Отыскал глазами будильник, словно этот предмет мог что-то объяснить; да, время позднее, на столике его дожидается монография о Шарле де Голле, но женщина молчит, прерывисто дыша в трубку.
— Мы пили кофе за одним столиком... Вы были еще такой разгоряченный и сказали, что я -— классический тип литовки, тут же начисто позабыв, что и кому говорите, перешли на другую тему, благо собеседников хватало.
— Простите, иногда бываю не слишком внимателен к женщинам. Знаю за собой этот грех, но ничего не могу поделать.
— Ну, это пустяки. Я тогда еще сказала, что нужен ваш совет. Может, и не совет вовсе, а так, хочу услышать мнение по одному личному вопросу.
— И я что-нибудь ляпнул?
— Ничего особенного. Вы хвастливо заявили, что уже с двадцати четырех лет, как только пришли на завод, стали экспертом по семейным делам. Что уже тогда у вас отбоя не было от жен, которые приходили жаловаться на своих мужей — пьяниц и тому подобное. Я подумала, вы насмешничаете.
— Не насмешничал и не бахвалился. Так было на самом деле.
— Позже и сама поняла. А в тот момент обиделась.
— Человеку никогда не дано знать, когда женщина вздумает обижаться. Молчит, молчит, таится, вынашивает что-то, и вдруг на тебе — обида. Читать чужие мысли я не умею. Особенно женские.
В трубке послышался приглушенный смешок.
— Но, может быть, наконец скажете — в чем проблемы? — Юстас стал терять терпение.
— Мне нужно с вами поговорить.
— Мы это и делаем.
— Не по телефону.
— О чем? Мне следует подготовиться заранее? Может, имеет смысл перечитать какую-нибудь специальную литературу.
— Нет. У меня пропало желание жить.
— Теперь понимаю,— разочарованно протянул Юстас,— вы из тех...
— Ничего вы не понимаете. Я не хочу жить так, как жила до некоторых пор. А как быть дальше — не знаю.
— У вас нет подруг, с которыми можно посоветоваться?
— Бабы есть бабы,— послышался ответ.— Извините, там, где я работаю,— одни женщины.
— Так что нам с вами делать? — удрученно спросил Юстас.— Я человек весьма и весьма занятой.
— В воскресенье мы пойдем с детьми в парк Вингис. Давайте встретимся у карусели, я узнаю вас сама.
И все мой несчастный язык, корил себя в мыслях Юстас, теперь вот — карусели, незнакомая женщина с детьми, которая, хоть убей, хочет изменить собственную жизнь. Но голос, голос, который он как будто уже слышал однажды, звучный и смелый, не позволял юркнуть в кусты, отгородиться стеной дел, голос, призывный и властный, наплывающий на него из прошлого, бередил душу.
— Нам хватит получаса? — все еще терзаемый сомнениями, осведомился Юстас.
— Не знаю. Право, мучить вас долго не собираюсь.
На площадке, где разместились аттракционы, возле ограды, за которой крутилась карусель, Юстас сразу приметил высокую стройную женщину в белом пальто и вязаном белом берете, из-под него выбивалась копна тяжелых вьющихся волос. Волосы ослепительно вспыхивали на солнце, когда женщина, повернувшись, спокойно оглядывала разноцветный муравейник — толпу взрослых и детей. Ясный и прямой взгляд дышал спокойствием одинокого человека и трезвым пониманием своего места под солнцем.
Заметив Юстаса, голова которого предательски торчала поверх толпы, женщина отделилась от деревянной ограды и шагнула вперед, теребя длинными тонкими пальцами ремешок перекинутой через плечо сумки.
— Простите меня, теперь уже жалею, что позвонила и заставила вас сюда прийти. До последнего момента надеялась, что вам что-нибудь помешает... Мне просто неловко перед вами. Бели у вас дела...
— Могу отправляться своей дорогой... Но я этого не сделаю. Не привык нарушать данное слово.
— Верю, но... Позвонила в отчаянии. Минутная слабость... Теперь даже не знаю, о чем говорить с вами.
Юстас уселся на свободную скамейку, жестом приглашая женщину присесть рядом.
— Наверное, о тех бедах, заботах, от которых вы пришли в отчаяние? Я привык к исповедям.
— Нет,— решительно тряхнула волосами.— Извините, ничего не получится. Да я и не хочу. К чему вам эти исповеди? Может быть... вы пойдете? — Она чуть-чуть подалась вперед и устремила взгляд на растущую поодаль сосну, запрятала руки глубоко в карманы пальто.
— Которые ваши? — спросил Юстас, пробегая глазами кишащую людьми площадку с аттракционами.
— Вон они там,— женщина указала в сторону качелей.— В голубом комбинезоне — это Вилюе, а Угне в красном пальтишке.
Юстас какое-то время наблюдал, как мальчик, прикусив от усердия кончик языка, осторожно и старательно раскачивает визжащую от восторга во все горло сестренку, украдкой поглядывая через плечо на мать. Скорее всего, ему не терпелось раскачать малышку как следует, чтобы та запищала от страха, присутствие матери сдерживало его и заставляло вести себя примерно.
Оба белоголовые, в мать, отметил Юстас.
— Сколько им?
— Вилюе следующей осенью пойдет в школу. Угне четыре.
— Рано замуж вышли.
— Не очень. Двадцать уже исполнилось к тому времени.
— Ну вот видите, теперь могу угадать ваш возраст,— слегка улыбнулся Юстас.— Только никак не вспомнить, где вы работаете.
— Разве все упомнишь. Работаю на трикотажной фабрике, поначалу была вязальщицей, теперь сменный мастер,— она понизила голос, словно уличила себя в бахвальстве.— Вилюе, не озорничай!
Мальчик виновато кивнул и со скучающим видом нарочито медленно стал раскачивать металлическую, перекладину качелей.
— Красивый у вас берет,— похвалил Юстас.— Сами вязали?
— Сама.— Она доверчиво распахнула пальто и показала вязаное платье.— Обвязываю себя с головы до ног, чтобы поменьше приходилось покупать.
— А нитки, конечно, с фабрики? — подмигнул Юстас.
— Ну что вы! Все почему-то так думают. Привожу из деревни, от мамы. Она очень хорошо прядет, тонко, ровно.
— Хм...— кашлянул Юстас.— На фабрике вяжете, дома тоже... Не надоедает?
— А что делать одной вечерами?
— Одной? — вполголоса переспросил Юстас.— Простите, вы вдова?
— Почти,— она принялась водить носком туфельки по гравию.— Муж целыми неделями где-то пропадает.
— И теперь исчез?
— И теперь. Только не подумайте, что ищу сочувствия. Я достаточно сильная. Но иногда вот, как во вторник...
— Понимаю.
— Думаю, не совсем.
— У вас муж алкоголик? Не обижайтесь, можете не отвечать. Я привык говорить прямо.
— Он бывший спортсмен. Работает в детской спортивной школе. Раньше был директором. Теперь обыкновенный тренер, но, наверное, тоже не удержится.
— Все из-за этого?
— Все из-за этого.
Юстас запустил руку в карман плаща, вытащил четыре квадратика жевательной резинки, принялся подбрасывать на ладони.
— Не умею обращаться с детьми,— виновато признался.— Со взрослыми так-сяк еще, со стариками договариваюсь, а с детьми — полнейший профан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Мы пили кофе за одним столиком... Вы были еще такой разгоряченный и сказали, что я -— классический тип литовки, тут же начисто позабыв, что и кому говорите, перешли на другую тему, благо собеседников хватало.
— Простите, иногда бываю не слишком внимателен к женщинам. Знаю за собой этот грех, но ничего не могу поделать.
— Ну, это пустяки. Я тогда еще сказала, что нужен ваш совет. Может, и не совет вовсе, а так, хочу услышать мнение по одному личному вопросу.
— И я что-нибудь ляпнул?
— Ничего особенного. Вы хвастливо заявили, что уже с двадцати четырех лет, как только пришли на завод, стали экспертом по семейным делам. Что уже тогда у вас отбоя не было от жен, которые приходили жаловаться на своих мужей — пьяниц и тому подобное. Я подумала, вы насмешничаете.
— Не насмешничал и не бахвалился. Так было на самом деле.
— Позже и сама поняла. А в тот момент обиделась.
— Человеку никогда не дано знать, когда женщина вздумает обижаться. Молчит, молчит, таится, вынашивает что-то, и вдруг на тебе — обида. Читать чужие мысли я не умею. Особенно женские.
В трубке послышался приглушенный смешок.
— Но, может быть, наконец скажете — в чем проблемы? — Юстас стал терять терпение.
— Мне нужно с вами поговорить.
— Мы это и делаем.
— Не по телефону.
— О чем? Мне следует подготовиться заранее? Может, имеет смысл перечитать какую-нибудь специальную литературу.
— Нет. У меня пропало желание жить.
— Теперь понимаю,— разочарованно протянул Юстас,— вы из тех...
— Ничего вы не понимаете. Я не хочу жить так, как жила до некоторых пор. А как быть дальше — не знаю.
— У вас нет подруг, с которыми можно посоветоваться?
— Бабы есть бабы,— послышался ответ.— Извините, там, где я работаю,— одни женщины.
— Так что нам с вами делать? — удрученно спросил Юстас.— Я человек весьма и весьма занятой.
— В воскресенье мы пойдем с детьми в парк Вингис. Давайте встретимся у карусели, я узнаю вас сама.
И все мой несчастный язык, корил себя в мыслях Юстас, теперь вот — карусели, незнакомая женщина с детьми, которая, хоть убей, хочет изменить собственную жизнь. Но голос, голос, который он как будто уже слышал однажды, звучный и смелый, не позволял юркнуть в кусты, отгородиться стеной дел, голос, призывный и властный, наплывающий на него из прошлого, бередил душу.
— Нам хватит получаса? — все еще терзаемый сомнениями, осведомился Юстас.
— Не знаю. Право, мучить вас долго не собираюсь.
На площадке, где разместились аттракционы, возле ограды, за которой крутилась карусель, Юстас сразу приметил высокую стройную женщину в белом пальто и вязаном белом берете, из-под него выбивалась копна тяжелых вьющихся волос. Волосы ослепительно вспыхивали на солнце, когда женщина, повернувшись, спокойно оглядывала разноцветный муравейник — толпу взрослых и детей. Ясный и прямой взгляд дышал спокойствием одинокого человека и трезвым пониманием своего места под солнцем.
Заметив Юстаса, голова которого предательски торчала поверх толпы, женщина отделилась от деревянной ограды и шагнула вперед, теребя длинными тонкими пальцами ремешок перекинутой через плечо сумки.
— Простите меня, теперь уже жалею, что позвонила и заставила вас сюда прийти. До последнего момента надеялась, что вам что-нибудь помешает... Мне просто неловко перед вами. Бели у вас дела...
— Могу отправляться своей дорогой... Но я этого не сделаю. Не привык нарушать данное слово.
— Верю, но... Позвонила в отчаянии. Минутная слабость... Теперь даже не знаю, о чем говорить с вами.
Юстас уселся на свободную скамейку, жестом приглашая женщину присесть рядом.
— Наверное, о тех бедах, заботах, от которых вы пришли в отчаяние? Я привык к исповедям.
— Нет,— решительно тряхнула волосами.— Извините, ничего не получится. Да я и не хочу. К чему вам эти исповеди? Может быть... вы пойдете? — Она чуть-чуть подалась вперед и устремила взгляд на растущую поодаль сосну, запрятала руки глубоко в карманы пальто.
— Которые ваши? — спросил Юстас, пробегая глазами кишащую людьми площадку с аттракционами.
— Вон они там,— женщина указала в сторону качелей.— В голубом комбинезоне — это Вилюе, а Угне в красном пальтишке.
Юстас какое-то время наблюдал, как мальчик, прикусив от усердия кончик языка, осторожно и старательно раскачивает визжащую от восторга во все горло сестренку, украдкой поглядывая через плечо на мать. Скорее всего, ему не терпелось раскачать малышку как следует, чтобы та запищала от страха, присутствие матери сдерживало его и заставляло вести себя примерно.
Оба белоголовые, в мать, отметил Юстас.
— Сколько им?
— Вилюе следующей осенью пойдет в школу. Угне четыре.
— Рано замуж вышли.
— Не очень. Двадцать уже исполнилось к тому времени.
— Ну вот видите, теперь могу угадать ваш возраст,— слегка улыбнулся Юстас.— Только никак не вспомнить, где вы работаете.
— Разве все упомнишь. Работаю на трикотажной фабрике, поначалу была вязальщицей, теперь сменный мастер,— она понизила голос, словно уличила себя в бахвальстве.— Вилюе, не озорничай!
Мальчик виновато кивнул и со скучающим видом нарочито медленно стал раскачивать металлическую, перекладину качелей.
— Красивый у вас берет,— похвалил Юстас.— Сами вязали?
— Сама.— Она доверчиво распахнула пальто и показала вязаное платье.— Обвязываю себя с головы до ног, чтобы поменьше приходилось покупать.
— А нитки, конечно, с фабрики? — подмигнул Юстас.
— Ну что вы! Все почему-то так думают. Привожу из деревни, от мамы. Она очень хорошо прядет, тонко, ровно.
— Хм...— кашлянул Юстас.— На фабрике вяжете, дома тоже... Не надоедает?
— А что делать одной вечерами?
— Одной? — вполголоса переспросил Юстас.— Простите, вы вдова?
— Почти,— она принялась водить носком туфельки по гравию.— Муж целыми неделями где-то пропадает.
— И теперь исчез?
— И теперь. Только не подумайте, что ищу сочувствия. Я достаточно сильная. Но иногда вот, как во вторник...
— Понимаю.
— Думаю, не совсем.
— У вас муж алкоголик? Не обижайтесь, можете не отвечать. Я привык говорить прямо.
— Он бывший спортсмен. Работает в детской спортивной школе. Раньше был директором. Теперь обыкновенный тренер, но, наверное, тоже не удержится.
— Все из-за этого?
— Все из-за этого.
Юстас запустил руку в карман плаща, вытащил четыре квадратика жевательной резинки, принялся подбрасывать на ладони.
— Не умею обращаться с детьми,— виновато признался.— Со взрослыми так-сяк еще, со стариками договариваюсь, а с детьми — полнейший профан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54