Первая в Орде красавица, изнеженная, избалованная дочь ногайского эмира, а теперь молодая жена славного и сильного башкирского бея напрочь забыла о своем высоком положении. В голове пусто, тело томится, жаждет любви и ласки. Что будет потом, она и не думает. Представит застенчивую улыбку рослого, сильного Толкебая, и по всем суставам огонь проходит. В своем воображении она бедного, неимущего воина превращает в долгожданного царевича, осыпает серебром и золотом. Потом вдруг вспомнит о лежащей меж ними бездне и начнет себя стыдить: «Ох, Зумрат, Зумрат! Кем соблазнилась? Безродным парнем, который ради черствого куска тянет службу! Такой ли был в твоих мечтах? Неужели этому нищему отдашь свою неутоленную любовь, горячую ласку?» Душа противится, а тело тянется к Толкебаю. Черной своей судьбе назло, продавшим ее на чужую землю отцу с братом и замкнутому, с холодными объятиями мужу назло должна она броситься в эту бездну, хоть один раз ублажить свое молодое тело. А там будь что будет...
Кажется, и Толкебай хоть немного, но освободился от страха и стыда. Подумал, наверное: чему быть, того не миновать, и, как в омут головой, в назначенный срок явился на берег...
А сейчас, прислушиваясь к бормотанию спящего Богары, тихому его постаныванию, Зумрат думала о Толкебае и того больше о том, в какое положение попала сама. Сначала, когда она обняла его, джигит вконец растерялся, попытался вырваться, но потом обнял так, что у молодой бике косточки захрустели...
После той ночи, после тех неистовых, до слез, до изнеможения, ласк Зумрат больше не видела Толкебая. Наутро джигит уехал в войско. Теперь от одного воспоминания о тайном грехе у молодой бике закипала кровь, тело все еще жило тем блаженством. Но строгий наказ брата Кутлыяра то и дело царапал душу, темной тучей ложился на ее сладостные мечтания. Мулла-соглядатай не заставит долго ждать. А что есть у Зумрат, что подозрительного приметила, что вызнала, чтобы донести Кутлыяру?
Хотя кое-что и настораживало. В ту ночь, в тальнике, из отрывочных слов Толкебая поняла, что Богара собирает войско втрое, вчетверо больше, чем затребовала Орда. С чего вдруг так расщедрились башкирские кочевья? В другое время легче кость вырвать у собаки из пасти, чем у них лишнего человека в ордынское войско. Еще Толкебай говорил: «Коли дела пойдут как надо, можешь и ханшей стать». На что намекал? Даже представить смешно, что он, Толкебай, станет ханом и отберет Зумрат у ее старого мужа.
А тут еще бродивший где-то Хабрау-сэсэн вернулся в кочевье Богары и опять в своих песнях высмеивает хана Тохтамыша, осыпает проклятиями Орду, ее порядки и повадки. Почему сейчас, когда все вместе готовятся идти против Хромого Тимура, никто не уймет его?
Похоже, проглядела Зумрат что-то. Пока она выслеживала лису-Толкебая, вожделение свое ублажала, старый волк Богара времени не терял даром, в башкирских степях идет какое-то тайное брожение. А что она расскажет мулле? О неясных своих подозрениях?
Росла Зумрат, эмирская дочь, в неге и роскоши, по взмаху ресниц, по легкому кивку исполнялись все ее желания. Однако с ранних лет получила она кое-какое образование и, от природы умная и сметливая, умела оценивать житейские и государственные дела, большие и малые события, низать их, как зерна четок, на одну нить. Правда, эти дела все больше крутились вокруг того, кто на ком женился, да кто с кем породнился, и какая от этого политическая выгода родне жениха, и какая — родне невесты. Но если учесть, сколь много внимания уделялось таким вещам в Орде, а точнее — при ногайском дворе, то нельзя сказать, что Зумрат жила в стороне от всего, что творилось в мире.
Коли выдали замуж ее за Богару, значит, ногаям нужен мир с башкирами, Орде нужна опора. А если Богара выйдет из-под руки Орды и решится создать собственное ханство, тогда —война. Дом ногаев не захочет потерять башкирские земли и пошлет войска. Но постой, постой, когда муж — хан, кто же тогда жена? Выходит, вместе с мужем на такую немыслимую высоту взлетит и она? Дочь эмира, она станет ханшей! Не зря, выходит, болтал Толкебай: «Станешь женой хана...» Вот что имел он в виду! Говорил то, о чем, видно, давно уже в народе толкуют.
Когда такие ожидаются события, разве останется Зумрат в стороне от трудов мужа? А Толкебай?.. Что Толкебай? Ему — свое место. При случае будут встречаться. Запахнет горелым — способ избавиться от него найдется быстро...
16
Зумрат встала пораньше, разбудила одну из служанок, и они принялись готовить утреннюю трапезу. Взбудораженная своей догадкой, Зумрат отбросила все беспокойные мысли, терзавшие ее в последние дни. Да, птица счастья готова сесть на ее юрту. Каждый миг, на каждом шагу должна она оказывать мужу уважение, знать, что у него на сердце, предупреждать каждое его желание. Всегда находиться рядом, всегда быть помощницей в его делах. Надо будет — сядет на коня, возьмет саблю в руки и вместе с Богарой — хоть в огонь, хоть в воду. Не лучиной, едва мерцающей в темноте, а сверкающей молнией должна она жить! И не в жалком кочевье главенствовать, а над тысячами тысяч владычествовать. А придет смертный час— чтобы ни в чем не каяться, ни о чем не жалеть. Когда муж поднимается на завоевание ханского трона, такая ли она жена, чтобы быть при нем соглядатаем!
Богара с некоторым удивлением следил за женой. Сегодня она не сидела надувшись, как обычно, нет, сама накрыла, сама позвала к застолью. С улыбкой сама разливает чай, подкладывает мужу лучшие куски. Насупленные брови бея поневоле опустились, он обнял ее за талию и приласкал.
Они сидели, мирно ворковали, когда, неслышно ступая, вошла одна из служанок и низко поклонилась.
— Ну, чего молчишь, словно перстень во рту прячешь? Говори, коли зашла! — нахмурилась Зумрат. Она была недовольна, что помешали сладкому чаепитию.
— Это... енге, джигиты это... какого-то чужака около Яика поймали. Говорит мулла, он... тебя спрашивает.,,— сбивчиво забормотала девушка.
— Не выше бея небось. Пусть подождет! — отрезала Зумрат. Она замерла на миг, быстро о чем-то подумала, потом прильнула к мужу и прошептала ему прямо в ухо: — Послушай, отец...
Богара стремительно повернулся к нею
— Отец, говоришь? Неужто... это?
— А что, ночуй почаще в моей юрте, может, и случится... — Она тихонько засмеялась. По лицу пробежал румянец. Но не от смущения — вспомнила Толкебая.
— Если новость твоя окажется правдой, тебе от меня шелковый зилян на выдре и золотые сережки с яхонтом,— сказал Богара.
— Уж и не знаю... Дней через десять — пятнадцать выяснится, правда или нет. Послушай-ка меня... Тот мулла, пожалуй, от ногаев лазутчик. Должно быть, хочет у меня что-нибудь выведать.
— И что же?
— Ах, аллах, еще спрашивает! Говорю, лазутчик, наверное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83