С котами и грызунами он особо не церемонился, а вот к некоторым собакам сильно привязался. Заходя в помещение и представляя себе, что держит в руках желанный «Фендер», он проводил по струнам своей старой акустической гитары, распечатывал бутылочку портвейна и пел. Собаки молча и завороженно слушали музыканта. Со временем две из них — Машенька и Кока — научились подпевать и даже стали попадать в тональность. За это Онегин подкармливал их, делал уколы глюкозы, мыл детским шампунем, расчесывал шерсть и всячески уберегал от сложных опытов. Однажды он даже восполнил контингент питомника, отловив в своем подъезде охамевшего пекинеса. Тем самым сотворил два добрых дела. Первое — избавил жильцов подъезда от наглой, лаявшей и гадившей где придется твари. Второе — заменив любимого вокалиста выдержанным на долгом карантине хамом, Онегин уберег Коку от тяжелых опытов по развитию хронической опиатной зависимости, к которым его готовили для какого-то НИИ.
Звери очень уважали Конго. Дело в том, что, тесно общаясь с животными, Евгений приобрел необычную способность воздействовать на психику любой гавкающей фауны. Возраст и порода не имели никакого значения. Завидев его, собаки поджимали хвосты, забивались в угол клетки и с почтением смотрели на хозяина умными влажными глазами, а бродячие уличные псы обходили лаборанта стороной.
Как-то раз Конго продемонстрировал эти способности Арсению. По дороге из института они встретили дебелую старшеклассницу, выгуливавшую на коротком поводке огромного кобеля восточно-европейской овчарки без намордника.
— Смотри фокус, — сказал Конго Арсению, когда девушка с питомцем поравнялись с приятелями.
Онегин пристально посмотрел кобелю в глаза и тихо что-то прорычал.
Бедное животное поджало хвост, жалобно заскулило и утащило запутавшуюся в поводке хозяйку через кусты, от напасти подальше. На ветках остались лишь шапочка и резинка для волос популярного ядовито-зеленого цвета.
— Вуаля. Будет дуре наука, — подытожил Конго. — Правила выгула надо знать, а то ишь придумали — собак без намордников выгуливать.
Через месяц Конго пропал. Он неделю не появлялся на занятиях и не отвечал на телефонные звонки. Тренер ничего не знал, а мать Онегина что-то скрывала, неуверенно отмалчивалась и уводила разговор в другое русло. Негра Мукалы тоже не было видно. Спустя некоторое время Конго объявился. Он позвонил Арсению, назначил встречу в скверике на Чистых прудах, предупредив, что разговор предстоит не телефонный.
Встретились. Купили пива, расположились на лавочке, Конго закурил. Оказалось, что он пострадал из-за сильной любви к музыке, затмившей ему глаза, и из-за собственной дурости, как он это понимает сейчас. За то, что он в погоне за шестиструнной мечтой продал Родину, опорочил высокое звание комсомольца и врача, его выгнали из института. Все могло закончиться гораздо хуже, если бы не вмешательство тренера, деканата и, возможно, даже ректора, имевшего большие связи в КГБ.
— Арсик, я полный идиот, — ругал себя Конго. — Нет бы мне тогда призадуматься, когда в первый отдел вызвали. Вызвали, рассказали про мои отношения с этим черножопым шимпанзе, вежливо предложили информировать органы о его настроениях и чаяниях. Так нет, сказал: "Идите вы на фиг, других стукачей себе подыщите". В принципе правильно сделал, но значения этому факту не придал. Не понимал тогда, что, если не я, так кто другой найдется. И забыл про встречу. Начисто забыл. И все из-за этого долбаного «Фендера», будь он неладен. Короче, черт меня дернул попятить в одном месте, где — не скажу, да и неважно это, и занести Мукале ампулу морфина. И еще несколько упаковок калипсола в придачу. Зачем он ему понадобился — ума не приложу. На наркота непохож, ты же сам знаешь, у него в голове только футбол и бабы, но обещал, сука, за это с каникул новогодних гитару подогнать. Ага, пусть теперь себе сам на ней в саванне жирафам лабает… Приняли меня, одним словом. Отпираться не было смысла. Бумагу под нос с показаниями черножопого… Я его почерк знаю, верь мне. Там все черным по белому: что, где, когда, сколько… И главное, написано, что я ему все это продал! Блядь… Потом было время посидеть, подумать в застенках о сказанном следаком, о своей тупой башке погоревать.
Онегин вытащил сигарету, долго зачем-то разминал ее. Потом прикурил от старой бензиновой зажигалки, уставился куда-то вдаль, сделав пару затяжек, выкинул сигарету в урну. Немного помолчал, а потом продолжил:
— В общем, обошлось. Сам не пойму, то ли это подстава, то ли они за версту человека прощупывать умеют — не знаю. «Максимку» отправили домой первым рейсом — уж больно папа у него полезный для страны человек оказался. На уровне МИДа вопрос решили. Нашим бобрам кипиш тоже ни к чему. Перехрюкали на высшем уровне и закрыли дело. Мне велели не болтать лишнего и готовиться в армию. Наверно, в Афганистан пошлют, а там если не «духи», так свои тихо приморят. Вот такие дела, брат.
— Конго, дружище, и зачем тебе это надо было? — с сожалением спрашивал друга Арсений.
— У тебя есть мечта? — спросил в ответ Онегин. — Даже не говори и не ври сам себе, что она есть, — упредил он. — Ты можешь смеяться, но у меня она была — «Фендер». Но это не главное. Главное то, что я к ней шел. А вот куда идешь ты — об этом сам думай. Нет у тебя мечты настоящей. Я вижу. И еще. В воскресенье приглашаю на торжество по случаю отбытия на срочную службу.
…В тот день Арсению показалось, что он повзрослел. Впервые тяжелая рука тоталитарного бытия просвистела над головой его друга, напомнив о своем всеобъемлющем незримом присутствии.
На скромных проводах в Вешняках Арсений выгреб все свои деньги — около шестидесяти рублей — запихал другу в карман и долго успокаивал его на балконе. Говорил, что таких, как он, не убивают даже в аду, что рано или поздно он ощутит в своих руках гриф «Фендера». Врал. И сам верил в свою возведенную в ранг веры благую ложь.
Конго тоже делал вид, что верил. С грустными, как у теленка, наполненными слезой глазами уверял, что все будет не так. Как — не сказал. Чуть позже он дал Арсению под дых, потом несильно добавил пару раз по морде. Арсений к тому времени уже не помнил, за что, но чувствовал, что за дело. Скорей всего, ляпнул что-то лишнее. Он упал. Вставать не хотелось. Так и остался спать на балконе до утра на клетчатом тюфячке, подложив под голову рыбацкие сапоги.
Утром, как ни в чем не бывало, друзья попили кофе на маленькой кухне. Конго попросил Арсения сходить к заведующему виварием и уговорить отпустить на волю Машеньку, которую он, вопреки правилам, заблаговременно пустил во время течки в клетку Коки. По его расчетам собака должна быть на сносях, а по негласным законам всех вивариев мира беременным животным даруют свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55