Я опускаю голову.
-- Стало быть, я... я живой мертвец? -- тяжело повторяет
она.
Что я могу ей ответить? Разве я знаю, зачем мы живем? Я не
отчаиваюсь, как она, потому что никаких особых надежд я не
питал. Скорее я... удивлен жизнью, которая дана мне ради --
ради НИЧЕГО. Я не поднимаю головы, мне не хочется видеть в эту
минуту лицо Анни.
-- Я путешествую, -- хмуро говорит она. -- Сейчас я из
Швеции. На неделю остановилась в Берлине. Тут этот тип, который
меня содержит...
Стиснуть ее в объятиях... К чему? Что я могу для нее
сделать? Она одинока, как и я.
-- Что ты там бормочешь? -- спрашивает она уже более
веселым тоном.
Я поднимаю взгляд. Она смотрит на меня с нежностью.
-- Так, ничего. Просто кое о чем подумал.
-- О, таинственная личность! Или говори внятно, или молчи,
одно из двух.
Я рассказываю ей о "Приюте путейцев", о пластинке со
старым "рэгтаймом", которую я всегда прошу поставить, о
странном счастье, какое при этом испытываю.
-- Я думал, нельзя ли тут найти или хотя бы поискать...
Она не отвечает, похоже, ее не слишком заинтересовали мои
слова.
Но все же немного погодя она подхватывает -- и я не пойму,
отвечает она собственным мыслям, или это отклик на то, что я
только что сказал.
-- Картины, статуи -- они не помогут: это красота вне
меня. Музыка...
-- Ну а в театре...
-- Что в театре? Ты решил перечислить все виды искусств?
-- Ты когда-то говорила, что хочешь играть в театре,
потому что в нем можно воплощать совершенные мгновения!
-- Да, я воплощала их, но для других. А сама была в пыли,
на сквозняке, под слепящими софитами, среди картонных
декораций. Обычно моим партнером был Торндайк. Ты, наверно,
видел его в "Ковент-Гарден". Я всегда боялась, что расхохочусь
ему в лицо.
-- И тебя никогда не захватывала твоя роль?
-- Минутами чуть-чуть, но никогда целиком. Главным для
всех нас оставался черный провал прямо перед нами, и в его
глубине люди, которых мы не видели, -- для них мы в самом деле
разыгрывали совершенное мгновение. Но понимаешь, они ведь не
жили внутри этого мгновения -- оно развертывалось у них на
глазах. Думаешь, мы, актеры, находились внутри? В конечном
счете его не было нигде, ни по ту, ни по эту сторону рампы, --
оно не существовало; и однако, все о нем думали. Вот почему,
малыш, -- говорит она, растягивая слова, тоном едва ли не
вульгарным, -- я все послала к чертям.
-- А я пытался написать эту книгу...
-- Я живу в прошлом, -- перебила она меня. --
Восстанавливаю в памяти все, что со мной было, и переделываю на
свой лад. На расстоянии все кажется не таким уж скверным, и ты
почти готов в это поверить. Вот и наша с тобой история совсем
недурна. Я ее чуть-чуть подправляю, и она превращается в
цепочку совершенных мгновений. Тогда я закрываю глаза и пытаюсь
вообразить, что я все еще переживаю их. Есть у меня и другие
персонажи. Надо только уметь сосредоточиться. Знаешь, что я
прочитала? "Духовные упражнения" Лойолы. Они мне очень помогли.
Есть такой способ -- сначала расставить декорации, а потом
вызывать к жизни персонажей. И тогда удается УВИДЕТЬ, --
заканчивает она с видом заклинательницы.
-- Мне этого было бы далеко не достаточно, -- замечаю я.
-- А думаешь, мне достаточно?
Мы помолчали. Смеркается -- я едва различаю бледное пятно
ее лица. Черная одежда Анни сливается с сумерками, затопившими
комнату. Машинально я беру чашку, где на дне еще осталось
немного чаю, и подношу к губам. Чай остыл. Мне хочется
закурить, но я не решаюсь. Я мучительно ощущаю, что нам больше
нечего сказать друг другу. Еще вчера мне хотелось забросать ее
вопросами: где она побывала, что делала, с кем встречалась? Но
меня это интересовало лишь постольку, поскольку Анни способна
была отдаться этому всей душой. А теперь мне все равно; страны,
города, которые Анни повидала, мужчины, которые за ней
ухаживали и которых, может статься, она любила, -- все это не
захватывало ее, в глубине души она оставалась совершенно
равнодушной: мимолетные солнечные блики на поверхности темного,
холодного моря. Передо мной сидит Анни, мы не виделись четыре
года, и нам больше нечего друг другу сказать.
-- А теперь, -- говорит вдруг Анни, -- тебе пора. Я
кое-кого жду.
-- Ты ждешь?..
-- Нет, я жду одного немца, художника.
Она смеется. Ее смех странно звучит в темной комнате.
-- Вот, кстати, человек, который на нас с тобой не похож,
пока еще не похож. Он действует, он расходует себя.
Я неохотно встаю.
-- Когда я тебя увижу?
-- Не знаю, завтра я уезжаю в Лондон.
-- Через Дьеп?
-- Да, а потом, наверно, в Египет. Может, будущей зимой
проездом опять загляну в Париж, я тебе напишу.
-- Завтра я целый день свободен, -- робко говорю я.
-- Да, но у меня много дел, -- сухо отвечает она. -- Нет,
я не могу с тобой увидеться. Я напишу тебе из Египта. Дай мне
твой адрес.
-- Хорошо.
На обрывке конверта я в потемках нацарапываю свой адрес.
Надо будет попросить в отеле "Прентания", чтобы мне пересылали
письма, когда я уеду из Бувиля. В глубине души я знаю, что Анни
мне не напишет. Может, я увижу ее через десять лет. А может, мы
видимся в последний раз. Я не просто подавлен, оттого что
расстаюсь с ней, -- мне жутко при мысли, что я снова окажусь в
одиночестве.
Анни встает, в дверях она бегло целует меня в губы.
-- Я хочу вспомнить вкус твоих губ, -- говорит она с
улыбкой. -- Мне надо омолодить воспоминания для моих "духовных
упражнений".
Я беру ее за руку и притягиваю к себе. Она не
сопротивляется, но мотает головой.
-- Нет. Меня это больше не волнует. Начать сначала
нельзя... Впрочем, если уж извлекать что-то из людей, не все ли
равно -- ты или первый попавшийся смазливый мальчишка.
-- Но что ты собираешься делать?
-- Я же сказала тебе -- поеду в Англию.
-- Да нет, я имею в виду...
-- Говорю тебе -- ничего!
Не выпуская ее рук, я тихо говорю:
-- Выходит, я тебя нашел, чтобы снова потерять. Теперь я
отчетливо вижу ее лицо. Оно вдруг посерело и вытянулось. Лицо
старухи, жуткое лицо -- я уверен, это лицо Анни не старалась
вызвать к жизни, -- оно явилось само, помимо ее воли и, может,
даже против ее воли.
-- Нет, -- медленно говорит она, -- нет. Ты меня не нашел.
Она высвобождается из моих рук. Открывает дверь. Коридор
залит светом.
Анни смеется.
-- Бедняга! Ему не повезло. Первый раз в жизни хоре играет
свою роль, а благодарности никакой. Ладно, уходи.
И за моей спиной захлопывается дверь.
Воскресенье
Утром я посмотрел расписание поездов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66