Мы въехали во двор кремля. По каменной крыше нашего автомобиля время от времени постукивал вулканический град, но пробиться внутрь пока не мог.
Закопченный, с подпаленными волосами, навстречу нам из горящих теремов выскочил князь Зиновий.
- Божья кара… - лепетали его пляшущие губы. - Батюшка Александр, киршагский настоятель, просветил. Мы молимся все…
- Да не молиться - спасаться надо! - заорала я, стараясь перекричать подземный гул, перемежаемый раскатами недалеких взрывов. - Выводите людей!
- Не надо этого, - покачал головой Зиновий. - Только молитва…
- Я приказал! - грозно сдвинув брови, рыкнул Михаил. - Всем уходить!
- Да? - растерянно зашевелил губами Зиновий. Я скорее догадывалась, чем слышала его.
- Идите же! - прокричала я ему, - Выполняйте приказ великого князя!
Зиновий неуверенно потоптался, но развернулся все-таки и бочком-бочком заспешил в терема.
Я потянула Михаила внутрь нашего Камаза.
- Где-то здесь, - лихорадочно сообщила я, - должен быть клаксон. Понимаешь, на дороге, когда автомобили ездят, они подают друг другу звуковые сигналы - сирены такие громкие. Поищи, пожалуйста! Надо посигналить - пусть люди выходят, выбегают - ну нельзя же так сидеть! Ждать смерти и молиться, вместо того чтоб убегать - надо ж такое придумать! Ищи клаксон - надо их расшевелить всех, поднять по тревоге!
- А ты куда? - возмутился Михаил, хватая меня за руку, когда я собиралась уже выскочить из машины.
- Помогать Зиновию! Выводить людей! А ты - ищи! - скомандовала я, выворачиваясь из его цепких пальцев.
Рядом истошно ахнула вулканическая бомба, рассыпаясь снопами искр. Я кинулась в дверь гридницы.
Монотонный бессмысленный говор встретил меня там. Огромные бородатые дружинники сидели по лавкам, как нашкодившие дети, покорно опустив головы, и бормотали, бормотали, время от времени мелко крестясь.
- Прекратить немедленно! - звонко завопила я. Головы поднялись, сотни глаз уставились на меня.
- Приказ великого князя! - отчеканила я громко. - Всем встать, забрать жен, детей - вообще всех, кого встретите в кремле, - и за ворота! Быстро! И бежать как можно дальше от взрывов и огня!
- Дети мои! - вдруг раздался громоподобный голос со двора. - Слушайте своего великого князя!
- Нашел! - восхитилась я, не в силах сдержать радость. - Молодец какой - мегафон нашел в Камазе!
- Всем, не медля, - продолжал уверенный голос Михаила, - не сбирая пожитков, захватя с собой только чад и домочадцев, выйти из домов, кинуть свои жилища, поелику спасти их уже нет возможности, и уходить, держась большой кравен-цовской дороги! Подле леса остановиться на ночлег и ждать меня! Дети мои, делайте, как сказал вам я, ваш великий князь!
- Вот, слышите! - торжествующе крикнула я. - Подтвердил великий князь мои слова! Вставайте же и идите! И по пути спасайте всех, кого можете!
Человеческая масса послушно поднялась. Не так резво, как мне бы хотелось, но все-таки! Побрела к выходу.
А я кинулась в отведенные мне покои, чтобы поторопить служанок.
Пробегая мимо комнаты Каллистрата, заметила его самого через открытую дверь. Он неподвижно стоял у окна, глядя на разворачивающуюся в небе адскую мистерию.
- Каллистрат! А вы чего стоите? - накинулась я на него, заскакивая в комнату.
- Княгиня, - обернулся он, мягко улыбаясь, - Как красиво…
- Потом красотой полюбуетесь! Слышали, что великий князь через усилитель сказал? Всем эвакуироваться!
- Княгиня… - Глаза Каллистрата влажно блеснули. - Постойте со мной - вместе насладимся этим последним зрелищем…
- Чего? - рассердилась я. - Еще чего выдумали - последнее зрелище! У нас знаете, сколько зрелищ еще впереди - получше этого!
Я схватила его за руку, оттаскивая от окна.
- Зачем? - ласково улыбнулся он, упираясь. - Куда спешить? Разве здесь не хорошо?
- Это у вас в голове не хорошо! - с досадой дернула я его руку. - У вас что - чувство самосохранения атрофировалось? Вы совсем о собственной жизни не думаете?
- Думаю, - согласился он. - Как раз сейчас стоял и думал. И радовался каждой ее секунде. И восхищался каждым прожитым мигом. А также тем мигом, что еще остался у меня…
- Хватит созерцать! И пустой болтовни! Это вы из-за гривны своей родовой расстроились? - Гривна? - с удивлением оглянулся он. - Ах, гривна… Нет, это все так не важно…
- Да что ж такое?! Что с вами делать? Простые люди хотя бы приказов слушаются, а вы… Эх, мыслитель!…
- Жизнь так хороша, княгиня, - проникновенно сообщил Каллистрат. - Я и раньше вам говорил, да вы не слушали. Послушайте хоть теперь…
- Это вы меня послушайте!… - начала я.
Но только махнула рукой - что с тех разговоров, когда человеку настолько нравится жить, что он даже не думает о смерти!
С очередным взрывом, потрясшим стены кремля, стекло перед Каллистратом ахнуло и разлетелось колючими брызгами.
- Полюбуйтесь, княгиня! - совершенно счастливым голосом обратился ко мне Оболыжский, радостно вытирая кровь, текущую из пореза на лбу.
- Да этак и вместе с вами тут остаться можно! - в отчаянии всплеснула я руками.
И уже повернулась уходить, когда еще одна мысль посетила меня. Последняя. Но вдруг хоть это поможет?
- Где ваша гривна? - строго спросила я Каллистрата, - Ах, оставьте, княгиня…-завел он прежнюю песню.
- Гривна где? - зло крикнула я, уставившись в его глаза.
- Гривна? - Он даже попятился под моим взглядом. - Она… лежит себе…
- Достать! - рявкнула я.
Он послушно прошел к столу, выдвинул ящик, оттуда вынул ларец, открыл, достал гладкую ленту, поблескивающую металлическими нитями, покорно протянул.
Я отрицательно мотнула головой: - Наденьте!
- Ну зачем вы опять, княгиня…
Загрохотало так, что, казалось, зашатались сами древние киршагские стены.
- Затем! - твердо сказала я. Выхватила гривну и сама повесила ему на шею поверх тетарта, врученного Оболыжскому моим сыном. - Лучше так, чем просто стоять!
Удавка гривны дернулась и с плотоядной жадностью засвистела, затягиваясь на шее у Каллистрата. Вены шеи вздулись, Оболыжский попытался уцепиться пальцами за скользкий поясок, его глаза полезли из орбит, образ сумасшедшей матери возник в голове…
- Боже! - вскричала я, пряча лицо в ладонях - Я его все-таки убила! Даже от матери он ускользнул - а я…
Полузадушенный хрип Оболыжского заставил меня отнять пальцы от глаз.
Он все еще царапал ногтями змеящиеся нити гривны, раздирая до крови кожу на шее, но с самой удавкой происходили странные изменения. Она так и не затянулась до последнего, гибельного предела. Будто внутренняя борьба шла в гривне - поверхность ее то вдруг топорщилась пузырями, то, будто истончаясь, просвечивала почти насквозь. Да и края - столь ровные у всех гривен - распушились какой-то неприличной бахромой.
А поверх всего этого бился, хлестал и извивался шнурок, на котором крепился тетарт, И с каждым ударом он все плотнее прилегал к поверхности бешеной гривны, будто погружаясь в нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154