— Начальник, мы посоветовались с мужиками, диспетчера для нас пока не ищите. Обойдемся без него. Один будет приглядывать за материалами, другой следить за распределением, а я стану контролировать все остальное.
Выпалил и закашлялся в кулак.
Вот и первые ласточки, обрадовано подумал я.
Взвалить на свои плечи дополнительный груз и сэкономить для государства сто двадцать рублей — достойно коммуниста! Вот тебе и обязаловка! Насильственное внедрение новой системы!
— Сомневаюсь, справитесь ли,— притворился я озабоченным, а сам ног под собой не чуял.— Попробуйте какое-то время, но диспетчер полагается вам по штатному расписанию.
— Если подойти по-хозяйски, он для нас пустое место. Мужики лучше всякого диспетчера разбираются в очередности работ, теперь по возможности помогают один другому, потому что знают, все идет в общий котел. Для других участков диспетчеры необходимы, там темпы другие, а у нас есть время пофилософствовать, пока «горшки» в печи. Так зачем держаться за старые установки? И на дармовщину позволять пробавляться какому-нибудь бездельнику?
Держаться за старые установки. Действительно — к чему? Выходит, придется мне побегать вверх-вниз, открыть кое-кому глаза, убедить кого-то, что надо отказаться от закрепленного рабочего места. Это уже скандал, коли это формально и не дает пользы при новой системе. Я знал, что такой на первый взгляд маленький камешек, брошенный в стоячую воду, погонит круги по воде, опять кто-нибудь скажет, Каткус безумствует, а ты доказывай, что это не Каткуса затея, а инициатива, как говорится, снизу.
Не поддержать предложение Мачиса — значит пресечь в его бригаде самостоятельность, может, даже доверие к новой системе. Ни черта, лучше пусть шкуру с меня сдерут, но люди обязаны расти.
— Давайте,— сказал со вздохом, хотя так и подмывало крепко пожать Каролису руку или стукнуть его по плечу.— Подними мужикам настроение, пусть они так и дальше...
Сегодня решил побеседовать с Вацловасом Нарушисом. В последнее время он прямо-таки избегал меня, даже в столовой в обеденный перерыв, завидев мою персону, сразу исчезал. Отправился в административный корпус, поднялся на третий этаж, где размещалось королевство Эдмундаса, и попросил у куривших в конце коридора мужичков вызвать Вацловаса. Сам лезть в отдел не хотел, Вацловас тотчас же сыскал бы предлог отложить разговор до другого раза, оп
равдываясь срочной работой, или бы вообще молчал как рыба на виду у своих сослуживцев.
Прождал почти десять минут. Наконец он высунул голову из-за двери, видать, в надежде, что потеряю терпение и уйду восвояси. Приблизился с холодным и равнодушным лицом, на котором застыло выражение отрешенности; пока шел, нервно теребил отвороты серого пиджака, а в глазах — безропотное смирение и мольба оставить его в покое.
— Не заходишь, не звонишь,— сразу набросился на него.— Болел или все по командировкам мотаешься?
— Похвастаться нечем.— Вацловас торопливо закурил.—- Сам знаешь, работа, дом, болезни детей...
— Хвастаться необязательно,— возразил я.— Можно и о политике поговорить.
Вацловас презрительно фыркнул:
-- Как говорится, старые времена вспомнить? Лучше оставить их в покое, и пусть каждый в меру сил тащит свой воз.
— Рассуждаешь ты, Вацловас, совсем как ученик, которому натянули тройку. Скажи, какая кошка пробежала между вами с Эдмундасом? Слышал, собираешься уходить с завода?
— Так будет лучше.
— Для кого?
— И для меня, и для него.
Вацловас выпускал облако за облаком, тонкие и пожелтевшие от курения пальцы без передышки вертели дымящуюся сигарету.
— А ты помнишь, как пришли сюда все трое? — спокойно спросил я, желая хоть немного унять его досаду.— Договаривались, что будем будто пальцы на одной руке. Что же теперь выходит ?— трем товарищам, настоящим друзьям почти с детства, тесно на одном заводе? Ты можешь наконец прямо сказать, почему Эдмундас стал игнорировать тебя?
— Скучная история.
— Ты и мне не доверяешь?
Вацловас загасил сигарету о край урны, резко распрямился:
— Хорошо. Коротко могу. По наивности я заступился за одного человека, которого Эдмундас хотел уволить. По правде говоря, пользы от него было немного, болтун и бездельник, но... жена у него только
что родила, им просто-напросто не на что было бы жить.
— Вот как... А дальше?
— Эдмундас выслушал меня и поменял нас местами. Того человека сделал руководителем группы, а меня перевел в рядовые конструкторы. Мне не дают никакой серьезной работы. И не вижу никаких перспектив.
— Надо побороться за свои права, Вацловас.
— Ради другого смог бы, но ради себя, да еще в такой ситуации... С кем бороться? С однокурсником? С другом? Вообще считаю, друзья детства или однокурсникам не нужно работать под одной крышей. Даже в одной системе...
— Когда-то мы думали по-иному,— напомнил я.
— Жизнь доказала обратное.
Я согласился. Разговор был закончен, и ободрять или утешать Вацловаса казалось глупым и бессмысленным. По инерции еще осведомился:
— И ты не собираешься ничего делать?
— Почему? Я ищу подходящее место.
Развернулся и пошел прочь. Узкоплечий, со слегка
сгорбленной спиной, обозленный на весь свет.
А почему такое не могло случиться со мной? Только оттого, что я крикун и у меня побольше амбиций? Вот еще один побредет по земле с осколком в сердце, получив отвратительный жизненный урок, и кто знает, как отзовется все это в нем позже, когда, скажем, Вацловас сделается каким-нибудь руководителем или начальником. А я не сомневаюсь, что его способности не останутся незамеченными.
Приостановился возле дверей кабинета Эдмундаса, рука сама потянулась постучаться, однако состроил веселую дерзкую улыбку и вошел без стука.
Эдмундас сидел за столом без пиджака, в жилете, вопросительно и холодно блеснули очки, потом потянулся, хрустя суставами, и спросил:
— Кофе хочешь? Только что сварил.
— С удовольствием.— Я присел рядом, беззаботно откинувшись на спинку стула.— Послушай,— будто неожиданно вспомнив, ударил себя по колену,— может, кликнуть Вацловаса, вместе бы потрепались?
— О чем?— сощурился Эдмундас.
— О спорте, о женщинах...— пожал плечами.— Не обязательно о делах.
Эдмундас налил две чашечки крепкого кофе и долго, не говоря ни слова, размешивал ложечкой сахар.
— Ты многого не знаешь, Юстас. Вацловас уже не тот, что прежде. Утратил темп, напористость, превратился в настоящего брюзгу. Копошится, возится.
— Очевидно, тому есть причины. Может, их и следовало выяснить, усевшись всем вместе?
— В адвокаты нанялся? — расхохотался Эдмундас.— Ничего не выйдет, дорогой. Вацловас уверен, что его не оценили по достоинству, и злится на весь мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54