Они хотят, чтобы все товары покупались во Франции.
— Понятно. Война стоит денег.
— Вы любите собак?
— Нет.
— А мне казалось, что англичане — большие любители собак.
— Нам кажется, что американцы — большие любители долларов, но, должно быть, и среди вас есть исключения.
— Не знаю, как бы я жил без Герцога. Верите, иногда я чувствую себя таким одиноким…
— Вас тут столько понаехало.
— Мою первую собаку звали Принц. Я назвал ее в честь Черного принца. Знаете, того самого парня, который…
— Вырезал всех женщин и детей в Лиможе?
— Этого я не помню.
— История обычно умалчивает о его подвиге.
Мне еще не раз предстояло видеть по его лицу, какую боль он испытывает всякий раз, когда действительность не отвечает его романтическим представлениям или когда кто-нибудь, кого он любит и почитает, падает с высоченного пьедестала, который он ему воздвиг. Однажды, помнится, я уличил Йорка Гардинга в грубейшей ошибке и мне же пришлось долго утешать Пайла.
— Людям свойственно ошибаться, — сказал я.
Пайл как-то неестественно хихикнул:
— Назовите меня болваном, но мне казалось, что он… непогрешим. Отец был так им очарован в тот раз, когда они встретились, а моему отцу совсем не легко угодить.
Большая черная собака, по кличке Герцог, попыхтев вволю и по-хозяйски освоившись в комнате, стала обнюхивать ее углы.
— Нельзя ли попросить вашу собаку посидеть спокойно?
— Ах, простите, пожалуйста. Герцог! Сидеть, Герцог. — Герцог уселся и стал шумно вылизывать половые органы. Я встал, чтобы налить виски, и мимоходом ухитрился прервать его туалет. Тишина воцарилась ненадолго: Герцог принялся чесаться.
— Герцог такой умный, — сказал Пайл.
— А какая судьба постигла Принца?
— Мы жили на ферме в Коннектикуте, и его задавило машиной.
— Вас это очень расстроило?
— О да, я страдал! Он ведь так много значил в моей жизни. Но ничего не поделаешь, пришлось примириться. Все равно его не вернешь.
— А если вы потеряете Фуонг, с этим тоже сумеете примириться?
— О да, надеюсь. А вы?
— Сомневаюсь. Я могу даже взбеситься. Вы этого не боитесь, Пайл?
— Мне так хочется, чтобы вы звали меня Олденом, Томас.
— Лучше не надо. К Пайлу я уже привык. Так вы меня не боитесь?
— Конечно, нет. Вы, пожалуй, самый честный парень из всех, кого я знаю. Вспомните, как вы себя вели, когда я к вам ввалился.
— Помню. Перед тем как заснуть, я подумал: «Вот было бы славно, если бы началась атака и его убили». Вы пали бы смертью героя, Пайл. За Демократию.
— Не смейтесь надо мной, Томас. — Он смущенно вытянул свои длинные ноги. — Хоть вы и считаете меня олухом, я понимаю, когда вы меня дразните…
— Я и не думал вас дразнить.
— Если говорить начистоту, вам ведь тоже хочется, чтобы ей было хорошо.
В этот миг послышались шаги Фуонг. У меня еще теплилась надежда, что он уйдет прежде, чем Фуонг вернется. Но и Пайл услышал ее шаги; он их узнал. Он сразу сказал: «А вот и она!», хотя и слышал ее шаги один-единственный раз, в тот первый вечер. Даже пес подошел к двери, которую я оставил открытой, чтобы было прохладнее, словно признал Фуонг членом семьи Пайла. Я один был здесь чужой.
— Сестры нет дома, — сказала Фуонг, исподтишка поглядывая на Пайла.
Я не знал, говорит она правду или, может быть, сестра сама отослала ее домой.
— Ты ведь помнишь мистера Пайла? — спросил я.
— Enchantee note 29. — Нельзя было вести себя более чинно.
— Я счастлив, что вижу вас снова, — сказал он, краснея.
— Comment? note 30
— Она не очень хорошо понимает по-английски, — заметил я.
— Увы, а я прескверно говорю по-французски. Правда, я беру уроки. И уже немножко понимаю, когда мисс Фуонг говорит помедленнее.
— Я буду вашим переводчиком, — заявил я. — К здешнему произношению не сразу привыкнешь. Ну, что бы вы хотели ей сказать? Садись, Фуонг. Мистер Пайл пришел специально затем, чтобы тебя повидать. Вы уверены, — спросил я Пайла, — что мне не следует оставить вас наедине?
— Я хочу, чтобы вы слышали все, что я намерен сказать. Так будет куда честнее.
— Валяйте.
Он объявил торжественно — таким тоном, словно давно все это выучил наизусть, — что питает к Фуонг глубочайшую любовь и уважение. Он почувствовал их с той самой ночи, когда с ней танцевал. Мне он почему-то напомнил дворецкого, который водит туристов по особняку родовитой семьи. Сердце Пайла было парадными покоями, а в жилые комнаты он давал заглянуть лишь через щелочку, украдкой. Я переводил его речь с предельной добросовестностью, — в переводе она звучала еще хуже, — в Фуонг сидела молча, сложив на коленях руки, словно смотрела кинофильм.
— Поняла она? — спросил Пайл.
— По-видимому, да. Не хотите ли, чтобы я от себя добавил немножко пыла?
— Нет, что вы! — сказал он. — Переводите точно. Я не хочу, чтобы вы влияли на ее чувства.
— Понятно.
— Передайте, что я хочу на ней жениться.
Я передал.
— Что она ответила?
— Она спрашивает, говорите ли вы серьезно. Я заверил ее, что вы относитесь к породе серьезных людей.
— Вам не странно, что я прошу вас переводить?
— Да, пожалуй, это не очень-то принято.
— А с другой стороны, так естественно! Ведь вы — мой лучший друг.
— Спасибо.
— Вы первый, к кому я приду, если со мной стрясется беда.
— А влюбиться в мою девушку — для вас тоже беда?
— Несомненно. Я бы предпочел, Томас, чтобы на вашем месте был кто-нибудь другой.
— Ладно. Что мне еще ей передать? Что вы не можете без нее жить?
— Нет, это слишком. И не совсем точно. Мне, конечно, пришлось бы отсюда уехать. Но человек может все пережить.
— Пока вы обдумываете свою речь, могу я замолвить словечко и за себя?
— Конечно, Томас. Это только справедливо.
— Ну как, Фуонг? — спросил я. — Хочешь меня бросить ради него? Он на тебе женится. А я не могу. Сама знаешь почему.
— Ты уедешь? — спросила она, и я вспомнил о письме редактора у себя в кармане.
— Нет.
— Никогда?
— Разве можно дать зарок? И он тебе не может этого пообещать. Браки расстраиваются. Часто они расстраиваются куда скорее, чем такие отношения, как наши.
— Я не хочу уходить, — сказала она, но ее слова меня не утешили, в них слышалось невысказанное «но».
— По-моему, мне лучше выложить свои карты на стол, — заявил Пайл. — Я не богат. Но когда отец умрет, у меня будет около пятидесяти тысяч долларов. Здоровье у меня отличное: могу представить медицинское свидетельство — меня осматривали всего два месяца назад — и сообщить, какая у меня группа крови.
— Не знаю, как это перевести. Зачем ей ваша группа крови?
— Чтобы она была уверена в том, что у нас с ней могут быть дети.
— Так вот что в Америке нужно для любви: цифра дохода и группа крови?
— Не знаю, мне раньше не проходилось иметь с этим дело. Дома моя мама поговорила бы с ее матерью…
— Относительно группы крови?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Понятно. Война стоит денег.
— Вы любите собак?
— Нет.
— А мне казалось, что англичане — большие любители собак.
— Нам кажется, что американцы — большие любители долларов, но, должно быть, и среди вас есть исключения.
— Не знаю, как бы я жил без Герцога. Верите, иногда я чувствую себя таким одиноким…
— Вас тут столько понаехало.
— Мою первую собаку звали Принц. Я назвал ее в честь Черного принца. Знаете, того самого парня, который…
— Вырезал всех женщин и детей в Лиможе?
— Этого я не помню.
— История обычно умалчивает о его подвиге.
Мне еще не раз предстояло видеть по его лицу, какую боль он испытывает всякий раз, когда действительность не отвечает его романтическим представлениям или когда кто-нибудь, кого он любит и почитает, падает с высоченного пьедестала, который он ему воздвиг. Однажды, помнится, я уличил Йорка Гардинга в грубейшей ошибке и мне же пришлось долго утешать Пайла.
— Людям свойственно ошибаться, — сказал я.
Пайл как-то неестественно хихикнул:
— Назовите меня болваном, но мне казалось, что он… непогрешим. Отец был так им очарован в тот раз, когда они встретились, а моему отцу совсем не легко угодить.
Большая черная собака, по кличке Герцог, попыхтев вволю и по-хозяйски освоившись в комнате, стала обнюхивать ее углы.
— Нельзя ли попросить вашу собаку посидеть спокойно?
— Ах, простите, пожалуйста. Герцог! Сидеть, Герцог. — Герцог уселся и стал шумно вылизывать половые органы. Я встал, чтобы налить виски, и мимоходом ухитрился прервать его туалет. Тишина воцарилась ненадолго: Герцог принялся чесаться.
— Герцог такой умный, — сказал Пайл.
— А какая судьба постигла Принца?
— Мы жили на ферме в Коннектикуте, и его задавило машиной.
— Вас это очень расстроило?
— О да, я страдал! Он ведь так много значил в моей жизни. Но ничего не поделаешь, пришлось примириться. Все равно его не вернешь.
— А если вы потеряете Фуонг, с этим тоже сумеете примириться?
— О да, надеюсь. А вы?
— Сомневаюсь. Я могу даже взбеситься. Вы этого не боитесь, Пайл?
— Мне так хочется, чтобы вы звали меня Олденом, Томас.
— Лучше не надо. К Пайлу я уже привык. Так вы меня не боитесь?
— Конечно, нет. Вы, пожалуй, самый честный парень из всех, кого я знаю. Вспомните, как вы себя вели, когда я к вам ввалился.
— Помню. Перед тем как заснуть, я подумал: «Вот было бы славно, если бы началась атака и его убили». Вы пали бы смертью героя, Пайл. За Демократию.
— Не смейтесь надо мной, Томас. — Он смущенно вытянул свои длинные ноги. — Хоть вы и считаете меня олухом, я понимаю, когда вы меня дразните…
— Я и не думал вас дразнить.
— Если говорить начистоту, вам ведь тоже хочется, чтобы ей было хорошо.
В этот миг послышались шаги Фуонг. У меня еще теплилась надежда, что он уйдет прежде, чем Фуонг вернется. Но и Пайл услышал ее шаги; он их узнал. Он сразу сказал: «А вот и она!», хотя и слышал ее шаги один-единственный раз, в тот первый вечер. Даже пес подошел к двери, которую я оставил открытой, чтобы было прохладнее, словно признал Фуонг членом семьи Пайла. Я один был здесь чужой.
— Сестры нет дома, — сказала Фуонг, исподтишка поглядывая на Пайла.
Я не знал, говорит она правду или, может быть, сестра сама отослала ее домой.
— Ты ведь помнишь мистера Пайла? — спросил я.
— Enchantee note 29. — Нельзя было вести себя более чинно.
— Я счастлив, что вижу вас снова, — сказал он, краснея.
— Comment? note 30
— Она не очень хорошо понимает по-английски, — заметил я.
— Увы, а я прескверно говорю по-французски. Правда, я беру уроки. И уже немножко понимаю, когда мисс Фуонг говорит помедленнее.
— Я буду вашим переводчиком, — заявил я. — К здешнему произношению не сразу привыкнешь. Ну, что бы вы хотели ей сказать? Садись, Фуонг. Мистер Пайл пришел специально затем, чтобы тебя повидать. Вы уверены, — спросил я Пайла, — что мне не следует оставить вас наедине?
— Я хочу, чтобы вы слышали все, что я намерен сказать. Так будет куда честнее.
— Валяйте.
Он объявил торжественно — таким тоном, словно давно все это выучил наизусть, — что питает к Фуонг глубочайшую любовь и уважение. Он почувствовал их с той самой ночи, когда с ней танцевал. Мне он почему-то напомнил дворецкого, который водит туристов по особняку родовитой семьи. Сердце Пайла было парадными покоями, а в жилые комнаты он давал заглянуть лишь через щелочку, украдкой. Я переводил его речь с предельной добросовестностью, — в переводе она звучала еще хуже, — в Фуонг сидела молча, сложив на коленях руки, словно смотрела кинофильм.
— Поняла она? — спросил Пайл.
— По-видимому, да. Не хотите ли, чтобы я от себя добавил немножко пыла?
— Нет, что вы! — сказал он. — Переводите точно. Я не хочу, чтобы вы влияли на ее чувства.
— Понятно.
— Передайте, что я хочу на ней жениться.
Я передал.
— Что она ответила?
— Она спрашивает, говорите ли вы серьезно. Я заверил ее, что вы относитесь к породе серьезных людей.
— Вам не странно, что я прошу вас переводить?
— Да, пожалуй, это не очень-то принято.
— А с другой стороны, так естественно! Ведь вы — мой лучший друг.
— Спасибо.
— Вы первый, к кому я приду, если со мной стрясется беда.
— А влюбиться в мою девушку — для вас тоже беда?
— Несомненно. Я бы предпочел, Томас, чтобы на вашем месте был кто-нибудь другой.
— Ладно. Что мне еще ей передать? Что вы не можете без нее жить?
— Нет, это слишком. И не совсем точно. Мне, конечно, пришлось бы отсюда уехать. Но человек может все пережить.
— Пока вы обдумываете свою речь, могу я замолвить словечко и за себя?
— Конечно, Томас. Это только справедливо.
— Ну как, Фуонг? — спросил я. — Хочешь меня бросить ради него? Он на тебе женится. А я не могу. Сама знаешь почему.
— Ты уедешь? — спросила она, и я вспомнил о письме редактора у себя в кармане.
— Нет.
— Никогда?
— Разве можно дать зарок? И он тебе не может этого пообещать. Браки расстраиваются. Часто они расстраиваются куда скорее, чем такие отношения, как наши.
— Я не хочу уходить, — сказала она, но ее слова меня не утешили, в них слышалось невысказанное «но».
— По-моему, мне лучше выложить свои карты на стол, — заявил Пайл. — Я не богат. Но когда отец умрет, у меня будет около пятидесяти тысяч долларов. Здоровье у меня отличное: могу представить медицинское свидетельство — меня осматривали всего два месяца назад — и сообщить, какая у меня группа крови.
— Не знаю, как это перевести. Зачем ей ваша группа крови?
— Чтобы она была уверена в том, что у нас с ней могут быть дети.
— Так вот что в Америке нужно для любви: цифра дохода и группа крови?
— Не знаю, мне раньше не проходилось иметь с этим дело. Дома моя мама поговорила бы с ее матерью…
— Относительно группы крови?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50