Он собирал статистику и задавал Марине сотни вопросов о ценах на еду, обычаях и так далее. Он хотел исследовать темy власти, как Коммунистическая партия правит советской жизнью.
Он написал «Новую эру», краткий отчет о сносе памятника Сталину в Минске.
Он делал заметки к очерку об «убийстве истории» – ужасающем шествии советского коммунизма. О депортациях, массовых репрессиях, проституции искусства и культуры, «целенаправленном урезании рациона в условиях пренебрежения потребителем в среде российского населения».
Марина плакала, уезжая из Минска. На вокзале за ними наблюдал какой-то человек, почти не прячась в толпе. Она мельком увидела его из окна. Возможно, это ее бывший ухажер Анатолий – человек с буйной светлой шевелюрой, когда-то сделавший ей предложение, человек, от чьих поцелуев у нее кружилась голова, – или кто-нибудь из КГБ?
Когда поезд подъехал к польской границе, Ли взял свой дневник, все исписанные бумажки, черновики статей, и стал запихивать их в трусы, под рубашку. Часть страниц забавно угнездилась в промежности. Два советских таможенника зашли в купе, и Марина отвлекла их внимание на ребенка. Таможенники быстро осмотрели багаж и пожелали удачи.
На борту «Маасдама» он продолжал писать. Роттердам – Нью-Йорк. Он писал речи, которые ему, возможно, однажды придется произносить как человеку, прожившему долгое время в капиталистической и коммунистической системе.
Он написал предисловие к «Коллективу».
Написал очерк под названием «Об авторе». Автор – сын страхового агента, чья ранняя смерть «оставила далеко идущую полосу независимости возникшую вследствие принибрижения».
Женщины на корабле были сплошь из Америки или Европы, модно и со вкусом одетые. Марина на их фоне казалась девчонкой – маленькая, в потрепанной одежде, с ребенком, укутанным по-русски в льняные пеленки. Она сидела в их каюте третьего класса. И почти не выходила оттуда – только на завтрак, обед и ужин.
– Мне уже пора учить английский? – спросила она.
Рано утром 13 июня – июнь по-английски «джун», как имя его дочки – он стоял на палубе и смотрел, как на горизонте вырисовывается южная оконечность Манхэттена, дуга громадных зданий, громоздящихся в дымке. То же самое видел и Лев Троцкий в конце второй зарубежной ссылки в 1917 году: очертания Нового Света. В России он почти не вспоминал о Троцком. Но теперь понял этого человека. Троцкий искал пристанища. Его вышвырнули из Европы. Его преследовала тайная полиция. Он пересек океан до Уолл-стрит на ржавом испанском пароходе.
Ли боялся, что полиция будет ждать его на причалах Хобокена. Явился дезертир с женой-нищенкой и дочкой-нищенкой. Он заготовил для них ответы, два набора ответов, которые набросал и выучил наизусть в корабельной библиотеке. Если он почувствует, что может сойти за невинного путешественника, то станет отвечать дружелюбно и аполитично. Но если власти будут враждебны к нему, если заставят его обороняться, если у них есть информация о его деятельности в Москве, он готов к неповиновению и презрению. Он поставит вопрос о своем праве на определенные убеждения. Смело встретить их, издеваться над ними, бесстрашно смотреть в прищуренные полицейские глаза и дать им понять, кто они и кто ты.
Буксир двигался по рассветной гавани, появились мосты, волнорезы, огни над шоссе вдоль Гудзона.
Только бы добраться до Техаса, и все будет хорошо.
Часть вторая
«Кому-то придется собирать меня по кусочкам…»
Джек Руби. Из свидетельских показаний
15 июля
Эта женщина умела быть незаметной. Можно находиться с ней в одной комнате и забыть о ее существовании. Она уходила в тишину, растворялась в окружающих предметах. Ти-Джей любил думать, что это искусство она оттачивала годами.
Он стоял у окна и ел виноград из бумажного пакета, разорванного сбоку. Норфолк – чужой город. Здесь стажеры с Фермы совершенствуют свои тайные техники. Взломы, шпионские тайники, слежка, прослушивание. Ньюпорт-Ньюс и Ричмонд также назначены чужими. Балтимор – чужой время от времени. Но Ти-Джей здесь не для того, чтобы наблюдать, как проводятся взломы, и оценивать работу парней.
Она сидела на кровати, держа в обеих руках карты, и сама с собой играла в покер. Она родом с Формозы, по ее словам, и выглядела достаточно юной, чтобы изображать в рекламе сироту, потерявшую родителей на войне. В эту тесную комнату он приходил уже третий раз. Она была в футболке с надписью «ВМФ Диксон», и Ти-Джей не заметил, когда она успела ее надеть. Ее нагота не привлекала внимания, казалась совершенно естественной. Он бы с легкостью поверил, что так она и живет.
Она шлепнула журналом по стене, чтобы убить слепня. Через несколько мгновений он снова о ней забыл.
Всякой тайне угрожает одно – предательство. Рано или поздно кто-нибудь доходит до того состояния, когда хочется рассказать о том, что знаешь. Мэкки не доверял Парментеру. Есть тысячи карьерных служащих, подобных Парментеру. Самое сильное их убеждение – это обед. Не доверял он и Фрэнку Васкесу. За несколько месяцев до вторжения Фрэнк по указанию Мэкки шпионил за своими же ссыльными товарищами. Фрэнка сложно просчитать. У него душа chivato, блеющего шпиона с козлиным лицом, но когда появляется цель, он исполняется тихой решимости. Мэкки не доверял Дэвиду Ферри. Ферри знает, что оружие для этой операции поставляет Гай Банистер. Возможно, он также знает, что Банистер предложил переправить деньги, которые нагреб в Новом Орлеане, команде стрелков. Чем серьезнее тайна, тем опаснее доверять ее таким, как Ферри. Есть и другие, кого придется посвятить в дело. Кто-то из них наверняка не выдержит. Он знал, о чем думают эти люди, плывущие по течению чужих заговоров. Они хотят шепотом разболтать все человеку, укрывшемуся в тени.
Он придвинул стул к кровати и взял одну руку. Почему-то возникло ощущение, что он испортил ей удовольствие. У нее были стриженые волосы, узкие бедра, небрежная, почти легкомысленная манера двигаться, своеобразный язык тела; Ти-Джей считал, что так она приспособила к себе местный стиль поведения. Она ходила так, будто толкала тележку в супермаркете.
– Я научу тебя кункену. На двоих лучше играть в него.
– А что, ты еще придешь?
– Может быть.
– А может, и нет.
– Может, и нет.
– Тогда зачем учиться? – спросила она.
Ему нравилось думать, что шлюхи – глубокие личности. Он уважал шлюх. Они быстро делают выводы – у них вообще быстрая работа, – и порой казалось, что они могут сказать о нем такие вещи, которых он никогда не замечал. Им доступны самые ошеломительные факты. Поэтому он уважал их и остерегался.
Она взяла его правую руку и приложила его ладонь к своей. Сначала он не понял, зачем. Затем сообразил, что она сравнивает их по величине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Он написал «Новую эру», краткий отчет о сносе памятника Сталину в Минске.
Он делал заметки к очерку об «убийстве истории» – ужасающем шествии советского коммунизма. О депортациях, массовых репрессиях, проституции искусства и культуры, «целенаправленном урезании рациона в условиях пренебрежения потребителем в среде российского населения».
Марина плакала, уезжая из Минска. На вокзале за ними наблюдал какой-то человек, почти не прячась в толпе. Она мельком увидела его из окна. Возможно, это ее бывший ухажер Анатолий – человек с буйной светлой шевелюрой, когда-то сделавший ей предложение, человек, от чьих поцелуев у нее кружилась голова, – или кто-нибудь из КГБ?
Когда поезд подъехал к польской границе, Ли взял свой дневник, все исписанные бумажки, черновики статей, и стал запихивать их в трусы, под рубашку. Часть страниц забавно угнездилась в промежности. Два советских таможенника зашли в купе, и Марина отвлекла их внимание на ребенка. Таможенники быстро осмотрели багаж и пожелали удачи.
На борту «Маасдама» он продолжал писать. Роттердам – Нью-Йорк. Он писал речи, которые ему, возможно, однажды придется произносить как человеку, прожившему долгое время в капиталистической и коммунистической системе.
Он написал предисловие к «Коллективу».
Написал очерк под названием «Об авторе». Автор – сын страхового агента, чья ранняя смерть «оставила далеко идущую полосу независимости возникшую вследствие принибрижения».
Женщины на корабле были сплошь из Америки или Европы, модно и со вкусом одетые. Марина на их фоне казалась девчонкой – маленькая, в потрепанной одежде, с ребенком, укутанным по-русски в льняные пеленки. Она сидела в их каюте третьего класса. И почти не выходила оттуда – только на завтрак, обед и ужин.
– Мне уже пора учить английский? – спросила она.
Рано утром 13 июня – июнь по-английски «джун», как имя его дочки – он стоял на палубе и смотрел, как на горизонте вырисовывается южная оконечность Манхэттена, дуга громадных зданий, громоздящихся в дымке. То же самое видел и Лев Троцкий в конце второй зарубежной ссылки в 1917 году: очертания Нового Света. В России он почти не вспоминал о Троцком. Но теперь понял этого человека. Троцкий искал пристанища. Его вышвырнули из Европы. Его преследовала тайная полиция. Он пересек океан до Уолл-стрит на ржавом испанском пароходе.
Ли боялся, что полиция будет ждать его на причалах Хобокена. Явился дезертир с женой-нищенкой и дочкой-нищенкой. Он заготовил для них ответы, два набора ответов, которые набросал и выучил наизусть в корабельной библиотеке. Если он почувствует, что может сойти за невинного путешественника, то станет отвечать дружелюбно и аполитично. Но если власти будут враждебны к нему, если заставят его обороняться, если у них есть информация о его деятельности в Москве, он готов к неповиновению и презрению. Он поставит вопрос о своем праве на определенные убеждения. Смело встретить их, издеваться над ними, бесстрашно смотреть в прищуренные полицейские глаза и дать им понять, кто они и кто ты.
Буксир двигался по рассветной гавани, появились мосты, волнорезы, огни над шоссе вдоль Гудзона.
Только бы добраться до Техаса, и все будет хорошо.
Часть вторая
«Кому-то придется собирать меня по кусочкам…»
Джек Руби. Из свидетельских показаний
15 июля
Эта женщина умела быть незаметной. Можно находиться с ней в одной комнате и забыть о ее существовании. Она уходила в тишину, растворялась в окружающих предметах. Ти-Джей любил думать, что это искусство она оттачивала годами.
Он стоял у окна и ел виноград из бумажного пакета, разорванного сбоку. Норфолк – чужой город. Здесь стажеры с Фермы совершенствуют свои тайные техники. Взломы, шпионские тайники, слежка, прослушивание. Ньюпорт-Ньюс и Ричмонд также назначены чужими. Балтимор – чужой время от времени. Но Ти-Джей здесь не для того, чтобы наблюдать, как проводятся взломы, и оценивать работу парней.
Она сидела на кровати, держа в обеих руках карты, и сама с собой играла в покер. Она родом с Формозы, по ее словам, и выглядела достаточно юной, чтобы изображать в рекламе сироту, потерявшую родителей на войне. В эту тесную комнату он приходил уже третий раз. Она была в футболке с надписью «ВМФ Диксон», и Ти-Джей не заметил, когда она успела ее надеть. Ее нагота не привлекала внимания, казалась совершенно естественной. Он бы с легкостью поверил, что так она и живет.
Она шлепнула журналом по стене, чтобы убить слепня. Через несколько мгновений он снова о ней забыл.
Всякой тайне угрожает одно – предательство. Рано или поздно кто-нибудь доходит до того состояния, когда хочется рассказать о том, что знаешь. Мэкки не доверял Парментеру. Есть тысячи карьерных служащих, подобных Парментеру. Самое сильное их убеждение – это обед. Не доверял он и Фрэнку Васкесу. За несколько месяцев до вторжения Фрэнк по указанию Мэкки шпионил за своими же ссыльными товарищами. Фрэнка сложно просчитать. У него душа chivato, блеющего шпиона с козлиным лицом, но когда появляется цель, он исполняется тихой решимости. Мэкки не доверял Дэвиду Ферри. Ферри знает, что оружие для этой операции поставляет Гай Банистер. Возможно, он также знает, что Банистер предложил переправить деньги, которые нагреб в Новом Орлеане, команде стрелков. Чем серьезнее тайна, тем опаснее доверять ее таким, как Ферри. Есть и другие, кого придется посвятить в дело. Кто-то из них наверняка не выдержит. Он знал, о чем думают эти люди, плывущие по течению чужих заговоров. Они хотят шепотом разболтать все человеку, укрывшемуся в тени.
Он придвинул стул к кровати и взял одну руку. Почему-то возникло ощущение, что он испортил ей удовольствие. У нее были стриженые волосы, узкие бедра, небрежная, почти легкомысленная манера двигаться, своеобразный язык тела; Ти-Джей считал, что так она приспособила к себе местный стиль поведения. Она ходила так, будто толкала тележку в супермаркете.
– Я научу тебя кункену. На двоих лучше играть в него.
– А что, ты еще придешь?
– Может быть.
– А может, и нет.
– Может, и нет.
– Тогда зачем учиться? – спросила она.
Ему нравилось думать, что шлюхи – глубокие личности. Он уважал шлюх. Они быстро делают выводы – у них вообще быстрая работа, – и порой казалось, что они могут сказать о нем такие вещи, которых он никогда не замечал. Им доступны самые ошеломительные факты. Поэтому он уважал их и остерегался.
Она взяла его правую руку и приложила его ладонь к своей. Сначала он не понял, зачем. Затем сообразил, что она сравнивает их по величине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122