Парень замкнулся и с полнейшим безразличием воспринял отцовское предостережение. Дальше – хуже. Когда Монтекки спросил Рома, почему он решил отдать венок девушке из чужого клана, – Монтекки выяснил: это была некая Ула Капулетти, – Ром дерзко ответил, что он уже взрослый и не обязан отчитываться в своих поступках. Сдержавшись, отец высказал предположение, что Ром по-рыцарски вознаградил Улу за поданный ему мяч. Само по себе похвальное побуждение, но, если эта девица оказывает Рому знаки внимания или даже вешается на шею, ему следует быть осторожным. Получилось нехорошо, вокруг них разрастается сплетня, и, если не пресечь ее в зародыше, могут накрутить такое, что потом всю жизнь не отмоешься.
– Что именно? – спросил Ром.
– Что у вас роман.
– А почему бы и нет?
Кончилось тем, что Монтекки накричал на сына, пригрозил выгнать его из дома, и тот, хлопнув дверью, убежал. Вот и деликатничай после этого с детьми! Нет, здесь нужна твердая рука. Этот болтун Сторти только сбивает его с толку да водит за нос, обещая подсунуть Рому некую сногсшибательную агрянку. Нельзя исключать даже, что наставник втайне потворствует их флирту. Человек он нестойкий, не случайно его чуть не выставили из Университета.
Несколько утешил Монтекки разговор с младшим сыном. Гель – настоящий агр, преданный своему клану, ему незнакомы романтические бредни. Он безоговорочно осудил метания брата и обещал отцу принять свои меры. Но что он может? Мальчишеская похвальба! Все равно приятно найти в сыне единомышленника. А ведь Монтекки, гордясь Ромом, всегда относился к младшему равнодушно, хотя и корил себя за это. Поди в них разберись!
Правда, и Гель смутил его, заявив, что еще куда ни шло, если б Ром перетянул свою пассию к аграм: пусть она предаст свой клан, а не наоборот. Эта идея явно внушена ему Сторти. Мальчик не понимает, что здесь речь не о том, какой клан перетянет – вызов брошен самой первооснове нашего порядка!
Монтекки остановился, обратив внимание на пшеничный колос, случайно взошедший по соседству с кустом черемухи. Видимо, кто-то обронил зерно; и оно проросло без помощи человека. Добрый признак, быть в нынешнем году хорошему урожаю. Он сорвал стебелек, бережно, чтобы не изломать, уложил его в широкий нагрудный карман своей куртки: надо будет показать находку коллегам.
И опять Монтекки омрачился. В последние дни отношение к нему в управе явно изменилось. Внешне все обстояло как прежде, никто не заговаривал с ним о неприятном инциденте, не пытался расспрашивать. Но это как раз самое худшее. Лучше уж они прямо выложили бы свои потаенные мысли, засвидетельствовав тем самым, что ему по-прежнему доверяют, сочувствуют. Вместо этого он ощущал сухость и отчужденность, время от времени ловил на себе косые взгляды. Похоже, его готовы списать в расчет, не дав объясниться и оправдаться. Впрочем, может быть, все это ему только показалось? Он потерял уверенность в себе, стал мнительным. Увы, есть еще один зловещий признак – вот уже третий день шеф не приглашает его к себе, а ведь раньше чуть ли не каждый час звал советоваться или просто так, облегчить душу.
«Теперь меня отошлют на пенсию, – с горечью размышлял Монтекки, – в лучшем случае затолкнут куда-нибудь в захолустье, на захудалую агростанцию, где я буду погребен заживо. Не вспомнят при этом ни десятилетий беспорочного служения делу, ни заслуг перед общиной. А признаться честно, разве сам я поступил бы иначе, случись такое с кем-нибудь из сослуживцев? Нет, у меня не дрогнула бы рука подписать приговор своему ближнему. Что же плакаться, неси свой крест. Порядок должен быть один для всех. Сын за отца не отвечает, отец за сына всегда в ответе. Говорят, грехи отцов падают на головы сыновей. Бывает, значит, и наоборот…»
Не менее мрачны были думы Капулетти. Он не мог взять в толк, почему судьбе понадобилось выбить его из привычной жизненной колеи, лишить драгоценного покоя. До сей поры все в жизни устраивалось само собой, без особых хлопот с его стороны. Получив в наследство все, что только может пожелать человек, – безукоризненную родословную, родительскую ласку, классическое воспитание, недюжинные способности, ранний успех, благополучную семью, дом и средства, чтобы жить, не заботясь о них, он мог всецело посвятить себя любимому занятию – игре с формулами. Сравнимо ли что-нибудь с наслаждением манипулировать неподатливыми символами, искать в хаотических сочетаниях букв и цифр сокрытый в них смысл, приводить в гармонию, чтобы, отгадав загадку, обнаружить за ней другую, еще более увлекательную. Находясь в своем доме или институтском кабинете, Капулетти чувствовал себя в бесконечной экспедиции, где приходится взбираться на непокоренные горные пики и опускаться с аквалангом в морские пучины, ползти по горячему песку пустынь и пробираться на ощупь в пещерных лабиринтах. Погружение в этот удивительный мир позволяло ему переживать самые острые и необычные ощущения, испытывать свою волю и отвагу, отчаянно рисковать, повергать коварного врага и проявлять великодушие.
И вот теперь его насильно отозвали из экспедиции, извлекли из сферы прекрасных абстракций, бывшей для него единственной конкретной формой бытия, кинули в омут обыденной жизни. «За что? Почему именно меня?!»
О чем я думаю, ужаснулся Капулетти. Какой чудовищный эгоизм, ведь на карте судьба моей дочери, моей милой, маленькой, ласковой Улы. Бедная девочка! Захваченная чувством, она потеряла жизненный ориентир. Сейчас на нее набросится всякая шваль, крикуны и демагоги, ни на что не способные и потому спекулирующие на своей преданности клану. В последнее время таких развелось хоть пруд пруди. Иные из них и суперисчисления не в состоянии толком уразуметь, а верховодят в общине матов, пристроившись на теплые местечки, – кто в управе, кто в различных комиссиях. Раньше было не так. Тогда считалось само собой разумеющимся, что клан должны направлять лучшие мозги, какими он располагает. Его отец, хоть и не очень рвался к власти, был единогласно избран лидером местной общины, лет двадцать представлял ее в сенате. Что-то нарушилось в нашей системе, все кричат о профессионализме, а профессионалов становится все меньше.
И опять Капулетти упрекнул себя за то, что сбивается на побочные темы. Сейчас он должен думать только об Уле, надо спасти ее от всех и от самой себя, пусть для этого придется прибегнуть к силе. Может быть, действительно посадить ее под замок, как рекомендовал ректор? Жена тоже настаивает любой ценой не позволить ей встречаться с этим юношей. Но Тибор, пожалуй, прав, надо пощадить нашу Улу и взять в оборот агра. Капулетти с теплотой подумал о сыне, – в этой жизненной передряге он нашел в нем надежную опору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80