусочек помягче жует, наслаждается... К тому же восстанавливаются двигательные функции челюстных мышц!
- И хорошо жует, - заметила жена Мышлякевича, бросив на меня несколько смущенный взгляд.
У нас с Анной Иосифовной есть маленькая тайна. Сразу после ранения мужа потрясенная горем женщина не надеялась, что он останется в живых, и уже оплакивала его как покойника. А потом вдруг явилась ко мне с жалобами на Гнедаша: "плохо лечит", "слишком медленно", "прикажите лечить поскорей". Ну я объяснил, что никакие приказы тут не помогут, что наш хирург и так делает почти невозможное. Поняла. Просила не говорить Тимофею Константиновичу о своих претензиях. И вот теперь она смущенно смотрит на меня, счастливо сияющими глазами - на мужа, теплым благодарным взглядом на Гнедаша.
Нежданно-негаданно стряслось новое несчастье. Небольшая группа партизан, возглавляемая командиром 6-го батальона Федором Кравченко, направлялась в штаб соединения. Был с ними и наш молодой врач Михаил Кривцов, который возвращался в Лесоград из дальней командировки. По дороге группа наткнулась на засаду бандеровцев. Партизан обстреляли плотным огнем, обстреляли по-бандеровски подло, в спину. На месте был убит прекрасный минер, подорвавший за месяц одиннадцать эшелонов, коммунист Владимир Илларионович Бондаренко. Тяжелейшее ранение получил Кривцов.
Подробностей мы еще не знали. Только от Дружинина, находившегося в селе Березичи, куда привезли раненого, пришла короткая записка о необходимости безотлагательно направить туда Тимофея Константиновича.
Он выехал сразу же вместе с операционной сестрой Анной Зубковой, захватив инструменты и немного медикаментов. До Березичей двадцать пять километров. Когда Гнедаш туда прибыл, молодой его коллега лежал почти без признаков жизни. Осмотр констатировал слепое ранение в живот. К тому же Кривцов потерял очень много крови.
В тесной хате, при свете коптящей керосиновой лампы, временами действуя буквально на ощупь, Тимофей Константинович произвел операцию. Зашита купавшаяся в крови печень. Затампонирован пробитый пулей желудок. Но сохранит ли это Кривцову жизнь?
Ночью Гнедаш не спал, прислушиваясь к слабому, прерывистому дыханию Миши, и все думал, думал о том, как его спасти... Переливание крови? Да, только оно! Влить хотя бы полтораста - двести кубиков. И при самых больших потерях крови организм удерживает, резервирует какую-то ее часть в селезенке. Новая, свежая кровь приведет в движение этот запас, направит его по венам и артериям. Но где взять доноров, аппарат для переливания? Аппаратуры нет ни здесь, ни в госпитале. Переливание было необходимо и тогда, Мышлякевичу... Впрочем, донор не нужен. Он сам даст Михаилу свою кровь, она у него универсальной первой группы, подойдет каждому. Но как перелить? И вдруг в ищущем, напряженном мозгу хирурга мелькнула счастливая мысль.
Едва забрезжил рассвет, Тимофей Константинович разбудил Аню Зубкову, приказал вскипятить воду. Он долго мыл стакан, потом продезинфицировал его размятыми таблетками аспирина.
- Бери, Аня, иглу от шприца. Воткни ее вот сюда! - попросил Гнедаш, засучив рукав халата и показав на вену.
Сестра волновалась, никак не могла сделать укол. Тогда Тимофей Константинович взял иглу сам и вонзил ее себе в руку. Через канальчик иглы забила тончайшая струя крови, медленно наполняя стакан. "Лишь бы не свернулась! Лишь бы не успела свернуться!" - думал Гнедаш.
- Чем же переливать? - спросила, недоумевая, Аня.
- Шприцем, нашим шприцем...
- Он ведь только двадцатиграммовый!
- А десять раз по двадцать граммов сколько будет?
Десять раз наполняли маленький шприц кровью и столько же раз проталкивали ее в опавшие вены доктора Кривцова. Конечно, примитивно, кустарно! Однако цель была достигнута. Уже через какие-нибудь полчаса к раненому вернулось сознание. У него улучшился пульс.
Несколько дней Кривцова нельзя было перевозить. Тимофей Константинович сделал ему вторую операцию, не отходил от его постели. Состояние Михаила Васильевича понемногу улучшалось.
Все дни до позднего вечера в окна тихо стучались крестьянки:
- Вот принесли вашему раненому яичек, молочка...
А вокруг хаты стояли двадцать партизан-автоматчиков, охраняя ее от налета бандеровцев. В случае надобности я послал бы туда и роту!
Кривцов выжил, он креп, поправлялся... А у Тимофея Константиновича появилась еще одна радость: ведь найден простейший способ переливания крови! Вот уж действительно: не было бы счастья, да несчастье помогло! С помощью шприца в госпитале начали переливать кровь и другим раненым. Подобрали группу доноров из медицинского персонала, они всегда под рукой. Саму технику переливания Гнедаш несколько усовершенствовал. Теперь это делалось с помощью двух полых игл:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110