Вот, скажем, живет колдун
тысячу лет, и все окружающие знают про его колдовское естество. Обязательно
найдется, кто не просто позавидует, а и собой рискнет, чтобы насолить за силу и
долголетие против своего убожества: пырнет ножом, либо стрельнет, либо еще как
исподтишка, неѓожиданно... Душой не переносят они меж себя тех, кто навеки и от
рождения выше их, хоть нас, хоть своих, людского племени. Одним словом, таков
обычай: жить среди них, а при этом без нужды не высовываться.
- Ну а если - на секунду предположим - всех людей на планете извести как
класс? Под корень?
- О замахнулся! То тогда и мы выцветем вслед за ними. А уж те и подавно: они
напрямую свои силы от людишек берут, от их гадостной натуры. Чем хуже человечек,
тем им полезнее, удойнее.
- Да?.. Странно все это. Сами презираем, попираем, а сами без них не можем.
- Без людишек-то? Так уж заведено. Вон ты тоже дня не можешь без мяса либо
птицы прожить.
- Могу. Хоть два, хоть три дня. Но не хочу.
- Ну вот, сам же все и объяснил. Аленку с собой возьми.
- И Мурмана, и Аленку. Но ты тоже обещала быть на собрании!
- Конечно, Лешенька, а как же! За спиной встану, берегиней твоей буду.
- По-моему, кто-то пришел.
- Нет, Лешенька, Ряшка сразу бы... О... и впрямь залаяла. Лешенька! А ведь
вроде как в тебе сила стучится, себя проявляет... Иду, иду!.. Надо же, раньше
всех почуял...
Леха прислушался... Нет, все-таки бабка у него - прикольная старуха: то у нее
дребезжащий тенор, какой и положен колдунье, перемоловшей на своем пути сотни и
сотни лет, а то вдруг - гладкий оперный бас прорежется, вот как сейчас, и все
абсолютно естественно и легко, как у этой... Забыл. Мама иногда ставила ему
допотопные советские пластинки, с целью приобщить, дать представление о
молодежной культуре прежних поколений, да не в коня корм: старая музыка - полный
отстой на ужасном звуке, а больше ничего. Но эта ацтекская индеанка, певица, ему
понравилась как раз невероятными голосовыми переливами...
- Ну и что там, бабушка, 'черную метку' прислали?
- Нет, на сборище зовут, они его теперь называют 'вече'. Смех и грех. В дом
дяди Пети надо идти, то есть на самом деле - он уже твой дом. Уж прости, я
вместо тебя распорядилась насчет места, при нем всегда так было, там все сборища
проводили..
- Нет проблем. Обычай - он деспот не только меж людей. А как оно, вече,
официально называется? Или раньше называлось? Шабаш?
- Что ты! Шабаш - это у тех, они на нем своему Сатане поклоняются, задницу ему
лижут. Так и называется: вече. Силыч иной раз синклитом обзывал, не знаю,
по-каковски это, по-шумерски, что ли...
- А если кто вдруг перепутает и к альтернативникам попадет? Наш, к примеру, на
шабаше окажется? Или наоборот?
- Бывает, редко конечно, что обманом завлекут... На шмотья сразу и порвут. И
рвали. И с ними так же поступают, если они попадутся.
- А шпионы бывают? Ну разведчики, засланные казачки?
- Никогда. Это не смешивается, либо - там, либо - здесь. Невысокая нечисть -
она да, кто особенно речью и разумом не владеет, - Лихоманка, скажем, нетопыри,
- да, такое случается: сейчас нам служит, а завтра тем. Или людишки, они могут.
Или Древние, вот хоть твою Аленку возьми. Но Древние - особь статья. А в целом -
куда прислонился, оттуда обратной дороги нет.
- Смешно.
- Вот-вот. Думаю, не до смеха нам будет, но... Землей и небом клянусь,
остатками своей жизни клянусь: ежели они там вздумают... - Бабка запнулась
накатившей внезапно яростью, когти кривыми тусклыми клинками скрестились,
застыли перед почерневшим ликом ее, глазки вспыхнули резким зеленым светом.
- С остатками твоей жизни, баб Ира, мы легѓко и натурально встретим рассвет
четвертого тысячелетия, проводив третье, так что ты ими не разбрасывайся. Опекай
мою спину, почесывай ее и нашептывай на ухо мудрые советы, а в остальном - авось
прорвемся. Ты Мурмана покормила?
- Когда? После тебя уже? Покидала ошметков, да ему ведь в прорву не
накидаешься, его на охоту водить надо.
- Закончится тус - в лес его свожу, разомнется. Ну как я? Ничего, что
небритый?
- Да разве ж ты бреешься?.. Ничего не видно. Рубашка, штаны чистые - и ладно.
Но штаны тебе великоваты, худой ты больно.
- Это стиль такой.
- Разве? Стиляги, помнится мне, по крайней мере наши, деревенские, иначе
одевались: пиджачище - во, брючки узенькие... Ну, Васятка, за главного
остаешься, молока я тебе налила. Если что - к Гавриловым беги, они приютят.
- Баб Ира!..
- Ты на меня ладонью не стучи, а все надо предусмотреть, обо всем подумать.
Слышишь, Леш, раз уж речь о мелких зашла, я договорилась, пока тебя не было... В
обчем, если все благополучно сойдет, решила я в дом кикимору взять, а то
пустовато в доме. Ты не против?
- Нет, конечно, почему я должен быть против? А что раньше-то не взяла?
- Все по Шише скорбела. Чтобы уважить ее память - два десятка лет надобно, не
меньше. А потом... Как-то не до того мне жилось в поѓследние годы.
- Я, к сожалению, Шишу только по рассказам и знаю. Возьми, конечно, и Ваське
веселее будет.
- Да уж, по первости они мне наведут веселье, пока угодья делить начнут...
- ...ты, друг мой, только на поддевки не клюй, держись основательно, солидно,
а говори осмотрительно, не спеша, мои слова слушай, страху не выказывай. Вот уже
и пришли. И последнее: главным там, наверное, Соныч утвердится; сильный он,
древний и хитрый, все к нему будут прислушиваться... Его бойся, но и остальных
не забывай.
* * *
Нагруженные всяческой ерундой, по дороге попавшейся на глаза, Денис и Маша
возвращались на Васильевский, к Маше. Денис так и не решился вести ее к себе
домой, не смог преодолеть предчувствий и комплексов. И вот как только он решил
отложить визит и экскурсию на неопределенное 'потом как-нибудь' - так сразу же
хорошее настроение вернулось к нему. Маша честно тащила, помимо косметички, в
сумке и на руках свою долю бесполезного груза: лоскутного арлекина в полметра
ростом, букет вяловатых кризантем, недопитую двухлитровую бутыль с квасом, две
пары солнцезащитных очков, видеокассету с мультиками, кулек с тыквенными
семечками и дряхлый, жиденький, уже почти одноцветный кубик Рубика, из жалости
купленный ими на выходе из парка у какой-то пьяненькой старухи. Денису достались
две пары коньков на связке через плечо (из комиссионки), здоровенная сумка,
полная фруктов, колбасных, сырных и хлебо-булочных изделий, набор витых
шашлычных палочек, двадцатикратная подзорная труба и судейский свисток на
цепочке. У обоих болели натруженные спины и ушибленные без счета колени и локти,
но Денис решил про себя провести сеанс лечения потом, когда они доберутся до
дому, иначе - он просек, провидел заранее - пресной покажется такая жизнь, в
которой нет ни усталости, ни ушибов, ни риска, ни дурацких поступков, когда все
само валится в рот и в руки, только подставляй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
тысячу лет, и все окружающие знают про его колдовское естество. Обязательно
найдется, кто не просто позавидует, а и собой рискнет, чтобы насолить за силу и
долголетие против своего убожества: пырнет ножом, либо стрельнет, либо еще как
исподтишка, неѓожиданно... Душой не переносят они меж себя тех, кто навеки и от
рождения выше их, хоть нас, хоть своих, людского племени. Одним словом, таков
обычай: жить среди них, а при этом без нужды не высовываться.
- Ну а если - на секунду предположим - всех людей на планете извести как
класс? Под корень?
- О замахнулся! То тогда и мы выцветем вслед за ними. А уж те и подавно: они
напрямую свои силы от людишек берут, от их гадостной натуры. Чем хуже человечек,
тем им полезнее, удойнее.
- Да?.. Странно все это. Сами презираем, попираем, а сами без них не можем.
- Без людишек-то? Так уж заведено. Вон ты тоже дня не можешь без мяса либо
птицы прожить.
- Могу. Хоть два, хоть три дня. Но не хочу.
- Ну вот, сам же все и объяснил. Аленку с собой возьми.
- И Мурмана, и Аленку. Но ты тоже обещала быть на собрании!
- Конечно, Лешенька, а как же! За спиной встану, берегиней твоей буду.
- По-моему, кто-то пришел.
- Нет, Лешенька, Ряшка сразу бы... О... и впрямь залаяла. Лешенька! А ведь
вроде как в тебе сила стучится, себя проявляет... Иду, иду!.. Надо же, раньше
всех почуял...
Леха прислушался... Нет, все-таки бабка у него - прикольная старуха: то у нее
дребезжащий тенор, какой и положен колдунье, перемоловшей на своем пути сотни и
сотни лет, а то вдруг - гладкий оперный бас прорежется, вот как сейчас, и все
абсолютно естественно и легко, как у этой... Забыл. Мама иногда ставила ему
допотопные советские пластинки, с целью приобщить, дать представление о
молодежной культуре прежних поколений, да не в коня корм: старая музыка - полный
отстой на ужасном звуке, а больше ничего. Но эта ацтекская индеанка, певица, ему
понравилась как раз невероятными голосовыми переливами...
- Ну и что там, бабушка, 'черную метку' прислали?
- Нет, на сборище зовут, они его теперь называют 'вече'. Смех и грех. В дом
дяди Пети надо идти, то есть на самом деле - он уже твой дом. Уж прости, я
вместо тебя распорядилась насчет места, при нем всегда так было, там все сборища
проводили..
- Нет проблем. Обычай - он деспот не только меж людей. А как оно, вече,
официально называется? Или раньше называлось? Шабаш?
- Что ты! Шабаш - это у тех, они на нем своему Сатане поклоняются, задницу ему
лижут. Так и называется: вече. Силыч иной раз синклитом обзывал, не знаю,
по-каковски это, по-шумерски, что ли...
- А если кто вдруг перепутает и к альтернативникам попадет? Наш, к примеру, на
шабаше окажется? Или наоборот?
- Бывает, редко конечно, что обманом завлекут... На шмотья сразу и порвут. И
рвали. И с ними так же поступают, если они попадутся.
- А шпионы бывают? Ну разведчики, засланные казачки?
- Никогда. Это не смешивается, либо - там, либо - здесь. Невысокая нечисть -
она да, кто особенно речью и разумом не владеет, - Лихоманка, скажем, нетопыри,
- да, такое случается: сейчас нам служит, а завтра тем. Или людишки, они могут.
Или Древние, вот хоть твою Аленку возьми. Но Древние - особь статья. А в целом -
куда прислонился, оттуда обратной дороги нет.
- Смешно.
- Вот-вот. Думаю, не до смеха нам будет, но... Землей и небом клянусь,
остатками своей жизни клянусь: ежели они там вздумают... - Бабка запнулась
накатившей внезапно яростью, когти кривыми тусклыми клинками скрестились,
застыли перед почерневшим ликом ее, глазки вспыхнули резким зеленым светом.
- С остатками твоей жизни, баб Ира, мы легѓко и натурально встретим рассвет
четвертого тысячелетия, проводив третье, так что ты ими не разбрасывайся. Опекай
мою спину, почесывай ее и нашептывай на ухо мудрые советы, а в остальном - авось
прорвемся. Ты Мурмана покормила?
- Когда? После тебя уже? Покидала ошметков, да ему ведь в прорву не
накидаешься, его на охоту водить надо.
- Закончится тус - в лес его свожу, разомнется. Ну как я? Ничего, что
небритый?
- Да разве ж ты бреешься?.. Ничего не видно. Рубашка, штаны чистые - и ладно.
Но штаны тебе великоваты, худой ты больно.
- Это стиль такой.
- Разве? Стиляги, помнится мне, по крайней мере наши, деревенские, иначе
одевались: пиджачище - во, брючки узенькие... Ну, Васятка, за главного
остаешься, молока я тебе налила. Если что - к Гавриловым беги, они приютят.
- Баб Ира!..
- Ты на меня ладонью не стучи, а все надо предусмотреть, обо всем подумать.
Слышишь, Леш, раз уж речь о мелких зашла, я договорилась, пока тебя не было... В
обчем, если все благополучно сойдет, решила я в дом кикимору взять, а то
пустовато в доме. Ты не против?
- Нет, конечно, почему я должен быть против? А что раньше-то не взяла?
- Все по Шише скорбела. Чтобы уважить ее память - два десятка лет надобно, не
меньше. А потом... Как-то не до того мне жилось в поѓследние годы.
- Я, к сожалению, Шишу только по рассказам и знаю. Возьми, конечно, и Ваське
веселее будет.
- Да уж, по первости они мне наведут веселье, пока угодья делить начнут...
- ...ты, друг мой, только на поддевки не клюй, держись основательно, солидно,
а говори осмотрительно, не спеша, мои слова слушай, страху не выказывай. Вот уже
и пришли. И последнее: главным там, наверное, Соныч утвердится; сильный он,
древний и хитрый, все к нему будут прислушиваться... Его бойся, но и остальных
не забывай.
* * *
Нагруженные всяческой ерундой, по дороге попавшейся на глаза, Денис и Маша
возвращались на Васильевский, к Маше. Денис так и не решился вести ее к себе
домой, не смог преодолеть предчувствий и комплексов. И вот как только он решил
отложить визит и экскурсию на неопределенное 'потом как-нибудь' - так сразу же
хорошее настроение вернулось к нему. Маша честно тащила, помимо косметички, в
сумке и на руках свою долю бесполезного груза: лоскутного арлекина в полметра
ростом, букет вяловатых кризантем, недопитую двухлитровую бутыль с квасом, две
пары солнцезащитных очков, видеокассету с мультиками, кулек с тыквенными
семечками и дряхлый, жиденький, уже почти одноцветный кубик Рубика, из жалости
купленный ими на выходе из парка у какой-то пьяненькой старухи. Денису достались
две пары коньков на связке через плечо (из комиссионки), здоровенная сумка,
полная фруктов, колбасных, сырных и хлебо-булочных изделий, набор витых
шашлычных палочек, двадцатикратная подзорная труба и судейский свисток на
цепочке. У обоих болели натруженные спины и ушибленные без счета колени и локти,
но Денис решил про себя провести сеанс лечения потом, когда они доберутся до
дому, иначе - он просек, провидел заранее - пресной покажется такая жизнь, в
которой нет ни усталости, ни ушибов, ни риска, ни дурацких поступков, когда все
само валится в рот и в руки, только подставляй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92