— Дон Диего поднял тебя, когда ты без чувств лежал на песке, распорядился, чтобы тебя доставили сюда, обеспечил уход и даже позаботился о том, чтобы ты не накинулся на бифштекс после трехдневной голодовки! — возмутилась Касильда. — И после всего этого ты считаешь, что я должна была выставить его за дверь?
— Нет-нет, конечно, нет, — смутился дон Росендо, — но все же я хочу, чтобы ты была с ним поосмотрительнее! Я понимаю, совместные бдения у постели больного невольно сближают, но теперь я здоров…
— Я тоже здорова, — холодно перебила брата Касильда, — и потому позволь мне самой решать, как вести себя по отношению к дону Диего… К тому же я не считаю твои выводы совершенно безупречными, так как полагаю, что у Зорро найдутся враги страшнее и могущественнее сеньора де ла Вега!
— Кого ты имеешь в виду? — быстро спросил дон Росендо, глянув на сестру поверх газетного листа. — Я знаком с этим человеком?
— Возможно, — уклончиво» ответила Касильда.
— Имя! — воскликнул дон Росендо, отшвыривая газету. — Скажи мне имя!
— Я не вполне уверена в своих подозрениях, — нерешительно начала Касильда, — к тому же мы здесь люди новые, и потому нам надо быть крайне осторожными не только в наших действиях, но и в мыслях… Вспомни хотя бы, во что обошлась Чою Мескалито подаренная тобой свобода!
— Да, ты права, — сокрушенно вздохнул дон Росендо. — Но почему я не слышу шума за воротами? Разве мы успели удовлетворить всех просителей? Или те, кто принес деньги, чтобы выкупить клочок земли, устали ждать, когда я приду в себя и вновь прикажу выставить перед калиткой свой стол и кресло?..
— Я думаю, что они устали, — сказала Касильда, — очень устали.
— Тогда пусть наши увальни-слуги немедленно подадут мне одеться и заварят свежий кофе! — воскликнул дон Росендо. — И пусть Тилькуате скажет этим беднягам, что я сейчас спущусь!
Не дожидаясь, пока Касильда поднимется со своей скамеечки, дон Росендо сдвинул в сторону поднос и, путаясь в мятом подоле ночной рубашки, подбежал к окну.
— Хачита! Тилькуате! — закричал он, отдергивая занавески и распахивая рамы, затянутые сеткой от москитов. — Кофе, пять сандвичей, трубку, стол, кресло и мой журнал — все за ворота, быстро! А пока поднесите всем жаждущим по стопке рома в честь моего выздоровления!
Выкрикнув эти слова, дон Росендо на мгновение замер, ожидая восторженных криков из-за высокой бревенчатой ограды, но во дворе по-прежнему стояла тишь, и только Бальтазар радостным лаем откликнулся на призыв хозяина.
— Они что, так устали, что не в силах открыть рты? — недоуменно пробормотал дон Росендо, оборачиваясь к сестре. — Или разбрелись по своим хибаркам и засели в них, ожидая, когда я приду в себя?
Но Касильда лишь молча пожала плечами, как бы давая понять, что она уже не в силах отвечать на его бесчисленные вопросы.
Глава 6
— Да, сын мой, они разбрелись, — вдруг услышал он за спиной чей-то резкий незнакомый голос.
Дон Росендо быстро обернулся и увидел во дворе перед крыльцом высокого худого человека в долгополой черной сутане, подпоясанной обрывком волосяного лассо. Голову человека прикрывал складчатый капюшон, из-под которого виден был лишь острый восковой кончик носа и узкий, гладко выбритый подбородок, разделенный надвое неглубокой ложбинкой. Из широких, свисающих ниже пояса рукавов его сутаны виднелись худые бледные руки затворника, неторопливыми пальцами перебиравшие до блеска отполированные четки.
— Мое почтение, падре Иларио! — радушно воскликнул дон Росендо, перегибаясь через подоконник. — Что привело вас в наше скромное жилище? Слух о том, что его молодой хозяин и ваш покорный слуга может отдать богу душу прежде, чем вы исповедуете его и отпустите грехи?
— До меня доходили и такие слухи, — глухо прозвучал ответ из-под капюшона.
— Как видите, они оказались несколько преувеличенными! — весело рассмеялся дон Росендо. — А если верить тому, что заживо погребенный людской молвой как бы воскресает для новой жизни, то с этого дня я буду жить долго и еще очень не скоро призову вас для предсмертной исповеди!
— Все в руке Божьей, сын мой! — вздохнул священник и вновь быстро застучал четками, как бы отгоняя от себя скорбные мысли.
— Я совершенно с вами согласен, отец мой, — кивнул дон Росендо, — и сожалею лишь о том, что вам пришлось проделать весьма неблизкий путь для того, чтобы поведать мне столь бесспорную истину!..
— Бог повсюду, — сухо перебил священник, — для него не существует расстояний!
— Тогда тем более не стоило утруждать себя… — подхватил дон Росендо.
— Оставим этот пустой спор, — оборвал падре, — я пришел, чтобы ответить на ваш вопрос…
— Какой вопрос? — удивленно воскликнул дон Росендо, — в моей голубятне нет монастырских почтарей, а другого способа передать вам записку с каким-либо вопросом я не знаю…
— Вы, кажется, спрашивали, отчего устали и разбрелись эти несчастные, прежде сутками жившие под полотняными навесами у ваших ворот? — сказал священник, откинув капюшон и взглянув на дона Росендо черными, глубоко посаженными глазами.
— О да, конечно! — с жаром подтвердил дон Росендо. — Мне хотелось бы знать, каким ветром сдуло всю эту толпу, но…
— Что «но»? — остановил его падре Иларио.
— Вы появились под моим окном еще до того, как я окончил фразу, — произнес дон Росендо, недоверчиво глядя в горящие глаза священника, — а по моим расчетам, отсюда до монастыря по меньшей мере шестьдесят миль или три-четыре часа хорошей скачки! К тому же я нигде не вижу ни вашего коня, ни экипажа, из чего делаю вывод, что доставить вас могла только… — дон Росендо сложил ладони ковшиком, поднес к губам и, низко перегнувшись через подоконник, прошептал, — нечистая сила!..
— Не порите чушь, сын мой! — холодно и насмешливо оборвал падре, забрасывая четки в рукав сутаны. — Мили, скачки, экипаж!.. Богу было угодно, чтобы в этот миг я оказался под вашим окном, и Он сотворил это!.. Вы поняли меня?
— О да, падре! — шепотом воскликнул дон Росендо. — Для Бога это сущий пустяк! Вот и Бальтазар на вас не бросается, а ведь это совершеннейший дьявол!
— Дьявол и совершенство — суть вещи несовместные! — строго возразил падре.
— Простите, святой отец! — пробормотал дон Росендо, приложив руки к груди. — Никто толком не наставлял меня в столь тонком деле, как богословие, и если мои уста порой извергают хулу, поверьте, в этом нет злого умысла! Одно недомыслие, и более ничего! Сами видите, с какой радостью я открываю вам свое сердце!
— Я верю в чистоту ваших помыслов, сын мой! — сказал падре, прикрывая глаза пергаментными складочками век. — Но хотел бы предостеречь от соблазнов, ожидающих столь чистую душу в краю, населенном еретиками и язычниками!
— Я готов выслушать вас в любую минуту!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89