А эти двое? Чуть что — и шмыгнут в сторону. Один потому, что хорошо знает: лучше воробей в руках, чем журавль в небе, второй просто от страха. Нет... пока нельзя открываться...
— Беспокойные времена, почтенные отцы и братья, смутные времена,— издалека начал Богара.— Ходят по нашим землям чужие люди, слухи нечестивые разносят, если верить им, недолго нам головы на плечах носить...
— Да, сват, вроде один такой и к тебе забредал?.. Кто он, а? — Байгильде мазнул по нему взглядом и снова уткнулся в пустую чашу, стоявшую перед ним.
«И тут поспел, проклятый! Видать, кто-то из моей охраны у него в доводчиках...»
— Дервиш был, странник, по делам веры ходит. От таких угрозы нет, сват. Лазутчики бродят, выведчики, издалека пришли, шныряют, высматривают, черные слухи распускают. Вот про кого говорю.
— И у нас один такой побывал, тоже дервишем назвался,— кивнул тунгаурский турэ Балапан.— Сам я его не видел, в стада отъезжал, говорят, что не о вере-бла-
гочестии говорил. Нет, угрожал все: хромой царь-де надвигается, мол, если поднимем оружие в защиту Тохта-мыша, юрты ваши пеплом по ветру разлетятся.
— Пустое болтаешь! —закричал Байгильде.— У страха глаза велики! Где тот хромой разбойник и где мы?
— От наших мест, дескать, если идти кочевым ходом, на десять дней пути,— спокойно ответил тунгаурский старейшина.— Стало быть, скоро и здесь будет.
— Пусть будет. Только где у него сила, чтобы силу хана сломить? — сказал Байгильде. Или вправду так уверен, или хочет выведать, что другие думают.
— И твоя правда, сват. Мы здесь, Тимур там. Птица и та до него не долетит. Какое эмиру дело до нас? Подумаем, ямагат, как нам пять тысяч конного войска собрать.— Бей опять взял нить беседы в свои руки. Нет, не время еще открывать тайные свои помыслы. Он подкатил к себе свиток с ханским ярлыком. Голос стал медлен и тяжел, словно его устами говорил сам ордынский владыка.— Перейдем к счету. У Байгильде-свата триста человек войска уже есть, да по ханской переписи его сайканы должны поставить еще тысячу двести. Всего выходит полторы тысячи.— Байгильде подскочил на месте, но гневный взгляд Богары не дал ему сказать и слова.— Усергены дадут тысячу, тунгауры триста, еще и из моих кочевий тысячу взять, выходит почти четыре тысячи. Остальное падет на плечи бурзян и тамьянов...
— Души у тебя нет, сват! Откуда оскуделым сайка-нам набрать полторы тысячи? — Байгильде швырнул кость, которую обгладывал, на скатерть.— Я же без рук останусь, если отдам тебе триста джигитов!
— Ай-хай-хай, обнищал же ты, сват, вконец обнищал!— усмехнулся Богара, и усмешка его вышла радостней, чем он хотел выказать. Очень уж Богара был доволен, что задел больное место Байгильде. Но тут же погасил улыбку и сказал жестко: — Я, что ли, назначил войсковой ясак? Как закончили перепись, приехали баскак и даруга и определили: с тебя триста воинов, со всех сайканов две тысячи! Отчего ты тогда не петушился? Смотри, дойдут эти слова до Орды —потащат на конском хвосте как смутьяна!
Байгильде, красный, с дергающимися глазами, попытался укусить с другого бока.
— Перед ханом хочешь выслужиться? — брызжа слюной, закричал он.— Сделали тебя беем — и рад стараться, они еще в ладони не хлопнут, ты уже в пляс! Вот до чего довел страну! Если отправим столько войска — с чем останемся? Будем как беззубая собака! «Хай, злодей! Перед ханом я выслуживаюсь, а? Ловко! А он, значит, за страну болеет, вот бесстыжий!» — и разозлился и восхитился хитростью свата Богара.
— И правда, бей-агай, почему не сказал: нет, дескать, у нас такого войска! Почему хоть малость с ногаями не поторговался? — подняв глаза, угрюмо спросил Юлыш.
— Вот и хваленый твой друг Юлыш против тебя, а не против меня! — Байгильде, воспрянув, надменно огляделся по сторонам.
Но никто больше не подхватил его слова. Чего-то ждали. В юрте стояла тяжелая тишина. Только Таймас-батыр сказал негромко:
— Вот тебе на!
Бей был доволен вспыхнувшим спором. Сейчас, в запале, они многое выскажут, что у них на уме. «Вот бы показать вам серебряное кольцо,— как бы тогда заговорили?»— подумал он. Что теперь гадать, что маяться, все решено — голубь улетел, и назад пути нет. Опять заговорил Байгильде. Даже не скажешь, что тот самый человек, который минуту назад был готов лопнуть от ярости. С широкой угодливой улыбкой на лоснящемся лице он сказал:
— Ай-хай, хитер же ты, сват! Сидишь и нас испытываешь, будто и знать нас не знаешь, в первый раз сегодня увидел, а?
— Ты не петляй, говори прямо! — Острый взгляд Богары впился ему в лоб.
— И скажу, сват, скажу... Тот, кого ты назвал дервишем... которого кормил, поил, да еще еды на дорогу дал, далеко не ушел. Мои джигиты подкараулили его и привели ко мне. Вытянули разок по спине камчой, сразу все сказал.
— Ну и что? Он-то здесь при чем?
— При том. Лазутчик он! От Хромого Тимура. Я его в колодки забил. Завтра ответ будет держать.— Байгильде, довольный, погладил реденькую бородку.— На твой суд отдам. Скажешь зарезать — зарежу, скажешь повесить — вздерну.
Почтенные мужи загудели, как пчелиный рой. Богара поднял руку, попытался успокоить их, но гул в застолье не утихал. Каждый торопился высказать свое. Бей сидел и слушал. Турэ кричали на Байгильде, что, схватив дервиша, он поступил глупо и опрометчиво: коли весть об этом дойдет до Тимура, страшно подумать, чем она может обернуться, если же отпустить его на волю и ногаи прознают об этом, тоже ничего хорошего не жди.
— Хорошо, хорошо... завтра же отправлю его к свату Кутлыяру, и вся недолга,— сказал Байгильде, думая тем остановить спор.
Богара стиснул в руке ханский ярлык, печати раскрошились в побелевшем кулаке. Отдать дервиша Кутлыяру было хуже всего. Забьют в колодки, начнут пытать огнем, тот все и выложит — и кто он такой, и о чем они с беем толковали.
— Ладно, высокий ямагат, не будем из-за какого-то оборванца в сторону уходить,— сказал бей, стараясь не выдать своего беспокойства.— Давайте ешьте, пейте... Ох-ха-ха, кумыс-то, оказывается, кончился! Эх, работнички, работнички, даже сна своего побороть не могут...— С этими словами он вышел из юрты.— Дармоеды! Лодыри! Бездельники! — послышался его сердитый голос.
Богара нашел способ развязать тот узел, вернее, разрубить и теперь спешил сделать задуманное, покуда еще оставалось время. Он быстро прошел в караульную юрту, поднял, встряхнул дремавшего там Аргына и в нескольких словах сказал, что ему делать. Аргын сразу подтянулся, лицо стало жестким. Нет, здесь Аргын не подведет, в таких делах он сообразительный. Не слушая его ворчания, повеселевший Богара поспешил к гостям. Вслед за ним один из охранников-джигитов внес кадку с кумысом.
Аргын был обижен, что его не позвали на совет старейшин, даже во сне он чувствовал эту обиду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— Беспокойные времена, почтенные отцы и братья, смутные времена,— издалека начал Богара.— Ходят по нашим землям чужие люди, слухи нечестивые разносят, если верить им, недолго нам головы на плечах носить...
— Да, сват, вроде один такой и к тебе забредал?.. Кто он, а? — Байгильде мазнул по нему взглядом и снова уткнулся в пустую чашу, стоявшую перед ним.
«И тут поспел, проклятый! Видать, кто-то из моей охраны у него в доводчиках...»
— Дервиш был, странник, по делам веры ходит. От таких угрозы нет, сват. Лазутчики бродят, выведчики, издалека пришли, шныряют, высматривают, черные слухи распускают. Вот про кого говорю.
— И у нас один такой побывал, тоже дервишем назвался,— кивнул тунгаурский турэ Балапан.— Сам я его не видел, в стада отъезжал, говорят, что не о вере-бла-
гочестии говорил. Нет, угрожал все: хромой царь-де надвигается, мол, если поднимем оружие в защиту Тохта-мыша, юрты ваши пеплом по ветру разлетятся.
— Пустое болтаешь! —закричал Байгильде.— У страха глаза велики! Где тот хромой разбойник и где мы?
— От наших мест, дескать, если идти кочевым ходом, на десять дней пути,— спокойно ответил тунгаурский старейшина.— Стало быть, скоро и здесь будет.
— Пусть будет. Только где у него сила, чтобы силу хана сломить? — сказал Байгильде. Или вправду так уверен, или хочет выведать, что другие думают.
— И твоя правда, сват. Мы здесь, Тимур там. Птица и та до него не долетит. Какое эмиру дело до нас? Подумаем, ямагат, как нам пять тысяч конного войска собрать.— Бей опять взял нить беседы в свои руки. Нет, не время еще открывать тайные свои помыслы. Он подкатил к себе свиток с ханским ярлыком. Голос стал медлен и тяжел, словно его устами говорил сам ордынский владыка.— Перейдем к счету. У Байгильде-свата триста человек войска уже есть, да по ханской переписи его сайканы должны поставить еще тысячу двести. Всего выходит полторы тысячи.— Байгильде подскочил на месте, но гневный взгляд Богары не дал ему сказать и слова.— Усергены дадут тысячу, тунгауры триста, еще и из моих кочевий тысячу взять, выходит почти четыре тысячи. Остальное падет на плечи бурзян и тамьянов...
— Души у тебя нет, сват! Откуда оскуделым сайка-нам набрать полторы тысячи? — Байгильде швырнул кость, которую обгладывал, на скатерть.— Я же без рук останусь, если отдам тебе триста джигитов!
— Ай-хай-хай, обнищал же ты, сват, вконец обнищал!— усмехнулся Богара, и усмешка его вышла радостней, чем он хотел выказать. Очень уж Богара был доволен, что задел больное место Байгильде. Но тут же погасил улыбку и сказал жестко: — Я, что ли, назначил войсковой ясак? Как закончили перепись, приехали баскак и даруга и определили: с тебя триста воинов, со всех сайканов две тысячи! Отчего ты тогда не петушился? Смотри, дойдут эти слова до Орды —потащат на конском хвосте как смутьяна!
Байгильде, красный, с дергающимися глазами, попытался укусить с другого бока.
— Перед ханом хочешь выслужиться? — брызжа слюной, закричал он.— Сделали тебя беем — и рад стараться, они еще в ладони не хлопнут, ты уже в пляс! Вот до чего довел страну! Если отправим столько войска — с чем останемся? Будем как беззубая собака! «Хай, злодей! Перед ханом я выслуживаюсь, а? Ловко! А он, значит, за страну болеет, вот бесстыжий!» — и разозлился и восхитился хитростью свата Богара.
— И правда, бей-агай, почему не сказал: нет, дескать, у нас такого войска! Почему хоть малость с ногаями не поторговался? — подняв глаза, угрюмо спросил Юлыш.
— Вот и хваленый твой друг Юлыш против тебя, а не против меня! — Байгильде, воспрянув, надменно огляделся по сторонам.
Но никто больше не подхватил его слова. Чего-то ждали. В юрте стояла тяжелая тишина. Только Таймас-батыр сказал негромко:
— Вот тебе на!
Бей был доволен вспыхнувшим спором. Сейчас, в запале, они многое выскажут, что у них на уме. «Вот бы показать вам серебряное кольцо,— как бы тогда заговорили?»— подумал он. Что теперь гадать, что маяться, все решено — голубь улетел, и назад пути нет. Опять заговорил Байгильде. Даже не скажешь, что тот самый человек, который минуту назад был готов лопнуть от ярости. С широкой угодливой улыбкой на лоснящемся лице он сказал:
— Ай-хай, хитер же ты, сват! Сидишь и нас испытываешь, будто и знать нас не знаешь, в первый раз сегодня увидел, а?
— Ты не петляй, говори прямо! — Острый взгляд Богары впился ему в лоб.
— И скажу, сват, скажу... Тот, кого ты назвал дервишем... которого кормил, поил, да еще еды на дорогу дал, далеко не ушел. Мои джигиты подкараулили его и привели ко мне. Вытянули разок по спине камчой, сразу все сказал.
— Ну и что? Он-то здесь при чем?
— При том. Лазутчик он! От Хромого Тимура. Я его в колодки забил. Завтра ответ будет держать.— Байгильде, довольный, погладил реденькую бородку.— На твой суд отдам. Скажешь зарезать — зарежу, скажешь повесить — вздерну.
Почтенные мужи загудели, как пчелиный рой. Богара поднял руку, попытался успокоить их, но гул в застолье не утихал. Каждый торопился высказать свое. Бей сидел и слушал. Турэ кричали на Байгильде, что, схватив дервиша, он поступил глупо и опрометчиво: коли весть об этом дойдет до Тимура, страшно подумать, чем она может обернуться, если же отпустить его на волю и ногаи прознают об этом, тоже ничего хорошего не жди.
— Хорошо, хорошо... завтра же отправлю его к свату Кутлыяру, и вся недолга,— сказал Байгильде, думая тем остановить спор.
Богара стиснул в руке ханский ярлык, печати раскрошились в побелевшем кулаке. Отдать дервиша Кутлыяру было хуже всего. Забьют в колодки, начнут пытать огнем, тот все и выложит — и кто он такой, и о чем они с беем толковали.
— Ладно, высокий ямагат, не будем из-за какого-то оборванца в сторону уходить,— сказал бей, стараясь не выдать своего беспокойства.— Давайте ешьте, пейте... Ох-ха-ха, кумыс-то, оказывается, кончился! Эх, работнички, работнички, даже сна своего побороть не могут...— С этими словами он вышел из юрты.— Дармоеды! Лодыри! Бездельники! — послышался его сердитый голос.
Богара нашел способ развязать тот узел, вернее, разрубить и теперь спешил сделать задуманное, покуда еще оставалось время. Он быстро прошел в караульную юрту, поднял, встряхнул дремавшего там Аргына и в нескольких словах сказал, что ему делать. Аргын сразу подтянулся, лицо стало жестким. Нет, здесь Аргын не подведет, в таких делах он сообразительный. Не слушая его ворчания, повеселевший Богара поспешил к гостям. Вслед за ним один из охранников-джигитов внес кадку с кумысом.
Аргын был обижен, что его не позвали на совет старейшин, даже во сне он чувствовал эту обиду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83