Осанка и одежда маленькой Марии показывали, что девочка принадлежит к высшему слою общества. Узнав, кто она такая, прелат заметил вполголоса провожавшему его старику дьякону: «Какая неожиданная встреча!» Осведомившись, с кем пришла девочка в такой поздний час, Иоанн снова сказал потихоньку своему товарищу: «Внучка мукаукаса находится на попечении вдовы и дочери Руфинуса! Я давно слежу за этой греческой семьей. Они бывают в церкви всего раз или два в год. Тайные мелхиты заодно с дамаскинкой, и в такой среде вырастает внучка наместника Георгия! Плохо дело! Вениамин и тут обнаружил изумительную проницательность!»
Затем епископ спросил, еще более понизив голос:
- Не взять ли нам ее с собой немедленно?
Дьякон посоветовал ему не спешить, и тогда, подумав, Иоанн прибавил:
- Ты прав; нам нечего торопиться; хорошо, что мы по крайней мере узнали, где живет девочка.
Сторож отворил каморку Паулы. Прежде чем войти туда, епископ ласково обратился к ребенку и спросил: скучает ли Мария по своей матери.
- Очень часто! - ответила девочка.
Тогда прелат провел костлявой рукой по ее кудрям и со словами:
- Я был уверен в этом. Ты носишь прекрасное имя, дитя, и, может быть, по примеру своей матери посвятишь себя служению Богородице, благодатной Марии, благословеннейшей между всеми женщинами.
Говоря таким образом, новый епископ взял малышку за руку и вошел вместе с ней к осужденной. Пока та с удивлением смотрела на позднего посетителя, Иоанна и Пульхерия узнали в нем священника, с таким жаром порицавшего безбожную затею Горуса Аполлона. Это заставило женщин почтительно поклониться ему.
«Может быть, они и якобитки, - подумал про себя Иоанн. - Во всяком случае у них можно спокойно оставить девочку еще на несколько дней».
Он ласково поговорил с женщинами, после чего вдова Руфинуса собралась домой. Тогда епископ обещал завтра или послезавтра посетить ее дом, говоря, что здесь идет дело о счастье одного существа, дорогого им обоим. Иоанна подумала, что он намекает на Паулу, и шепнула:
- Она не догадывается о грозящей ей ужасной участи. Если можно, то пощади ее и не говори ни слова об этом. Пускай бедняжка спокойно проспит хоть сегодняшнюю ночь.
- Если сможет, - вздохнул прелат.
Когда Мария поцеловала его руку, он привлек ее к себе и сказал:
- Как младенец Иисус, так и всякое христианское дитя принадлежит матери, тебе выпало на долю редкое счастье, Мария. Твой отец пострадал за веру, а мать посвятила себя Господу по доброй воле. Жизненный путь ясно начертан перед тобой, дитя, подумай об этом хорошенько! Завтра… нет, послезавтра я приду к вам, чтобы наставить тебя на новую дорогу.
Иоанна побледнела при этих словах, она поняла, с какой целью хотел посетить их епископ. Внизу лестницы вдова Руфинуса обняла девочку и сказала:
- Желаешь ли ты жить в монастыре, вдали от нас, как твоя мать, заботясь только о спасении своей души? Нравится ли тебе эта тихая, благочестивая жизнь, о которой ты, наверное, много слышала от нашей Пуль?
Но девочка самым решительным тоном заявила, что не хочет быть монахиней. Вдова Руфинуса озабоченно поникла головой; чуткая Мария тотчас приняла веселый вид и воскликнула:
- Не бойся, дорогая матушка, через два дня многое переменится. Пускай епископ приходит к нам, я сумею с ним разделаться. О ты еще совсем не знаешь меня! Я держала себя кроткой овечкой при всех несчастьях, которые мы терпели вместе, но на самом деле я не такова; вы все удивитесь, когда узнаете на что я способна.
- Оставайся лучше такой, какая ты есть, - заметила Иоанна.
- Я всегда, всегда буду любить тебя и Пуль; но теперь я сделалась важным доверенным лицом. Завтра мне предстоит исполнить одно поручение Ориона… Рустем проводит меня; это очень важно, дорогая матушка, но я не должна никому доверять своей тайны, даже тебе.
Скрип тяжелых тюремных ворот заглушил ее слова. Епископ беседовал с Паулой несколько часов; на вопрос Иоанна, действительно ли она исповедует православную греческую веру, или, как выражается простой народ, принадлежит к мелхитскому толку, девушка отвечала утвердительно и прибавила, что епископ напрасно будет стараться внушить ей свои религиозные убеждения, так как она ни за что не оставит веры отцов своих. Тем не менее она уважает в нем ревностного христианина, пастыря и ученого. Ее покойный дядя почитал Иоанна более всех представителей якобитского духовенства, и потому Паула готова открыть перед ним свою душу ввиду близкой смерти.
Возмущенный первым ответом дамаскинки, епископ хотел пригрозить ей ужасной участью, которую он старался отвратить от осужденной, увещевая булевтов в Курии и народ на Рыночной площади; но кроткое спокойствие, выражавшееся в прекрасных чертах Паулы, обезоружило священника; он вспомнил просьбу Иоанны и не сказал ничего. До самой полуночи расспрашивал прелат заключенную обо всех обстоятельствах ее жизни; она отвечала с полной откровенностью, поражая епископа своим умом и возвышенным складом души. Престарелый дьякон, постоянно сопровождавший Иоанна, когда тот посещал в тюрьме заключенных женского пола, дремал в углу, ожидая конца их беседы. По дороге домой, епископ долго хранил молчание, но наконец заметил своему спутнику:
- Пока ты спал, эта юная еретичка, жившая среди мирских соблазнов, подарила мне отрадные мгновения, которые освежили мою душу.
XLV
Когда за женщинами затворились ворота в высокой тюремной стене, Иоанна пошла под руку с дочерью вдоль пустынных улиц, где было, по-прежнему, удушливо жарко. Масдакит следовал за ними с Марией. Он часто вытирал широкой ладонью глаза, пока та объясняла ему значение сцены на площади, и не раз прерывал ее речь своеобразными звуками, выражавшими огорчение и гнев. Прекрасная дамаскинка, ухаживавшая за ним во время болезни, казалась ему высшим существом; кроме того, по словам Манданы, им обоим не следовало забывать того, что сделала для них знатная девушка.
Наконец Рустем не выдержал и воскликнул, грозя могучим кулаком:
- Если бы я мог, то показал бы им…
Девочка посмотрела на него с умоляющим видом и заметила:
- Но ты можешь, Рустем, ты можешь!
- Я? - спросил удивленный перс, недоверчиво покачивая головой.
- Да, ты, Рустем, именно ты. Мы переговорили кое о чем с Орионом, и если бы ты согласился помочь им…
- Согласился помочь! - захохотал добрый малый, ударяя себя в грудь; потом он продолжал на ломаном греческом языке, который, однако, можно было вполне понять:
- Да я готов пожертвовать чем угодно для этой девушки! Ну, говори скорей, что нужно сделать!
Девочка повисла на локте масдакита, притянула его к себе и сказала:
- Мы знали, что у тебя благородное сердце, но видишь ли…
Мария вдруг остановилась и заметила совершенно иным тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Затем епископ спросил, еще более понизив голос:
- Не взять ли нам ее с собой немедленно?
Дьякон посоветовал ему не спешить, и тогда, подумав, Иоанн прибавил:
- Ты прав; нам нечего торопиться; хорошо, что мы по крайней мере узнали, где живет девочка.
Сторож отворил каморку Паулы. Прежде чем войти туда, епископ ласково обратился к ребенку и спросил: скучает ли Мария по своей матери.
- Очень часто! - ответила девочка.
Тогда прелат провел костлявой рукой по ее кудрям и со словами:
- Я был уверен в этом. Ты носишь прекрасное имя, дитя, и, может быть, по примеру своей матери посвятишь себя служению Богородице, благодатной Марии, благословеннейшей между всеми женщинами.
Говоря таким образом, новый епископ взял малышку за руку и вошел вместе с ней к осужденной. Пока та с удивлением смотрела на позднего посетителя, Иоанна и Пульхерия узнали в нем священника, с таким жаром порицавшего безбожную затею Горуса Аполлона. Это заставило женщин почтительно поклониться ему.
«Может быть, они и якобитки, - подумал про себя Иоанн. - Во всяком случае у них можно спокойно оставить девочку еще на несколько дней».
Он ласково поговорил с женщинами, после чего вдова Руфинуса собралась домой. Тогда епископ обещал завтра или послезавтра посетить ее дом, говоря, что здесь идет дело о счастье одного существа, дорогого им обоим. Иоанна подумала, что он намекает на Паулу, и шепнула:
- Она не догадывается о грозящей ей ужасной участи. Если можно, то пощади ее и не говори ни слова об этом. Пускай бедняжка спокойно проспит хоть сегодняшнюю ночь.
- Если сможет, - вздохнул прелат.
Когда Мария поцеловала его руку, он привлек ее к себе и сказал:
- Как младенец Иисус, так и всякое христианское дитя принадлежит матери, тебе выпало на долю редкое счастье, Мария. Твой отец пострадал за веру, а мать посвятила себя Господу по доброй воле. Жизненный путь ясно начертан перед тобой, дитя, подумай об этом хорошенько! Завтра… нет, послезавтра я приду к вам, чтобы наставить тебя на новую дорогу.
Иоанна побледнела при этих словах, она поняла, с какой целью хотел посетить их епископ. Внизу лестницы вдова Руфинуса обняла девочку и сказала:
- Желаешь ли ты жить в монастыре, вдали от нас, как твоя мать, заботясь только о спасении своей души? Нравится ли тебе эта тихая, благочестивая жизнь, о которой ты, наверное, много слышала от нашей Пуль?
Но девочка самым решительным тоном заявила, что не хочет быть монахиней. Вдова Руфинуса озабоченно поникла головой; чуткая Мария тотчас приняла веселый вид и воскликнула:
- Не бойся, дорогая матушка, через два дня многое переменится. Пускай епископ приходит к нам, я сумею с ним разделаться. О ты еще совсем не знаешь меня! Я держала себя кроткой овечкой при всех несчастьях, которые мы терпели вместе, но на самом деле я не такова; вы все удивитесь, когда узнаете на что я способна.
- Оставайся лучше такой, какая ты есть, - заметила Иоанна.
- Я всегда, всегда буду любить тебя и Пуль; но теперь я сделалась важным доверенным лицом. Завтра мне предстоит исполнить одно поручение Ориона… Рустем проводит меня; это очень важно, дорогая матушка, но я не должна никому доверять своей тайны, даже тебе.
Скрип тяжелых тюремных ворот заглушил ее слова. Епископ беседовал с Паулой несколько часов; на вопрос Иоанна, действительно ли она исповедует православную греческую веру, или, как выражается простой народ, принадлежит к мелхитскому толку, девушка отвечала утвердительно и прибавила, что епископ напрасно будет стараться внушить ей свои религиозные убеждения, так как она ни за что не оставит веры отцов своих. Тем не менее она уважает в нем ревностного христианина, пастыря и ученого. Ее покойный дядя почитал Иоанна более всех представителей якобитского духовенства, и потому Паула готова открыть перед ним свою душу ввиду близкой смерти.
Возмущенный первым ответом дамаскинки, епископ хотел пригрозить ей ужасной участью, которую он старался отвратить от осужденной, увещевая булевтов в Курии и народ на Рыночной площади; но кроткое спокойствие, выражавшееся в прекрасных чертах Паулы, обезоружило священника; он вспомнил просьбу Иоанны и не сказал ничего. До самой полуночи расспрашивал прелат заключенную обо всех обстоятельствах ее жизни; она отвечала с полной откровенностью, поражая епископа своим умом и возвышенным складом души. Престарелый дьякон, постоянно сопровождавший Иоанна, когда тот посещал в тюрьме заключенных женского пола, дремал в углу, ожидая конца их беседы. По дороге домой, епископ долго хранил молчание, но наконец заметил своему спутнику:
- Пока ты спал, эта юная еретичка, жившая среди мирских соблазнов, подарила мне отрадные мгновения, которые освежили мою душу.
XLV
Когда за женщинами затворились ворота в высокой тюремной стене, Иоанна пошла под руку с дочерью вдоль пустынных улиц, где было, по-прежнему, удушливо жарко. Масдакит следовал за ними с Марией. Он часто вытирал широкой ладонью глаза, пока та объясняла ему значение сцены на площади, и не раз прерывал ее речь своеобразными звуками, выражавшими огорчение и гнев. Прекрасная дамаскинка, ухаживавшая за ним во время болезни, казалась ему высшим существом; кроме того, по словам Манданы, им обоим не следовало забывать того, что сделала для них знатная девушка.
Наконец Рустем не выдержал и воскликнул, грозя могучим кулаком:
- Если бы я мог, то показал бы им…
Девочка посмотрела на него с умоляющим видом и заметила:
- Но ты можешь, Рустем, ты можешь!
- Я? - спросил удивленный перс, недоверчиво покачивая головой.
- Да, ты, Рустем, именно ты. Мы переговорили кое о чем с Орионом, и если бы ты согласился помочь им…
- Согласился помочь! - захохотал добрый малый, ударяя себя в грудь; потом он продолжал на ломаном греческом языке, который, однако, можно было вполне понять:
- Да я готов пожертвовать чем угодно для этой девушки! Ну, говори скорей, что нужно сделать!
Девочка повисла на локте масдакита, притянула его к себе и сказала:
- Мы знали, что у тебя благородное сердце, но видишь ли…
Мария вдруг остановилась и заметила совершенно иным тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167