— Оставьте!
— Право же! Брак вовсе не таинство. Таинство должно подтверждаться каким-нибудь знамением. Покажите мне знамение, подтверждающее брак.
Тщётно кюре утверждал, что брак символизирует соединение бога с церковью.
— Вы не понимаете христианства, а закон…
— На законе сказалось влияние христианства, иначе он допускал бы многобрачие, — сказал граф.
Кто-то вставил:
— А что в этом было бы дурного?
Это сказал Бувар, полускрытый за шторой.
— Можно иметь несколько жён, как, например, у патриархов, у мормонов, у мусульман, и тем не менее быть честным человеком!
— Нет, нет! — вскричал священник. — Честность заключается в том, чтобы исполнять свой долг. Наш долг — поклоняться богу. Следовательно, нехристианин не может быть честным.
— Все одинаковы, — возразил Бувар.
Граф, приняв эти слова за выпад против религии, стал восхвалять её. Она дала свободу рабам.
Бувар привёл несколько цитат в доказательство противного.
— Апостол Павел советует рабам подчиняться хозяевам как Христу. Святой Амвросий называет рабство даром божьим.
— Книга Левит, Исход и соборы санкционировали его. Боссюэ считает, что рабство — одно из прав человека. Монсеньор Бувье одобряет его.
Граф возразил, что как-никак христианство содействовало цивилизации.
— Оно содействовало и лености, потому что объявило бедность добродетелью.
— А как же быть с евангельской моралью?
— Сомнительная мораль! Работники последнего часа получают столько же, сколько работники первого. Дают тому, кто уже имеет, и отнимают у неимущего. Что же касается предписания принимать пощёчины, не отвечая на них, и давать себя обворовывать, то это только поощряет дерзких, подлых, вороватых.
Страсти разгорелись, когда Пекюше заявил, что, по его мнению, уж лучше буддизм.
Священник расхохотался:
— Буддизм! Ого!
Госпожа де Ноар всплеснула руками:
— Буддизм!
— Буддизм? То есть как буддизм? — повторял граф.
— А вы с ним знакомы? — спросил Пекюше аббата Жефруа, но тот замялся.
— Так знайте же, что буддизм глубже и раньше христианства постиг тщету всего земного. Обряды его величественны, последователи его многочисленнее, чем все христиане вместе взятые, а что касается воплощений, то у Вишну их не одно, а целых девять!
— Всё это враки путешественников, — возмутилась г?жа де Ноар.
— Поддержанные франкмасонами, — поддакнул кюре.
Тут все заговорили сразу:
— Ну что ж, продолжайте в том же духе!
— Прекрасно!
— А по-моему, так просто нелепо!
— Быть того не может.
Пекюше довели до того, что он от отчаяния заявил, что перейдёт в буддизм.
— Вы оскорбляете христианок, — сказал барон.
Госпожа де Ноар без сил опустилась в кресло. Графиня и Иоланда молчали. Граф таращил глаза. Гюрель дожидался распоряжений. Аббат, чтобы успокоиться, стал читать молитвенник.
Вид его подействовал на де Фавержа умиротворяюще, и он сказал, глядя на двух чудаков:
— Прежде чем хулить Евангелие, особенно когда собственная жизнь небезупречна, надо самим исправиться…
— Исправиться?
— Небезупречна?
— Довольно, господа! Вы должны меня понять!
Граф обратился к Фуро:
— Сорель всё знает, ступайте к нему.
Бувар и Пекюше удалились, не простившись.
Дойдя до конца аллеи, все трое дали волю своему негодованию.
— Со мной обращаются как с лакеем, — ворчал Фуро.
Друзья сочувствовали ему, и он, несмотря на воспоминание о геморроидальных шишках, почувствовал к ним нечто вроде расположения.
В поле производились дорожные работы. Человек, руководивший рабочими, подошёл к ним: то был Горжю. Разговорились. Он наблюдал за мощением дороги, прокладка которой была одобрена в 1848 году; своей должностью он был обязан де Маюро, инженеру по образованию.
— Тому самому, который женится на мадмуазель де Фаверж! Вы, вероятно, там и были?
— В последний раз, — резко ответил Пекюше.
Горжю прикинулся простачком.
— Поссорились? Да что вы? Неужто?
Если бы они видели выражение его лица, когда пошли дальше, то поняли бы, что он догадывается о причине.
Немного погодя они остановились перед изгородью, за которой виднелись собачьи конуры и домик, крытый красной черепицей.
На пороге стояла Викторина. Поднялся лай. Из домика вышла жена сторожа.
Догадываясь, зачем пришёл мэр, она кликнула Виктора.
Всё было заранее подготовлено, пожитки детей увязаны в два узла, заколотых булавками.
— Счастливого пути! — сказала она. — Какое счастье избавиться от этой дряни!
А разве они виноваты, что родились от каторжника? Вид у них был самый смирный, и они даже не спрашивали, куда их ведут.
Бувар и Пекюше наблюдали за ними.
Викторина на ходу напевала песенку, слов которой нельзя было разобрать; на руке у неё висел узелок с вещами; она была похожа на модистку, несущую готовый заказ. Порою она оборачивалась, и Пекюше, видя её белокурые завитки и милую фигурку, сожалел о том, что у него нет такой дочки. Если бы вырастить её в других условиях, она со временем стала бы очаровательной. Какое счастье следить за тем, как она растет, изо дня в день слышать её щебетанье, целовать её, когда вздумается! Чувство умиления, идущее из сердца, увлажнило его взор и стеснило грудь.
Виктор по-солдатски закинул себе узелок на спину. Он посвистывал, бросал камушки в ворон, скакавших по бороздам, отбегал в сторону, чтобы срезать себе тросточку. Фуро подозвал его, а Бувар взял его за руку — ему приятно было чувствовать в своей руке крупные, крепкие мальчишеские пальцы. Бедному проказнику хотелось только одного — свободно развиваться, как развивается цветок на вольном воздухе. А в четырёх стенах, от уроков, наказаний и прочих глупостей, он просто зачахнет. Бувара охватили возмущение, жалость, негодование на судьбу — один из тех припадков ярости, когда хочется ниспровергнуть весь государственный строй.
— Скачи, резвись, — сказал он. — Наслаждайся последним днём свободы.
Мальчишка побежал.
Брату и сестре предстояло переночевать на постоялом дворе, а на рассвете фалезский дилижанс возьмёт Виктора, чтобы доставить его в Бобурский исправительный приют. За Викториной придёт монахиня из сиротского приюта в Гран-Кане.
Сказав об этом, Фуро погрузился в свои мысли. Но Бувар спросил, во что может обходиться содержание двух таких малышей.
— Ну… пожалуй, франков в триста. А граф дал мне на первое время двадцать пять. Вот скряга!
Фуро никак не мог успокоиться, что в замке столь неуважительно относятся к званию мэра; он молча ускорил шаг.
Бувар прошептал:
— Мне их жаль. Я охотно взял бы их на своё попечение.
— Я тоже, — сказал Пекюше.
Обоим пришла в голову одна и та же мысль.
— Вероятно, тут встретятся какие-нибудь препятствия?
— Никаких, — ответил Фуро.
К тому же он в качестве мэра имеет право доверить сирот, кому найдёт нужным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79