Я вырулил и взлетел. Но что это? Шасси не убирались. Глянул на манометр давления воздуха — стрелка стояла на нуле. Чувашкин в спешке не закрыл вентиль баллона сжатого воздуха. С выпущенным шасси пытался было нагнать уходящих «юнкерсов». Но скорость была мала, мотор начал перегреваться из-за закрытых заслонок воздухозаборника. В этих условиях оставалось только вернуться и заходить на посадку. Вскоре приехал на машине Осипенко, грозно спросил:
— Почему не стал догонять бомбардировщиков?
— Товарищ командир дивизии, при запуске мотора стравил весь воздух, а с выпущенными шасси догнать «юнкерсов» не смог, — взял я на себя вину Чувашкина.
— Иванов! — резко обратился комдив к командиру полка. — Я не одобряю ваше ходатайство о назначении Покрышкина командиром эскадрильи. Подберите другую кандидатуру.
Вот так обернулась инициатива. Не скрою, меня обожгла обида: ведь старался сделать как лучше….
От бомбежки в тот раз никто из личного состава и ни один самолет не пострадали. Лишь У-2 имел осколочные пробоины. К концу боевого дня на КП собрали весь летный состав и объявили приказ о перебазировании на аэродром в Тузлы. Выдали новые полетные карты. Нижнюю часть их занимала голубая полоса
— Черное море. Некоторые из нас никогда еще не бывали на море, с интересом и, пожалуй, с тревогой рассматривали голубой кусок карты. Что нам готовил приморский район? Обстановка все время осложнялась. Противник с запада и севера прижимал нас к морю. Отступать было некуда.
Получив указания командира полка, направились к самолетам. Иванов шел впереди меня. Он видел, что настроение у меня в эти дни было, мягко говоря, пасмурное. Неожиданно повернулся ко мне:
— Покрышкин, в полк прибыли связистки. Очень красивые девчата. В Тузлах я тебя познакомлю с ними.
— Вы что же, товарищ командир полка, собираетесь меня женить в такое горячее время?
— Можно и женить. Твоему крутому характеру на пользу будет рядом нежность.
Садимся в Тузлах. Круг на посадку частью проходит над самым берегом. А за ним — ослепительное от солнечных бликов голубое море.
Поздним вечером поехали купаться. Теплый вечер, ласковый шум волн, убегающая вдаль лунная дорожка как-то сразу сняли напряженность. На душе стало спокойнее. Такого состояния я не испытывал с самого начала войны. Глядя в эти минуты на тихое, ласковое море, я вспомнил его другим: бурным и холодным. Шесть лет тому назад, в ноябре, приехал в дом отдыха «Хоста». Мечтая с детства стать летчиком, я постоянно физически закалял себя. Находясь в «Хосте», ежедневно плавал в холодных волнах, а то выходил на лодке в штормовое море. Однажды, вернувшись из заплыва, с трудом вытащил лодку на берег. Неожиданно увидел стоящего рядом известного летчика Степана Супруна. Договорились с ним вместе выходить на лодке в море, даже в штормовую погоду. Так состоялось наше знакомство. На следующий день, переборов прибрежные волны, мы ушли в бушующее море. В доме отдыха забеспокоились. По берегу, вглядываясь в гребни волн, бегали начальник и его помощники. Этот заплыв едва не закончился для меня исключением из отдыхающих. Только заступничество Степана спасло меня от наказания. Я тогда сказал ему:
— Вот видите, к чему привело наше совместное плавание. Когда в шторм я плавал один, это никого не беспокоило. А с вами — другая реакция. Вы же знаменитый летчик-испытатель, а я всего лишь технарь.
— Как техник? Я считал тебя летчиком. Ничего, Саша! Я верю в тебя. Ты будешь летать и летать хорошо.
Совместный отдых сдружил нас. Степан обещал мне помочь стать летчиком. Но я старался не испортить наши дружеские отношения просьбами. Прошло время, и я сам стал истребителем.
Сейчас мне так хотелось встретиться с ним, поделиться мыслями о первых днях войны, высказать наболевшее, спросить совета. Ведь он был настоящий мастер ведения воздушных боев. Еще в тридцатых годах, при нападении Японии на Китай, Супрун участвовал в воздушных схватках. На опытном двухпушечном истребителе сбил шесть японских бомбардировщиков. За эти подвиги ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Мне было известно, что Супрун и Стефановский создали из летчиков-испытателей два полка и успешно воюют на Смоленском направлении.
Воспоминания прервал мой ведомый Лукашевич. Он предложил возвращаться на аэродром. Мысли переключились на боевую работу. В те дни я был почти полностью переключен на ведение разведки. Летать, как и прежде, приходилось в основном одиночно и лишь изредка парой с Лукашевичем. Постоянные полеты на разведку мне, истребителю, были не всегда по душе. Сердце рвалось в бой. Однако, понимая важность и ответственность разведки, особенно в условиях стремительных маневренных действий наземных войск, старался привозить точные данные. Знал, что приблизительные сведения могли вызвать ошибочные решения командования, привести к неоправданной гибели солдат и офицеров.
Полеты на разведку сыграли и положительную роль в тактическом совершенствовании. При разведке приходилось встречаться с группами вражеских истребителей, подвергаться мощному противодействию зенитного огня. Надо было в этих условиях добыть объективно верные данные о противнике, своевременно передать их.
Я научился внезапно выходить на цель, используя солнце, облачность, большую скорость полета. Скрытно прорывался к разведываемому объекту, как правило, хорошо прикрытому истребителями, имеющему мощную зенитную оборону. Часто использовал такой прием. Предварительно набрав большую высоту, на снижении разгонял своего «мига», метеором проносился сквозь группу «мессершмиттов». На большой скорости отрывался от них и выходил из зоны зенитного огня. А затем на бреющем, чуть не цепляя винтом траву, шел вдоль вражеских колонн. На малой высоте и солидной скорости мне были не страшны «эрликоны». Я научился летать в сплошной облачности, подкрадываться к цели скрытно, уходить в облака при опасности.
По приказанию командира дивизии разведчикам вменялось в обязанности не только следить за противником, но и штурмовать цели. На мой самолет, как правило, подвешивали две бомбы по сто килограммов. Согласно инструкции, надо было сбрасывать их во время горизонтального полета или с пологого пикирования, прицеливаясь приблизительно. Вероятность поражения была невысокая. Я рассчитал и применил в бомбометании, как и в стрельбе по целям на земле, несколько другой прием, назвав его «соколиным ударом». На высоте более тысячи метров вводил переворотом в вертикальное пикирование свой «миг», прицеливался по перекрестию стрелкового прицела и на высоте пятьсот метров сбрасывал бомбы. Они, имея уже скорость пикирующего самолета, точно поражали даже небольшую цель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
— Почему не стал догонять бомбардировщиков?
— Товарищ командир дивизии, при запуске мотора стравил весь воздух, а с выпущенными шасси догнать «юнкерсов» не смог, — взял я на себя вину Чувашкина.
— Иванов! — резко обратился комдив к командиру полка. — Я не одобряю ваше ходатайство о назначении Покрышкина командиром эскадрильи. Подберите другую кандидатуру.
Вот так обернулась инициатива. Не скрою, меня обожгла обида: ведь старался сделать как лучше….
От бомбежки в тот раз никто из личного состава и ни один самолет не пострадали. Лишь У-2 имел осколочные пробоины. К концу боевого дня на КП собрали весь летный состав и объявили приказ о перебазировании на аэродром в Тузлы. Выдали новые полетные карты. Нижнюю часть их занимала голубая полоса
— Черное море. Некоторые из нас никогда еще не бывали на море, с интересом и, пожалуй, с тревогой рассматривали голубой кусок карты. Что нам готовил приморский район? Обстановка все время осложнялась. Противник с запада и севера прижимал нас к морю. Отступать было некуда.
Получив указания командира полка, направились к самолетам. Иванов шел впереди меня. Он видел, что настроение у меня в эти дни было, мягко говоря, пасмурное. Неожиданно повернулся ко мне:
— Покрышкин, в полк прибыли связистки. Очень красивые девчата. В Тузлах я тебя познакомлю с ними.
— Вы что же, товарищ командир полка, собираетесь меня женить в такое горячее время?
— Можно и женить. Твоему крутому характеру на пользу будет рядом нежность.
Садимся в Тузлах. Круг на посадку частью проходит над самым берегом. А за ним — ослепительное от солнечных бликов голубое море.
Поздним вечером поехали купаться. Теплый вечер, ласковый шум волн, убегающая вдаль лунная дорожка как-то сразу сняли напряженность. На душе стало спокойнее. Такого состояния я не испытывал с самого начала войны. Глядя в эти минуты на тихое, ласковое море, я вспомнил его другим: бурным и холодным. Шесть лет тому назад, в ноябре, приехал в дом отдыха «Хоста». Мечтая с детства стать летчиком, я постоянно физически закалял себя. Находясь в «Хосте», ежедневно плавал в холодных волнах, а то выходил на лодке в штормовое море. Однажды, вернувшись из заплыва, с трудом вытащил лодку на берег. Неожиданно увидел стоящего рядом известного летчика Степана Супруна. Договорились с ним вместе выходить на лодке в море, даже в штормовую погоду. Так состоялось наше знакомство. На следующий день, переборов прибрежные волны, мы ушли в бушующее море. В доме отдыха забеспокоились. По берегу, вглядываясь в гребни волн, бегали начальник и его помощники. Этот заплыв едва не закончился для меня исключением из отдыхающих. Только заступничество Степана спасло меня от наказания. Я тогда сказал ему:
— Вот видите, к чему привело наше совместное плавание. Когда в шторм я плавал один, это никого не беспокоило. А с вами — другая реакция. Вы же знаменитый летчик-испытатель, а я всего лишь технарь.
— Как техник? Я считал тебя летчиком. Ничего, Саша! Я верю в тебя. Ты будешь летать и летать хорошо.
Совместный отдых сдружил нас. Степан обещал мне помочь стать летчиком. Но я старался не испортить наши дружеские отношения просьбами. Прошло время, и я сам стал истребителем.
Сейчас мне так хотелось встретиться с ним, поделиться мыслями о первых днях войны, высказать наболевшее, спросить совета. Ведь он был настоящий мастер ведения воздушных боев. Еще в тридцатых годах, при нападении Японии на Китай, Супрун участвовал в воздушных схватках. На опытном двухпушечном истребителе сбил шесть японских бомбардировщиков. За эти подвиги ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Мне было известно, что Супрун и Стефановский создали из летчиков-испытателей два полка и успешно воюют на Смоленском направлении.
Воспоминания прервал мой ведомый Лукашевич. Он предложил возвращаться на аэродром. Мысли переключились на боевую работу. В те дни я был почти полностью переключен на ведение разведки. Летать, как и прежде, приходилось в основном одиночно и лишь изредка парой с Лукашевичем. Постоянные полеты на разведку мне, истребителю, были не всегда по душе. Сердце рвалось в бой. Однако, понимая важность и ответственность разведки, особенно в условиях стремительных маневренных действий наземных войск, старался привозить точные данные. Знал, что приблизительные сведения могли вызвать ошибочные решения командования, привести к неоправданной гибели солдат и офицеров.
Полеты на разведку сыграли и положительную роль в тактическом совершенствовании. При разведке приходилось встречаться с группами вражеских истребителей, подвергаться мощному противодействию зенитного огня. Надо было в этих условиях добыть объективно верные данные о противнике, своевременно передать их.
Я научился внезапно выходить на цель, используя солнце, облачность, большую скорость полета. Скрытно прорывался к разведываемому объекту, как правило, хорошо прикрытому истребителями, имеющему мощную зенитную оборону. Часто использовал такой прием. Предварительно набрав большую высоту, на снижении разгонял своего «мига», метеором проносился сквозь группу «мессершмиттов». На большой скорости отрывался от них и выходил из зоны зенитного огня. А затем на бреющем, чуть не цепляя винтом траву, шел вдоль вражеских колонн. На малой высоте и солидной скорости мне были не страшны «эрликоны». Я научился летать в сплошной облачности, подкрадываться к цели скрытно, уходить в облака при опасности.
По приказанию командира дивизии разведчикам вменялось в обязанности не только следить за противником, но и штурмовать цели. На мой самолет, как правило, подвешивали две бомбы по сто килограммов. Согласно инструкции, надо было сбрасывать их во время горизонтального полета или с пологого пикирования, прицеливаясь приблизительно. Вероятность поражения была невысокая. Я рассчитал и применил в бомбометании, как и в стрельбе по целям на земле, несколько другой прием, назвав его «соколиным ударом». На высоте более тысячи метров вводил переворотом в вертикальное пикирование свой «миг», прицеливался по перекрестию стрелкового прицела и на высоте пятьсот метров сбрасывал бомбы. Они, имея уже скорость пикирующего самолета, точно поражали даже небольшую цель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139