К тому же нельзя было не признать, что он поразительно красив. Он обладал не только красотой в общепринятом понимании этого слова, а какой-то тревожащей, загадочной привлекательностью. И сейчас, когда его длинные ноги в сапогах преодолевали вслед за экономкой последние ступени лестницы, Эванджелина вспомнила ощущение бьющей через край жизненной силы под своими пальцами, когда взяла его за локоть.
Силы небесные, что это на нее нашло? Зачем она так вцепилась в его руку? И почему это совершенно незнакомый человек взглянул на нее в ответ на прикосновение таким напряженным и будоражашим воображение взглядом? Она провела наедине с ним более часа, изучая его лицо, делая наброски… и наслаждалась каждым моментом совсем не так, как положено изучающему свой объект художнику.
Наверное, она показалась ему невозмутимой, даже холодной, потому что именно такое впечатление она старалась произвести. Тем не менее, когда она взяла его под руку, он взглянул на нее так, словно пытался проникнуть в ее смятенную душу, и Эваиджелина даже побоялась посмотреть ему в глаза. А когда заставила себя взглянуть, то увидела в них тепло и понимание. А также нечто большее… Может быть, влечение? Да, на какое-то короткое мгновение в его серых глазах, словно в зеркале, отразилось такое же влечение, какое испытывала она сама.
Нет, этого не может быть. Ей показалось. Ведь мистер Робертс всего лишь клиент — приятный, красивый лондонский джентльмен, решивший подарить женщине, на которой собирается жениться, портрет по случаю помолвки. Горячая волна? Влечение? Напряжение? Какой вздор! Что за странные фантазии она себе позволяет? Тем более в такое время, как сейчас!
Уинни Уэйден, скорчив милую гримаску, потащила свою приятельницу в библиотеку.
— Ах, Эви, — защебетала она, — зачем ты разбиваешь мечты бедной вдовицы своим холодным рационализмом?
Сознавая, как глубоко ошибается ее компаньонка, Эванджелина с трудом подавила горький смех. Однако, твердо решив сохранить хотя бы видимость самообладания, она уселась в кресло перед камином и с лукавой улыбкой сказала:
— Хочу напомнить тебе, дорогая Уинни, что мистер Робертс еще не женат. Почему бы тебе не надеть к ужину свое красное платье? То, у которого вырез до сих пор, — она провела указательным пальцем линию ниже бюста, — чтобы он сразу же заприметил все твои многочисленные достоинства?
Уинни, наполнив два бокала мадерой, вручила один из них Эванджелине.
— Выпей вина, дорогая. Может быть, щечки немного порозовеют. Ты так побледнела, что можно подумать, будто наш гость не на одну меня произвел большое впечатление.
Эванджелина с благодарностью взяла бокал и сделала глоток. Как ни жаль, но даже с Уинни она не может поделиться своим новым пугающим чувством. Добродушные поддразнивания Уинни были тут ни при чем. Несомненно было одно: Эллиот Робертс — мечта любого художника, ставшая реальностью.
Много лет назад мать Эванджелины, желая расширить горизонты эстетического воспитания шестнадцатилетней дочери, повезла ее за границу изучать творчество итальянских мастеров. И тогда, в палаццо одного флорентийского дожа, Эви увидела бронзовую статую, на которую как две капли воды был похож Эллиот Роберте. Хотя живопись была единственной страстью Эванджелины с тех пор, как она себя помнила, при взгляде на эту этрусскую статую она была настолько околдована ее красотой, что пожалела о том, что не стала скульптором. И пока Мария ван Артевальде гуляла по Венеции в сопровождении их гостеприимного хозяина, ее дочь часами делала наброски статуи во всех мыслимых ракурсах.
Мать называла это тогда одержимостью. Именно одержимостью можно было назвать и то чувство, которое теперь испытывала Эванджелина при виде Эллиота Робертса.
Ее потянуло к нему еще до того, как она взяла его за локоть. Нет, он не был тем этрусским героем, статуя которого была некогда отлита из расплавленного металла, давно уже ставшего холодным. Он был человеком с горячей кровью, в котором так и билась жизненная энергия, который жил, дышал, у которого были желания и который вызывал желание у нее. И сегодня, словно во сне, она торопливо делала наброски, как будто боялась, что он исчезнет, потому что в нем тоже была заметна какая-то неуверенность и даже растерянность, которую не могла объяснить себе Эванджелина.
В последнее время Питер Уэйден редко передавал Эванджелине заказы на портреты, потому что другие ее картины теперь стали приносить больше прибыли. Однако, едва увидев Эллиота Робертса, она поняла, почему Питер направил его к ней. Этот мужчина обладал редкостной первозданной красотой, которая почти никогда не встречается у англичан. Атлет огромного роста, с длинными руками и ногами, Роберте обладал чеканным, четко очерченным лицом: черные волосы, прямые и густые, были несколько длинноваты, подчеркивая твердую линию челюсти и упрямый квадратный подбородок. Холодные серые, словно подернутые дымкой, глаза, крупный надменный нос с небольшой горбинкой, высокий аристократический лоб… Он производил ошеломляющее впечатление.
Сев напротив нее в студии, он полностью завладел ее вниманием, и она, не удержавшись, протянула руку и прикоснулась к его лицу. Пристальный, проникающий в душу взгляд, который он на нее бросил, заставил ее ощутить себя не только художницей, но и женщиной, и сразу же напомнил о том, что перед ней мужчина. У Эванджелины неожиданно сладко эамерло сердце в предвкушении чего-то неизведанного, но желанного, чего она тем не менее не могла себе позволить.
Несмотря на впечатляющий рост, он был очень пропорционален — узкобедрый, широкоплечий, — и Эванджелина вновь, как в ранней юности перед этрусской статуей, пожалела о том, что она не скульптор. Двух измерений для изображения Эллиота Робертса было явно недостаточно. Его красота — настоящий подарок судьбы для художника — заставила ее поддаться глупому порыву и прикоснуться к его руке, уговаривая остаться в доме, чтобы переждать непогоду. Интересно, каковы будут ощущения, если прикоснешься пальцем к твердым мышцам его спины?
— Эванджелина, Эванджелина! Послушай нас, пожалуйста.
Эванджелина, все еще держа бокал в руке, с трудом вышла из задумчивости и вернулась к реальности. Перед ней стояли Уинни и кухарка.
— Извините, я задумалась. Так о чем вы говорили? Губы Уинни тронула лукавая усмешка.
— Кухарка хотела спросить насчет пирожков с яблоками…
— Да, мисс, — подтвердила кухарка, вытирая руки о фартук. — И еще насчет риса: отваривать ли его отдельно или тушить вместе с мясом, как обычно?
Вытаскивая запасные одеяла и наблюдая за приготовлением ванны для Эллиота, экономка без умолку болтала. Она довела до его сведения, что в Чатем-Лодже ложатся и встают по-деревенски рано, а ужинают ровно в половине седьмого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Силы небесные, что это на нее нашло? Зачем она так вцепилась в его руку? И почему это совершенно незнакомый человек взглянул на нее в ответ на прикосновение таким напряженным и будоражашим воображение взглядом? Она провела наедине с ним более часа, изучая его лицо, делая наброски… и наслаждалась каждым моментом совсем не так, как положено изучающему свой объект художнику.
Наверное, она показалась ему невозмутимой, даже холодной, потому что именно такое впечатление она старалась произвести. Тем не менее, когда она взяла его под руку, он взглянул на нее так, словно пытался проникнуть в ее смятенную душу, и Эваиджелина даже побоялась посмотреть ему в глаза. А когда заставила себя взглянуть, то увидела в них тепло и понимание. А также нечто большее… Может быть, влечение? Да, на какое-то короткое мгновение в его серых глазах, словно в зеркале, отразилось такое же влечение, какое испытывала она сама.
Нет, этого не может быть. Ей показалось. Ведь мистер Робертс всего лишь клиент — приятный, красивый лондонский джентльмен, решивший подарить женщине, на которой собирается жениться, портрет по случаю помолвки. Горячая волна? Влечение? Напряжение? Какой вздор! Что за странные фантазии она себе позволяет? Тем более в такое время, как сейчас!
Уинни Уэйден, скорчив милую гримаску, потащила свою приятельницу в библиотеку.
— Ах, Эви, — защебетала она, — зачем ты разбиваешь мечты бедной вдовицы своим холодным рационализмом?
Сознавая, как глубоко ошибается ее компаньонка, Эванджелина с трудом подавила горький смех. Однако, твердо решив сохранить хотя бы видимость самообладания, она уселась в кресло перед камином и с лукавой улыбкой сказала:
— Хочу напомнить тебе, дорогая Уинни, что мистер Робертс еще не женат. Почему бы тебе не надеть к ужину свое красное платье? То, у которого вырез до сих пор, — она провела указательным пальцем линию ниже бюста, — чтобы он сразу же заприметил все твои многочисленные достоинства?
Уинни, наполнив два бокала мадерой, вручила один из них Эванджелине.
— Выпей вина, дорогая. Может быть, щечки немного порозовеют. Ты так побледнела, что можно подумать, будто наш гость не на одну меня произвел большое впечатление.
Эванджелина с благодарностью взяла бокал и сделала глоток. Как ни жаль, но даже с Уинни она не может поделиться своим новым пугающим чувством. Добродушные поддразнивания Уинни были тут ни при чем. Несомненно было одно: Эллиот Робертс — мечта любого художника, ставшая реальностью.
Много лет назад мать Эванджелины, желая расширить горизонты эстетического воспитания шестнадцатилетней дочери, повезла ее за границу изучать творчество итальянских мастеров. И тогда, в палаццо одного флорентийского дожа, Эви увидела бронзовую статую, на которую как две капли воды был похож Эллиот Роберте. Хотя живопись была единственной страстью Эванджелины с тех пор, как она себя помнила, при взгляде на эту этрусскую статую она была настолько околдована ее красотой, что пожалела о том, что не стала скульптором. И пока Мария ван Артевальде гуляла по Венеции в сопровождении их гостеприимного хозяина, ее дочь часами делала наброски статуи во всех мыслимых ракурсах.
Мать называла это тогда одержимостью. Именно одержимостью можно было назвать и то чувство, которое теперь испытывала Эванджелина при виде Эллиота Робертса.
Ее потянуло к нему еще до того, как она взяла его за локоть. Нет, он не был тем этрусским героем, статуя которого была некогда отлита из расплавленного металла, давно уже ставшего холодным. Он был человеком с горячей кровью, в котором так и билась жизненная энергия, который жил, дышал, у которого были желания и который вызывал желание у нее. И сегодня, словно во сне, она торопливо делала наброски, как будто боялась, что он исчезнет, потому что в нем тоже была заметна какая-то неуверенность и даже растерянность, которую не могла объяснить себе Эванджелина.
В последнее время Питер Уэйден редко передавал Эванджелине заказы на портреты, потому что другие ее картины теперь стали приносить больше прибыли. Однако, едва увидев Эллиота Робертса, она поняла, почему Питер направил его к ней. Этот мужчина обладал редкостной первозданной красотой, которая почти никогда не встречается у англичан. Атлет огромного роста, с длинными руками и ногами, Роберте обладал чеканным, четко очерченным лицом: черные волосы, прямые и густые, были несколько длинноваты, подчеркивая твердую линию челюсти и упрямый квадратный подбородок. Холодные серые, словно подернутые дымкой, глаза, крупный надменный нос с небольшой горбинкой, высокий аристократический лоб… Он производил ошеломляющее впечатление.
Сев напротив нее в студии, он полностью завладел ее вниманием, и она, не удержавшись, протянула руку и прикоснулась к его лицу. Пристальный, проникающий в душу взгляд, который он на нее бросил, заставил ее ощутить себя не только художницей, но и женщиной, и сразу же напомнил о том, что перед ней мужчина. У Эванджелины неожиданно сладко эамерло сердце в предвкушении чего-то неизведанного, но желанного, чего она тем не менее не могла себе позволить.
Несмотря на впечатляющий рост, он был очень пропорционален — узкобедрый, широкоплечий, — и Эванджелина вновь, как в ранней юности перед этрусской статуей, пожалела о том, что она не скульптор. Двух измерений для изображения Эллиота Робертса было явно недостаточно. Его красота — настоящий подарок судьбы для художника — заставила ее поддаться глупому порыву и прикоснуться к его руке, уговаривая остаться в доме, чтобы переждать непогоду. Интересно, каковы будут ощущения, если прикоснешься пальцем к твердым мышцам его спины?
— Эванджелина, Эванджелина! Послушай нас, пожалуйста.
Эванджелина, все еще держа бокал в руке, с трудом вышла из задумчивости и вернулась к реальности. Перед ней стояли Уинни и кухарка.
— Извините, я задумалась. Так о чем вы говорили? Губы Уинни тронула лукавая усмешка.
— Кухарка хотела спросить насчет пирожков с яблоками…
— Да, мисс, — подтвердила кухарка, вытирая руки о фартук. — И еще насчет риса: отваривать ли его отдельно или тушить вместе с мясом, как обычно?
Вытаскивая запасные одеяла и наблюдая за приготовлением ванны для Эллиота, экономка без умолку болтала. Она довела до его сведения, что в Чатем-Лодже ложатся и встают по-деревенски рано, а ужинают ровно в половине седьмого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89