Чтобы не покончить с ними слишком скоро, Второв и Коржевский читали вслух, по очереди.
Белопольский не нуждался ни в каких развлечениях. Часами и сутками он занимался доступными ему наблюдениями, вися у телескопа или производил вычисления. В мире астрономии и математики он чувствовал себя прекрасно.
Шли дни.
И вот позади осталась орбита Марса. Близок пояс астероидов обломков погибшего Фаэтона. Корабль три раза за два дня изменил направление полета, уклоняясь от встречи с мелкими, но для него достаточно крупными обломками. Очевидно, их было много, несущихся по путям, неизвестным астрономам. Ведь за орбитой Марса тело диаметром в десятки метров недоступно для наблюдения с Земли.
Для Белопольского наступила горячая пора. Как не хватало ему счетной машины! Но его математический ум сам работал подобно машине. Раз за разом он вычислял новый маршрут и с помощью Второва исправлял путь корабля.
До, можно было уверенно сказать, что только он один из всего экипажа “СССР-КС3” мог вести “фаэтонец” в таких условиях.
Церера была уже хорошо видна. Даже невооруженным глазом можно было заметить крохотную звездочку, которая буквально по часам увеличивала свой блеск.
Звездолет подлетал к цели.
Своеобразный новогодний подарок преподнес науке итальянский астроном Пиацци. В ночь на 1 января 1801 года он открыл первую из малых планет — Цереру, оказавшуюся впоследствии самой крупной. Ее диаметр — семьсот семьдесят километров, а масса составляет одну восьмитысячную массы Земли. Планета очень ярка, и это заставляет думать, что она состоит из хорошо отражающих свет минералов, а возможно, и металлов. Церера движется по почти правильной круговой орбите, и ее скорость движения составляет около двадцати километров в секунду.
Белопольский принял решение опуститься на Цереру по тому же плану, который был осуществлен при посадке “СССР-КС3” на Венеру, — зайти на орбиту позади планеты и догонять ее. При этом маневре должно было окончательно выясниться, во всем ли послушен Второву звездолет и насколько точно он выполняет мысленные приказы. Если подход к Церере удастся, то можно будет надеяться на благополучное “приземление”.
Даже с помощью прекрасно оборудованного пульта управления “СССР-КС3” подобный маневр требовал большого труда и исключительной точности. А здесь придется не самому управлять, а каждый раз действовать через Второва, так объясняя ему нужный, угол поворота, чтобы молодой инженер мог, отчетливо представив его в воображении, мысленно повернуть звездолет и без малейшей ошибки.
У Константина Евгеньевича невольно возникали сомнения. В точности работы механизмов корабля он не сомневался, несколько раз он видел, как они реагируют на “приказы”. Но вот четкость мысли Второва?..
“Если бы я сам, непосредственно, мог принимать решения и приводить их в исполнение”, — думал он.
Но это было невозможно.
Он понимал, что все они рискуют жизнью. Если от удара о поверхность Цереры треснет корпус корабля, смерть будет мгновенна, — на Церере нет атмосферы.
Но жребий был брошен месяц назад на борту “СССР-КС3”, и ничего не оставалось, как испытать на практике “орлом” или “решкой” он ляжет. “Орел” — жизнь и спасение звездолета, “решка” — смерть и разбитый корабль. Белопольский поделился с Коржевским своими мыслями. Биолог ответил коротко: “Я это знаю”. Со Второвым никто не говорил на подобные темы, — его спокойствие и уверенность в себе были важнее всего. Белопольский думал, что Второв не сознает величины опасности, но он ошибался.
Геннадий Андреевич испытал всю тяжесть первых дней совместного с Мельниковым полета на “фаэтонце”. Он давно понял, что за непринужденной легкостью посадки “СССР-КС3” на Арсену, а затем на Венеру стоят труд, искусство и смертельная опасность. Урок падения на Венеру не прошел даром. Он понял, что космос не шутит. И он хорошо знал, на что идут они трое и чем рискуют. На Венере он был еще новичком, многого не понимающим и на многое смотрящим несколько легкомысленно: теперь он превратился в звездоплавателя. Десять незабываемых дней — и от прежнего Второва ничего не осталось. Он прошел школу пустого пространства.
И, отчетливо сознавая, что именно от него, в конечном счете, зависят жизнь товарищей и спасение корабля, Второв собрал свои нервы в тугой клубок, готовясь как автомат исполнять все, что прикажет ему Белопольский. У него не было ни страха, ни сомнений. Он говорил себе: “Я должен!”.
И он и Коржевский были уверены в своем командире, в его знаниях и опытности.
Экипаж кольцевого корабля был готов к труднейшему маневру, и все, казалось, говорило в пользу благополучного конца.
Все!.. Кроме одного, самого главного, самого решающего… Но они даже не подозревали, как близка была грозная и неотвратимая опасность.
Фатальная ошибка была совершена месяц назад, совершена совместно Мельниковым и Белопольским.
Можно ли было обвинить их в этом? Человек — это только человек, не более. Он не машина и подвержен ошибкам. На решения, принимаемые людьми, влияют предшествующие факты и впечатления. Мельников и Белопольский были “загипнотизированы” могуществом фаэтонской техники. И они упустили из виду, что фаэтонцы тоже не более как люди. Их техника — это техника людей, другой не бывает в природе, и ее мощь не беспредельна.
Об этом они забыли.
На Земле “фаэтонский гипноз” не был так силен. Там не знали всех подробностей десятидневной эпопеи Мельникова и Второва. И сразу заметили опасность.
Но было уже поздно и ничего нельзя было исправить.
На сообщение Мельникова Камов ответил короткой радиограммой, которая, будь она известна Белопольскому, заставила бы его немедленно повернуть назад: “Откуда вам известно, что запасы энергии на “фаэтонце” достаточны для подобного полета? Камов”.
В самом деле, откуда? Как могли они не подумать об этом решающем обстоятельстве?
Мельников готов был рвать на себе волосы от отчаяния. Кольцевой звездолет мчался со скоростью ста двадцати километров в секунду. Ни один корабль, существующий на Земле, не может догнать его. И невозможно послать радиограмму.
Не вернуть! Ошибка неисправима! Оставалось надеяться на то, что опасения ложны, и… на счастье!
Весьма слабое утешение, но другого не было…
А экипаж кольцевого звездолета, ничего не подозревая и нисколько не сомневаясь в том, что энергии хватит, стремился к Церере, откуда не было возврата.
Опасения Белопольского оказались необоснованными. Второв уверенно и четко маневрировал кораблем. Вероятно, сами фаэтонцы не могли бы лучше отдавать приказания своему звездолету. Молодой инженер полностью овладел искусством воображения, его мысленные образы были отчетливы, как никогда раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
Белопольский не нуждался ни в каких развлечениях. Часами и сутками он занимался доступными ему наблюдениями, вися у телескопа или производил вычисления. В мире астрономии и математики он чувствовал себя прекрасно.
Шли дни.
И вот позади осталась орбита Марса. Близок пояс астероидов обломков погибшего Фаэтона. Корабль три раза за два дня изменил направление полета, уклоняясь от встречи с мелкими, но для него достаточно крупными обломками. Очевидно, их было много, несущихся по путям, неизвестным астрономам. Ведь за орбитой Марса тело диаметром в десятки метров недоступно для наблюдения с Земли.
Для Белопольского наступила горячая пора. Как не хватало ему счетной машины! Но его математический ум сам работал подобно машине. Раз за разом он вычислял новый маршрут и с помощью Второва исправлял путь корабля.
До, можно было уверенно сказать, что только он один из всего экипажа “СССР-КС3” мог вести “фаэтонец” в таких условиях.
Церера была уже хорошо видна. Даже невооруженным глазом можно было заметить крохотную звездочку, которая буквально по часам увеличивала свой блеск.
Звездолет подлетал к цели.
Своеобразный новогодний подарок преподнес науке итальянский астроном Пиацци. В ночь на 1 января 1801 года он открыл первую из малых планет — Цереру, оказавшуюся впоследствии самой крупной. Ее диаметр — семьсот семьдесят километров, а масса составляет одну восьмитысячную массы Земли. Планета очень ярка, и это заставляет думать, что она состоит из хорошо отражающих свет минералов, а возможно, и металлов. Церера движется по почти правильной круговой орбите, и ее скорость движения составляет около двадцати километров в секунду.
Белопольский принял решение опуститься на Цереру по тому же плану, который был осуществлен при посадке “СССР-КС3” на Венеру, — зайти на орбиту позади планеты и догонять ее. При этом маневре должно было окончательно выясниться, во всем ли послушен Второву звездолет и насколько точно он выполняет мысленные приказы. Если подход к Церере удастся, то можно будет надеяться на благополучное “приземление”.
Даже с помощью прекрасно оборудованного пульта управления “СССР-КС3” подобный маневр требовал большого труда и исключительной точности. А здесь придется не самому управлять, а каждый раз действовать через Второва, так объясняя ему нужный, угол поворота, чтобы молодой инженер мог, отчетливо представив его в воображении, мысленно повернуть звездолет и без малейшей ошибки.
У Константина Евгеньевича невольно возникали сомнения. В точности работы механизмов корабля он не сомневался, несколько раз он видел, как они реагируют на “приказы”. Но вот четкость мысли Второва?..
“Если бы я сам, непосредственно, мог принимать решения и приводить их в исполнение”, — думал он.
Но это было невозможно.
Он понимал, что все они рискуют жизнью. Если от удара о поверхность Цереры треснет корпус корабля, смерть будет мгновенна, — на Церере нет атмосферы.
Но жребий был брошен месяц назад на борту “СССР-КС3”, и ничего не оставалось, как испытать на практике “орлом” или “решкой” он ляжет. “Орел” — жизнь и спасение звездолета, “решка” — смерть и разбитый корабль. Белопольский поделился с Коржевским своими мыслями. Биолог ответил коротко: “Я это знаю”. Со Второвым никто не говорил на подобные темы, — его спокойствие и уверенность в себе были важнее всего. Белопольский думал, что Второв не сознает величины опасности, но он ошибался.
Геннадий Андреевич испытал всю тяжесть первых дней совместного с Мельниковым полета на “фаэтонце”. Он давно понял, что за непринужденной легкостью посадки “СССР-КС3” на Арсену, а затем на Венеру стоят труд, искусство и смертельная опасность. Урок падения на Венеру не прошел даром. Он понял, что космос не шутит. И он хорошо знал, на что идут они трое и чем рискуют. На Венере он был еще новичком, многого не понимающим и на многое смотрящим несколько легкомысленно: теперь он превратился в звездоплавателя. Десять незабываемых дней — и от прежнего Второва ничего не осталось. Он прошел школу пустого пространства.
И, отчетливо сознавая, что именно от него, в конечном счете, зависят жизнь товарищей и спасение корабля, Второв собрал свои нервы в тугой клубок, готовясь как автомат исполнять все, что прикажет ему Белопольский. У него не было ни страха, ни сомнений. Он говорил себе: “Я должен!”.
И он и Коржевский были уверены в своем командире, в его знаниях и опытности.
Экипаж кольцевого корабля был готов к труднейшему маневру, и все, казалось, говорило в пользу благополучного конца.
Все!.. Кроме одного, самого главного, самого решающего… Но они даже не подозревали, как близка была грозная и неотвратимая опасность.
Фатальная ошибка была совершена месяц назад, совершена совместно Мельниковым и Белопольским.
Можно ли было обвинить их в этом? Человек — это только человек, не более. Он не машина и подвержен ошибкам. На решения, принимаемые людьми, влияют предшествующие факты и впечатления. Мельников и Белопольский были “загипнотизированы” могуществом фаэтонской техники. И они упустили из виду, что фаэтонцы тоже не более как люди. Их техника — это техника людей, другой не бывает в природе, и ее мощь не беспредельна.
Об этом они забыли.
На Земле “фаэтонский гипноз” не был так силен. Там не знали всех подробностей десятидневной эпопеи Мельникова и Второва. И сразу заметили опасность.
Но было уже поздно и ничего нельзя было исправить.
На сообщение Мельникова Камов ответил короткой радиограммой, которая, будь она известна Белопольскому, заставила бы его немедленно повернуть назад: “Откуда вам известно, что запасы энергии на “фаэтонце” достаточны для подобного полета? Камов”.
В самом деле, откуда? Как могли они не подумать об этом решающем обстоятельстве?
Мельников готов был рвать на себе волосы от отчаяния. Кольцевой звездолет мчался со скоростью ста двадцати километров в секунду. Ни один корабль, существующий на Земле, не может догнать его. И невозможно послать радиограмму.
Не вернуть! Ошибка неисправима! Оставалось надеяться на то, что опасения ложны, и… на счастье!
Весьма слабое утешение, но другого не было…
А экипаж кольцевого звездолета, ничего не подозревая и нисколько не сомневаясь в том, что энергии хватит, стремился к Церере, откуда не было возврата.
Опасения Белопольского оказались необоснованными. Второв уверенно и четко маневрировал кораблем. Вероятно, сами фаэтонцы не могли бы лучше отдавать приказания своему звездолету. Молодой инженер полностью овладел искусством воображения, его мысленные образы были отчетливы, как никогда раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187