Ничего не ответив, вдова принялась играть длинной часовой цепочкой. Грудь её вздымалась под чёрной тафтой корсажа, и, слегка прищурив глаза, склонив голову, как голубка, она спросила наивным тоном:
— Как звали эту даму?
— Это неизвестно. Она была любовницей регента, — помните, того, кто столько распутничал?
— Ещё бы, в мемуарах той эпохи…
Не докончив фразы, нотариус выразил сожаление, что принц крови, раб своих страстей, подавал столь дурной пример.
— Полноте, все вы, мужчины, одинаковы!
Оба кавалера горячо запротестовали; завязался разговор о женщинах, о любви. Мареско уверял, что существует много счастливых браков; порою вы даже не подозреваете, что счастье совсем рядом, под рукой. Намёк был слишком прозрачен. Вдова густо покраснела, но тут же оправилась.
— Не правда ли, господин Бувар, мы уже вышли из возраста, когда совершают безумства?
— Э нет, я ещё за себя не ручаюсь!
Предложив ей руку, он повёл её в следующую комнату.
— Не споткнитесь, здесь ступеньки. Вот так. Теперь полюбуйтесь на витраж.
Они различили на стекле фигуру ангела с двумя крыльями, в пурпурном плаще. Всё остальное сливалось под свинцовыми бляшками, скреплявшими многочисленные трещины. Спустились сумерки, протянулись тени, г?жа Борден стала серьёзной.
Бувар исчез и вернулся закутанный в шерстяное одеяло, затем преклонил колени перед аналоем, закрыл лицо руками, раздвинул локти; лучи заходящего солнца освещали его плешь, и он спросил, довольный произведённым эффектом:
— Не правда ли, я похож на средневекового монаха?
Запрокинув голову, закатив глаза, он как бы застыл в молитвенном экстазе. В коридоре раздался густой бас Пекюше:
— Не бойся, это я.
Он торжественно вошёл в комнату; на голове у него была каска, — чугунок с остроконечными ушками.
Бувар не вставал с колен. Двое гостей продолжали стоять. На минуту все застыли на месте, оторопев.
Г?жа Борден поздоровалась с Пекюше довольно сухо. Тем не менее он осведомился, всё ли ей показали.
— Кажется, всё.
Он указал на пустую стену.
— Извините, вот здесь мы поставим замечательную вещь, которую ещё реставрируют.
После этого вдова Борден и г?н Мареско удалились.
Бувар и Пекюше стали втихомолку соперничать друг с другом. Они отправлялись на поиски поодиночке, и каждый, стараясь превзойти другого, хвастался своими находками. Пекюше только что приобрёл каску.
Бувар поздравил его и удостоился похвалы за одеяло.
Мели, с помощью шнурков, смастерила из него монашескую сутану. Они надевали её по очереди, принимая гостей.
Их посетили Жирбаль, Фуро, капитан Герто, потом менее важные лица — Ланглуа, Бельжамб, их фермеры и даже соседские служанки. И всякий раз хозяева повторяли свои объяснения, показывали место, где будет стоять пресловутый ларь, скромничали, просили извинения за беспорядок.
Пекюше в дни приёмов щеголял в феске зуава, привезённой из Парижа, считая, что она больше подходит к их живописной обстановке. Некоторое время спустя он надевал каску, сдвинув её на затылок, чтобы оставить открытым лицо. Бувар не упускал случая показать упражнения с алебардой; наконец они переглядывались, спрашивая друг друга, достоин ли гость того, чтобы ему представили «средневекового монаха». Как они, взволновались, когда перед воротами остановился, кабриолет графа де Фавержа! Он заявил, что приехал лишь на минуту. Вот в чём дело в двух словах:
Гюрель, его поверенный, сообщил, что, собирая документы, они скупили старые рукописи на ферме Обри.
Друзья подтвердили этот факт.
Так вот, не попались ли им письма бывшего адъютанта герцога Ангулемского, барона де Гонневаля, который гостил в Обри? По семейным обстоятельствам он хотел бы получить эту корреспонденцию.
Нет, таких писем у них нет, но графа может заинтересовать одна вещь, если он соблаговолит последовать за ними в библиотеку.
Никогда ещё в коридоре не скрипели такие изящные лакированные сапоги. Граф споткнулся о саркофаг, чуть не раздавил несколько черепиц, задел кресло, спустился по двум ступенькам и вошёл во вторую комнату. Там, под балдахином, возле св. Петра, ему показали горшок для масла, изготовленный в Нороне.
Бувар и Пекюше были уверены, что дата сама по себе должна произвести впечатление.
Именитый гость из вежливости осмотрел весь музей. Он повторял: «Любопытно. Очень мило!», похлопывая себя по губам набалдашником трости. Он поблагодарил их от себя лично за то, что они спасли и сохранили обломки средневековья, славной эпохи расцвета религии и рыцарской доблести. Он уважал прогресс и посвятил бы себя, подобно им, этим интересным изысканиям, но политика, муниципальный совет, сельское хозяйство — множество дел занимают всё его время.
— Впрочем, после вас всё равно ничего не останется: ведь скоро вы вычерпаете до дна все достопримечательности в нашем департаменте.
— Скажу без ложной скромности, мы тоже так думаем! — подтвердил Пекюше.
Однако кое-что ещё можно отыскать в Шавиньоле; например, в переулочке за кладбищенской стеной с незапамятных времен лежит зарытая в земле чаша для святой воды. Хозяев очень заинтересовало это сообщение; они обменялись взглядом, спрашивая друг друга: «Стоит ли этим заняться?», но граф уже направился к выходу.
Мели, которая подслушивала за дверью, мигом исчезла.
Проходя по двору, граф заметил Горжю, который курил трубку, скрестив руки на груди.
— У вас работает этот парень? Ну-ну! В случае беспорядков я бы его поостерёгся.
Граф де Фаверж сел в свою двуколку.
Почему служанка так его испугалась?
В ответ на расспросы она сказала, что работала у него на ферме. Это была та самая девчонка, которая при них, два года назад, поила сидром косарей. Её наняли было прислуживать в замке, но скоро уволили: «Кто-то её оклеветал».
Горжю им тоже не в чем было упрекнуть. Он был мастер на все руки, а к ним относился с большим уважением.
Наутро, едва рассвело, они отправились на кладбище.
Бувар начал стучать тростью по земле в указанном месте; звякнуло что-то твёрдое. Они выпололи сорняки и увидели каменную чашу, купель, дно которой заросло травой.
Между тем ведь не полагается зарывать купели вдали от церкви!
Пекюше набросал рисунок, Бувар сделал точное описание, и они отправили всё это в письме к Ларсонеру.
Тот ответил не медля:
«Ура, дорогие собратья! Это несомненно друидическая чаша!»
Тем не менее он предостерегал их от ошибок. Топорик, присланный ими, весьма сомнителен, и ради них самих, как и ради себя, он прислал им целый список книг для изучения.
В постскриптуме Ларсонер выражал желание самому взглянуть на чашу в ближайшие дни, во время путешествия по Бретани.
Бувар и Пекюше, не теряя времени, углубились в изучение кельтской археологии.
Согласно этой науке, древние галлы, наши предки, поклонялись божествам Кирку и Крону, Таранису, Эзусу, Неталемнии, небу и земле, ветру, воде, а сверх того великому Тевтату, который у язычников назывался Сатурном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Как звали эту даму?
— Это неизвестно. Она была любовницей регента, — помните, того, кто столько распутничал?
— Ещё бы, в мемуарах той эпохи…
Не докончив фразы, нотариус выразил сожаление, что принц крови, раб своих страстей, подавал столь дурной пример.
— Полноте, все вы, мужчины, одинаковы!
Оба кавалера горячо запротестовали; завязался разговор о женщинах, о любви. Мареско уверял, что существует много счастливых браков; порою вы даже не подозреваете, что счастье совсем рядом, под рукой. Намёк был слишком прозрачен. Вдова густо покраснела, но тут же оправилась.
— Не правда ли, господин Бувар, мы уже вышли из возраста, когда совершают безумства?
— Э нет, я ещё за себя не ручаюсь!
Предложив ей руку, он повёл её в следующую комнату.
— Не споткнитесь, здесь ступеньки. Вот так. Теперь полюбуйтесь на витраж.
Они различили на стекле фигуру ангела с двумя крыльями, в пурпурном плаще. Всё остальное сливалось под свинцовыми бляшками, скреплявшими многочисленные трещины. Спустились сумерки, протянулись тени, г?жа Борден стала серьёзной.
Бувар исчез и вернулся закутанный в шерстяное одеяло, затем преклонил колени перед аналоем, закрыл лицо руками, раздвинул локти; лучи заходящего солнца освещали его плешь, и он спросил, довольный произведённым эффектом:
— Не правда ли, я похож на средневекового монаха?
Запрокинув голову, закатив глаза, он как бы застыл в молитвенном экстазе. В коридоре раздался густой бас Пекюше:
— Не бойся, это я.
Он торжественно вошёл в комнату; на голове у него была каска, — чугунок с остроконечными ушками.
Бувар не вставал с колен. Двое гостей продолжали стоять. На минуту все застыли на месте, оторопев.
Г?жа Борден поздоровалась с Пекюше довольно сухо. Тем не менее он осведомился, всё ли ей показали.
— Кажется, всё.
Он указал на пустую стену.
— Извините, вот здесь мы поставим замечательную вещь, которую ещё реставрируют.
После этого вдова Борден и г?н Мареско удалились.
Бувар и Пекюше стали втихомолку соперничать друг с другом. Они отправлялись на поиски поодиночке, и каждый, стараясь превзойти другого, хвастался своими находками. Пекюше только что приобрёл каску.
Бувар поздравил его и удостоился похвалы за одеяло.
Мели, с помощью шнурков, смастерила из него монашескую сутану. Они надевали её по очереди, принимая гостей.
Их посетили Жирбаль, Фуро, капитан Герто, потом менее важные лица — Ланглуа, Бельжамб, их фермеры и даже соседские служанки. И всякий раз хозяева повторяли свои объяснения, показывали место, где будет стоять пресловутый ларь, скромничали, просили извинения за беспорядок.
Пекюше в дни приёмов щеголял в феске зуава, привезённой из Парижа, считая, что она больше подходит к их живописной обстановке. Некоторое время спустя он надевал каску, сдвинув её на затылок, чтобы оставить открытым лицо. Бувар не упускал случая показать упражнения с алебардой; наконец они переглядывались, спрашивая друг друга, достоин ли гость того, чтобы ему представили «средневекового монаха». Как они, взволновались, когда перед воротами остановился, кабриолет графа де Фавержа! Он заявил, что приехал лишь на минуту. Вот в чём дело в двух словах:
Гюрель, его поверенный, сообщил, что, собирая документы, они скупили старые рукописи на ферме Обри.
Друзья подтвердили этот факт.
Так вот, не попались ли им письма бывшего адъютанта герцога Ангулемского, барона де Гонневаля, который гостил в Обри? По семейным обстоятельствам он хотел бы получить эту корреспонденцию.
Нет, таких писем у них нет, но графа может заинтересовать одна вещь, если он соблаговолит последовать за ними в библиотеку.
Никогда ещё в коридоре не скрипели такие изящные лакированные сапоги. Граф споткнулся о саркофаг, чуть не раздавил несколько черепиц, задел кресло, спустился по двум ступенькам и вошёл во вторую комнату. Там, под балдахином, возле св. Петра, ему показали горшок для масла, изготовленный в Нороне.
Бувар и Пекюше были уверены, что дата сама по себе должна произвести впечатление.
Именитый гость из вежливости осмотрел весь музей. Он повторял: «Любопытно. Очень мило!», похлопывая себя по губам набалдашником трости. Он поблагодарил их от себя лично за то, что они спасли и сохранили обломки средневековья, славной эпохи расцвета религии и рыцарской доблести. Он уважал прогресс и посвятил бы себя, подобно им, этим интересным изысканиям, но политика, муниципальный совет, сельское хозяйство — множество дел занимают всё его время.
— Впрочем, после вас всё равно ничего не останется: ведь скоро вы вычерпаете до дна все достопримечательности в нашем департаменте.
— Скажу без ложной скромности, мы тоже так думаем! — подтвердил Пекюше.
Однако кое-что ещё можно отыскать в Шавиньоле; например, в переулочке за кладбищенской стеной с незапамятных времен лежит зарытая в земле чаша для святой воды. Хозяев очень заинтересовало это сообщение; они обменялись взглядом, спрашивая друг друга: «Стоит ли этим заняться?», но граф уже направился к выходу.
Мели, которая подслушивала за дверью, мигом исчезла.
Проходя по двору, граф заметил Горжю, который курил трубку, скрестив руки на груди.
— У вас работает этот парень? Ну-ну! В случае беспорядков я бы его поостерёгся.
Граф де Фаверж сел в свою двуколку.
Почему служанка так его испугалась?
В ответ на расспросы она сказала, что работала у него на ферме. Это была та самая девчонка, которая при них, два года назад, поила сидром косарей. Её наняли было прислуживать в замке, но скоро уволили: «Кто-то её оклеветал».
Горжю им тоже не в чем было упрекнуть. Он был мастер на все руки, а к ним относился с большим уважением.
Наутро, едва рассвело, они отправились на кладбище.
Бувар начал стучать тростью по земле в указанном месте; звякнуло что-то твёрдое. Они выпололи сорняки и увидели каменную чашу, купель, дно которой заросло травой.
Между тем ведь не полагается зарывать купели вдали от церкви!
Пекюше набросал рисунок, Бувар сделал точное описание, и они отправили всё это в письме к Ларсонеру.
Тот ответил не медля:
«Ура, дорогие собратья! Это несомненно друидическая чаша!»
Тем не менее он предостерегал их от ошибок. Топорик, присланный ими, весьма сомнителен, и ради них самих, как и ради себя, он прислал им целый список книг для изучения.
В постскриптуме Ларсонер выражал желание самому взглянуть на чашу в ближайшие дни, во время путешествия по Бретани.
Бувар и Пекюше, не теряя времени, углубились в изучение кельтской археологии.
Согласно этой науке, древние галлы, наши предки, поклонялись божествам Кирку и Крону, Таранису, Эзусу, Неталемнии, небу и земле, ветру, воде, а сверх того великому Тевтату, который у язычников назывался Сатурном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79