жи Борден. Ведь она заигрывала с ним: первый раз — во время пожара скирд, второй раз — у них за обедом, потом в музее, когда он декламировал, а недавно она, забыв обиду, приходила три воскресенья подряд. И он отправился к ней, потом стал бывать чаще в надежде увлечь её.
С тех пор как Пекюше обратил внимание на молоденькую служанку, черпавшую воду из колодца, он стал чаще заговаривать с нею; подметала ли она коридор, развешивала ли белье или орудовала кастрюлями, он не мог вдоволь налюбоваться ею и сам удивлялся своим чувствам. Он пламенел и томился, словно вновь стал подростком; воспоминание о г?же Кастильон, обнимающей Горжю, преследовало его.
Он стал расспрашивать Бувара о том, как ведут себя распутники, когда хотят покорить женщину.
— Делают подарки, угощают в ресторанах.
— Так, так. А дальше?
— Некоторые женщины делают вид, будто упали в обморок, чтобы их отнесли на диван, другие нарочно роняют носовой платок. Лучшие из них откровенно назначают свидание.
Бувар пустился в описания; они воспламеняли воображение Пекюше, как непристойные картинки.
— Первое правило — не верить их словам. Я знавал таких, которые казались святыми, а на самом деле были настоящими Мессалинами! Прежде всего — смелость.
Но смелым не становишься по заказу. Пекюше со дня на день откладывал решение, да и присутствие Жермены смущало его.
Надеясь, что она потребует расчёта, он заставлял её всё больше работать, не пропускал случая сделать ей замечание, когда она напивалась, вслух возмущался её нечистоплотностью, леностью и добился того, что ей отказали от места.
Теперь он был свободен!
С каким нетерпением ожидал он момента, когда Бувар уйдёт из дома! Как билось у него сердце, когда за Буваром захлопывалась дверь!
Мели шила за столиком у окна, при свече; время от времени она зубами перекусывала нитку, потом прищуривалась, чтобы продеть её в ушко.
Прежде всего он поинтересовался, какого рода мужчины ей нравятся. Такие, например, как Бувар? Вовсе нет; она предпочитает худых. Он осмелился спросить, были ли у неё любовники.
— Никогда!
Подойдя поближе, он любовался её тонким носиком, маленьким ртом, контуром её лица. Он говорил ей комплименты и призывал быть умницей.
Склоняясь над нею, он видел под корсажем белые выпуклости груди, от которых исходило тёплое благоухание, согревавшее ему щёку. Однажды вечером он прикоснулся губами к пушку на её затылке, и его охватил трепет, проникший до мозга костей. В другой раз он поцеловал её в подбородок и еле удержался, чтобы не укусить, так упоительна была её кожа. Она ответила на его поцелуй. Комната завертелась. Глаза его заволокло туманом.
Он подарил ей башмаки и часто угощал рюмочкой анисовой…
Чтобы помочь ей, он вставал спозаранку, колол дрова, разжигал плиту, простирал свою заботу до того, что вместо неё чистил обувь Бувара.
Мели не падала в обморок, не роняла платок, и Пекюше не знал, на что решиться; желание его распалялось от страха утолить его.
Бувар упорно ухаживал за г?жой Борден.
Она принимала его несколько чопорно, затянутая в сизое шёлковое платье, которое потрескивало, как конская сбруя, и при этом для важности играла своей длинной золотой цепочкой.
Темою их бесед были обитатели Шавиньоля или «покойный её супруг», некогда судебный пристав в Ливаро.
Однажды она осведомилась о прошлом Бувара, желая узнать об «его юношеских проказах»; попутно она поинтересовалась его состоянием и тем, что связывает его с Пекюше.
Он восторгался порядком в её доме, а когда обедал у неё — тщательностью сервировки, изысканностью кухни. Вереница отменнейших блюд, прерываемых через равные промежутки бургундским, приводила их к десерту, и тут они подолгу потягивали кофей; г?жа Борден, раздувая ноздри, окунала в блюдечко свою полную губу, осенённую тёмным пушком.
Однажды она вышла к нему в декольте. Плечи её обворожили Бувара. Сидя возле неё на низеньком стуле, он вздумал погладить её руки. Вдова разгневалась. Он больше не осмеливался, но охотно представлял себе её полные, изумительно упругие прелести.
Как-то вечером, когда стряпня Мели особенно опротивела ему, он с радостью направился в гостиную г?жи Борден. Вот где ему следовало бы жить!
От лампы, прикрытой розовым абажуром, разливался спокойный свет. Вдова сидела около камина, ножка её выступала из-под подола платья. После первых же слов разговор иссяк.
Она смотрела на него, чуть прищурившись, томно и пристально.
Бувар не выдержал; он опустился на колени и пролепетал:
— Я люблю вас! Выходите за меня замуж!
Госпожа Борден глубоко вздохнула, потом кокетливо сказала, что он шутит, над ними, конечно, станут смеяться, это неразумно. Своим признанием он смутил её.
Бувар возразил, что они не нуждаются ни в чьём согласии.
— Что вас останавливает? Приданое? На бельё у нас одинаковая метка «Б». Мы сольём их в одну.
Такой довод ей понравился. Но одно важное обстоятельство не позволяло ей дать ответ до конца месяца. Бувар огорчился.
Она проявила чуткость и проводила его до дому в сопровождении Марианны, нёсшей фонарь.
Друзья скрывали друг от друга свои увлечения.
Пекюше рассчитывал, что его интрижка с прислугой останется тайною. Если же Бувар станет возражать, он увезёт её куда-нибудь, хоть в Алжир; там жизнь недорога. Но как ни был он поглощён своею любовью, всё же, строя такие планы, он постоянно думал о последствиях.
Бувар рассчитывал превратить музей в супружескую спальню, если на это согласится Пекюше; в противном случае он переедет к жене.
Как-то днём, неделю спустя, они были у неё в саду; почки начинали распускаться, на небе, между облаками, виднелись большие синие просветы. Она склонилась, чтобы нарвать фиалок, потом, подавая их ему, сказала:
— Поздравьте госпожу Бувар!
— Как? Правда?
— Истинная правда.
Он хотел было обнять её, но она его отстранила.
— Что за несносный человек!
Потом, перейдя на серьёзный тон, она предупредила его, что вскоре попросит об одном одолжении.
— На всё согласен!
Они решили, что подпишут брачный договор в будущий четверг.
До самой последней минуты никто не должен был об этом знать.
— Пусть так!
Он ушёл от неё легкой походкой, обратив взор к небесам.
В тот день, утром, Пекюше решил умереть, если не добьётся благосклонности служанки, и пошёл вслед за нею в погреб, надеясь, что потёмки придадут ему смелости.
Она несколько раз порывалась уйти, но он удерживал её, чтобы пересчитать бутылки, перебрать планки или проверить днища бочек — всем этим они занимались постоянно.
Она стояла перед ним, освещённая слуховым оконцем, опустив глаза и чуть приподняв уголки губ.
— Любишь меня? — выпалил Пекюше.
— Люблю.
— Ну так докажи это!
Обняв её левой рукой, он правою стал расстегивать ей корсет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
С тех пор как Пекюше обратил внимание на молоденькую служанку, черпавшую воду из колодца, он стал чаще заговаривать с нею; подметала ли она коридор, развешивала ли белье или орудовала кастрюлями, он не мог вдоволь налюбоваться ею и сам удивлялся своим чувствам. Он пламенел и томился, словно вновь стал подростком; воспоминание о г?же Кастильон, обнимающей Горжю, преследовало его.
Он стал расспрашивать Бувара о том, как ведут себя распутники, когда хотят покорить женщину.
— Делают подарки, угощают в ресторанах.
— Так, так. А дальше?
— Некоторые женщины делают вид, будто упали в обморок, чтобы их отнесли на диван, другие нарочно роняют носовой платок. Лучшие из них откровенно назначают свидание.
Бувар пустился в описания; они воспламеняли воображение Пекюше, как непристойные картинки.
— Первое правило — не верить их словам. Я знавал таких, которые казались святыми, а на самом деле были настоящими Мессалинами! Прежде всего — смелость.
Но смелым не становишься по заказу. Пекюше со дня на день откладывал решение, да и присутствие Жермены смущало его.
Надеясь, что она потребует расчёта, он заставлял её всё больше работать, не пропускал случая сделать ей замечание, когда она напивалась, вслух возмущался её нечистоплотностью, леностью и добился того, что ей отказали от места.
Теперь он был свободен!
С каким нетерпением ожидал он момента, когда Бувар уйдёт из дома! Как билось у него сердце, когда за Буваром захлопывалась дверь!
Мели шила за столиком у окна, при свече; время от времени она зубами перекусывала нитку, потом прищуривалась, чтобы продеть её в ушко.
Прежде всего он поинтересовался, какого рода мужчины ей нравятся. Такие, например, как Бувар? Вовсе нет; она предпочитает худых. Он осмелился спросить, были ли у неё любовники.
— Никогда!
Подойдя поближе, он любовался её тонким носиком, маленьким ртом, контуром её лица. Он говорил ей комплименты и призывал быть умницей.
Склоняясь над нею, он видел под корсажем белые выпуклости груди, от которых исходило тёплое благоухание, согревавшее ему щёку. Однажды вечером он прикоснулся губами к пушку на её затылке, и его охватил трепет, проникший до мозга костей. В другой раз он поцеловал её в подбородок и еле удержался, чтобы не укусить, так упоительна была её кожа. Она ответила на его поцелуй. Комната завертелась. Глаза его заволокло туманом.
Он подарил ей башмаки и часто угощал рюмочкой анисовой…
Чтобы помочь ей, он вставал спозаранку, колол дрова, разжигал плиту, простирал свою заботу до того, что вместо неё чистил обувь Бувара.
Мели не падала в обморок, не роняла платок, и Пекюше не знал, на что решиться; желание его распалялось от страха утолить его.
Бувар упорно ухаживал за г?жой Борден.
Она принимала его несколько чопорно, затянутая в сизое шёлковое платье, которое потрескивало, как конская сбруя, и при этом для важности играла своей длинной золотой цепочкой.
Темою их бесед были обитатели Шавиньоля или «покойный её супруг», некогда судебный пристав в Ливаро.
Однажды она осведомилась о прошлом Бувара, желая узнать об «его юношеских проказах»; попутно она поинтересовалась его состоянием и тем, что связывает его с Пекюше.
Он восторгался порядком в её доме, а когда обедал у неё — тщательностью сервировки, изысканностью кухни. Вереница отменнейших блюд, прерываемых через равные промежутки бургундским, приводила их к десерту, и тут они подолгу потягивали кофей; г?жа Борден, раздувая ноздри, окунала в блюдечко свою полную губу, осенённую тёмным пушком.
Однажды она вышла к нему в декольте. Плечи её обворожили Бувара. Сидя возле неё на низеньком стуле, он вздумал погладить её руки. Вдова разгневалась. Он больше не осмеливался, но охотно представлял себе её полные, изумительно упругие прелести.
Как-то вечером, когда стряпня Мели особенно опротивела ему, он с радостью направился в гостиную г?жи Борден. Вот где ему следовало бы жить!
От лампы, прикрытой розовым абажуром, разливался спокойный свет. Вдова сидела около камина, ножка её выступала из-под подола платья. После первых же слов разговор иссяк.
Она смотрела на него, чуть прищурившись, томно и пристально.
Бувар не выдержал; он опустился на колени и пролепетал:
— Я люблю вас! Выходите за меня замуж!
Госпожа Борден глубоко вздохнула, потом кокетливо сказала, что он шутит, над ними, конечно, станут смеяться, это неразумно. Своим признанием он смутил её.
Бувар возразил, что они не нуждаются ни в чьём согласии.
— Что вас останавливает? Приданое? На бельё у нас одинаковая метка «Б». Мы сольём их в одну.
Такой довод ей понравился. Но одно важное обстоятельство не позволяло ей дать ответ до конца месяца. Бувар огорчился.
Она проявила чуткость и проводила его до дому в сопровождении Марианны, нёсшей фонарь.
Друзья скрывали друг от друга свои увлечения.
Пекюше рассчитывал, что его интрижка с прислугой останется тайною. Если же Бувар станет возражать, он увезёт её куда-нибудь, хоть в Алжир; там жизнь недорога. Но как ни был он поглощён своею любовью, всё же, строя такие планы, он постоянно думал о последствиях.
Бувар рассчитывал превратить музей в супружескую спальню, если на это согласится Пекюше; в противном случае он переедет к жене.
Как-то днём, неделю спустя, они были у неё в саду; почки начинали распускаться, на небе, между облаками, виднелись большие синие просветы. Она склонилась, чтобы нарвать фиалок, потом, подавая их ему, сказала:
— Поздравьте госпожу Бувар!
— Как? Правда?
— Истинная правда.
Он хотел было обнять её, но она его отстранила.
— Что за несносный человек!
Потом, перейдя на серьёзный тон, она предупредила его, что вскоре попросит об одном одолжении.
— На всё согласен!
Они решили, что подпишут брачный договор в будущий четверг.
До самой последней минуты никто не должен был об этом знать.
— Пусть так!
Он ушёл от неё легкой походкой, обратив взор к небесам.
В тот день, утром, Пекюше решил умереть, если не добьётся благосклонности служанки, и пошёл вслед за нею в погреб, надеясь, что потёмки придадут ему смелости.
Она несколько раз порывалась уйти, но он удерживал её, чтобы пересчитать бутылки, перебрать планки или проверить днища бочек — всем этим они занимались постоянно.
Она стояла перед ним, освещённая слуховым оконцем, опустив глаза и чуть приподняв уголки губ.
— Любишь меня? — выпалил Пекюше.
— Люблю.
— Ну так докажи это!
Обняв её левой рукой, он правою стал расстегивать ей корсет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79