Расплатившись, я спустился с террасы и зашагал навстречу женщине. Она не сразу поняла, что меня интересует именно ее персона. Мне пришлось остановиться прямо перед ней, и только тогда она бросила на меня выразительный, враждебный взгляд.
— Добрый вечер, — промурлыкал я с улыбочкой молодого парикмахера-ловеласа.
— Ради бога, оставьте!— резко ответила она. Я засмеялся.
— Целомудрие в опасности! Прекрасно. Женщинам очень идет, когда они сердятся. Почему вы так сердито на меня смотрите: я не в вашем вкусе?
— Нахалы меня никогда не привлекали,— проговорила она.
— Может быть, мне представится возможность продемонстрировать вам и другие свои качества?
— Спасибо, не надо: я не увлекаюсь исследованием человеческих характеров.
Я стал серьезным. Эта девка с ее высокомерием и уничижительным взглядом начала выводить меня из себя.
— Значит, больше увлекаетесь рулеткой?
Ее лицо омрачила легкая тень, и глаза будто превратились в прорезанные ножиком щелочки. Она внимательно вгляделась в меня.
— Постойте, - сказала она как бы сама себе,— ведь я недавно видела вас в игорном зале...
Я ответил с нажимом, который не оставлял места для беспечности:
— А я вас не просто видел: я вас принял, как принимают экстренное сообщение...
Она снова посмотрела на меня.
— Разумеется, фраза не моя. Мне было бы стыдно выдавать ее за собственную. Я выдрал ее из одной претенциозной книженции:
Теперь она уже колебалась, стоит ли играть прежнюю роль или же лучше пойти на попятную? Она чувствовала, что в моей болтовне кроется какая-то то неясная угроза, и в ней боролись два желания: послать меня в турецкую баню и изучить меня получше.
В конце концов любопытство оказалось сильнее.
— Позвольте пригласить вас в приличный бар на бутылочку шампанского, — продолжал я.
— Я не люблю шампанское.
— Тогда, может быть, виски?
— Методы у вас, однако, довольно... скоростные.
— Прошу расценивать это лишь как проявление моей непосредственности.
На этом наши препирательства закончились, и я повел ее в ночной бар на тихой улице, выходящей к морю. С моря дул легкий ветерок; город давно затих. Дамочка была, бесспорно, красива; ее формы сушили мне глотку и вызывали всякие-разные мысли. У нее была осторожная походка и необычайно строгий вид.
Заведение, куда мы пришли, ничем особо не выделялось. Стены увешаны рыбацкими сетями, по углам — традиционное барахло, снятое со старых кораблей: рулевое колесо, фонари, канаты и все такое.
Кроме нас, там не оказалось ни одного клиента. Был только хозяин — маленький толстый итальяшка с заплывшими жиром глазами.
Наш приход стал для него главным событием вечера. Он рассыпался в салям-алейкумах, от которых сразу начинало ныть в желудке.
— Два виски и пять минут покоя! — заказал я.
В двух анусах, служивших ему глазами, блеснул недобрый огонек. Но я посмотрел на него еще злее, и он понял, что перед ним вовсе не тряпка,
Мы с рыжей красоткой остались одни; звуковым фоном служил блюз, доносившийся неизвестно откуда.
Она ждала, когда я перейду в наступление, но мне некуда было спешить. В конце концов она заговорила первой.
— Итак? — спросила она боязливым голосом, который меня слегка взволновал.
— Итак? — повторил я. Мои глаза смеялись.
— Мне кажется, вы надо мной насмехаетесь, — заметила она.
— Женщинам это кажется всегда, когда мужчина замолкает. Для них мужская вежливость состоит в разговорах... Не правда ли, нам здесь неплохо вдвоем?
— Странное у вас представление о комфорте.
— Хотите поговорить? Ладно, начинайте вы. Вы здесь одна?
— Да.
— Без мужчины?
— Без.
— Когда на вас смотрит то кажется просто невероятным...
— Но когда меня знаешь, это кажется вполне естественным.
Один-ноль в ее пользу! Непростая, похоже, была особа. Поначалу я даже испугался, что напал на мужененавистницу. Однако вблизи становилось ясно, что лесбийские забавы — эти не по ее части.
— Защищаться вы умеете...
— Как все одинокие женщины. — Вы не признаете любви?
— Признаю, но мужчины нравятся мне меньше, чем одиночество...
Она пожала плечами:
— Сидеть дома и ждать мужчину, как ждут почтальона или сантехника... Нет уж, это не для меня!
Она начинала мне жутко нравиться. Я воображал ее голой, лежащей на диване в моей "деревенской" спальне, когда ночь озарена сиянием моря... Это наверняка стоило бы затраченных усилий. Я хотел ее. С момента той злосчастной встречи с проституткой из Болоньи я ни разу не занимался парным катанием по постели... А в моем возрасте воздержание ни к чему хорошему не ведет,
— Если вы все же признаете любовь ~~ я могу вас ею наделить.
— Это обещают все мужчины. А в кровати оказывается, что девять из десяти никуда не годятся...
— Быть может, я — тот, десятый? — Какой вы самоуверенный!
— Попробуйте, ведь это лучший способ проверить.
— Нет, лучше уж я поверю вам на слово.
— Значит, я все-таки не в вашем вкусе?
— У меня нет определенных вкусов в этом вопросе, но ночевать я сегодня буду у себя дома.
Она, похоже, была настроена весьма решительно.
— Хотите поскорее спрятать деньжата?
Она чуть заметно вздрогнула, под глазами появились испуганные круги. Она решила, что я охочусь за ее монетами.
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что говорю, милое дитя. Вы... ну, допустим, выиграли в рулетку мешок денег и боитесь, что я его отниму. Поэтому и говорите мне "только не сегодня", как мамочка папочке.
Я достал из кармана крупную купюру и протянул ее в направлении занавески из фальшивого жемчуга, за которой — я это знал — шпионил итальяшка, Пучач набросился на деньги, как форель на мотыля. Может, ему уже нечем было платить за электричество?..
Мы вышли на улицу.
— Зайдем ко мне? Есть бутылочка "Джон и и Уокера"...
— В другой раз.
— Как хотите...
Она протянула мне руку.
— Спасибо за виски,
— Не стоит благодарности, Напротив, это мне следует вас поблагодарить, моя красавица...
— Вот как? И за что же?
— За урок игры в рулетку. Я очень оценил ту ловкость, с которой вы использовали чужие ставки. Скажите, между нами: крупье с вами заодно?
Ее сразили не сами слова, а то, как и когда я их произнес.
Она замерла с открытым ртом, как игрушечная лягушка. Мне показалось, что ее вот-вот хватит удар: ее губы побледнели даже под слоем помады.
Она не стала возражать: не было сил. Я будто треснул ее по башке дубиной, и прийти в себя ей было суждено еще не скоро. Ее тревога еще больше усиливалась от неизвестности. Она еще не знала, к кому меня следует относить: к полицейским, к шантажистам или к собратьям по профессии...
Я сохранял полную серьезность, чтобы окончательно ее запугать. Но ей и без того было вовсе не до смеха.
— Вы, я вижу, чем-то огорчены?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113