ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Ты мне доверяешь?
— Конечно, доверяю, Борис. Я бы только хотел, чтобы ваши люди действительно доверяли мне. Эта зашифровка по книге — это ведь жутко медленный и допотопный способ связи, и ты знаешь, как он опасен.
— Дело не в том, что мы тебе не доверяем. Все делается ради твоей же безопасности. У тебя дома в порядке текущей проверки в любую минуту могут устроить обыск. Вначале наши хотели дать тебе микрофишки — я не разрешил. Теперь ты доволен?
— Не совсем.
— Скажи, в чем дело.
— Я хочу невозможного. Хочу, чтобы вообще не нужно было лгать. И хочу, чтобы мы были на одной стороне.
— Мы?
— Ты и я.
— А разве мы не на одной стороне?
— Да, в данном случае… на какое-то время. Ты знаешь, что Иван пытался однажды меня шантажировать?
— Вот идиот. Наверное, потому меня сюда и вернули.
— Между тобой и мной всегда все было ясно. Я тебе даю всю информацию, какая проходит по моему сектору и интересует тебя. Я никогда не делал вид, что разделяю твою веру, я ведь никогда не буду коммунистом.
— Конечно. Мы всегда понимали твою точку зрения. Ты нам нужен только в связи с Африкой.
— Но материал, который я тебе передаю, — я должен сам решать, что это должно быть. Я сражаюсь вместе с тобой в Африке, Борис, но не в Европе.
— Нам нужны от тебя лишь подробности о «Дядюшке Римусе», какие ты сможешь добыть.
— А Иван хотел много больше. Он мне угрожал.
— Иван уехал. Забудь о нем.
— Вам будет куда лучше без меня.
— Нет. Лучше будет Мюллеру и его дружкам, — сказал Борис.
Словно маньяк, страдающий депрессией, Кэсл выбросил из себя то, что в нем набухало, нарыв прорвался, и он почувствовал безграничное, никогда прежде не испытанное облегчение.
Теперь настала очередь идти к «Путешественникам», и сэр Джон Харгривз чувствовал себя здесь, где он был членом правления, совсем как дома — не то что в клубе «Реформа». Погода стояла более холодная, чем в тот день, когда они в последний раз обедали с Персивалом, и он не видел оснований идти разговаривать в парк.
— О, я знаю, о чем вы думаете, Эммануэл, но все тут слишком хорошо вас знают, — заметил он доктору Персивалу. — Никто не станет подсаживаться к нам за кофе. Всем теперь уже известно, что вы говорите только о рыбе. Кстати, как вам понравилась копченая форель?
— Немного суховата по сравнению с той, что подают в «Реформе», — сказал доктор Персивал.
— А ростбиф?
— Не пережарен немного?
— Вам невозможно угодить, Эммануэл. Возьмите сигару.
— Если только это настоящая гаванская.
— Конечно.
— Интересно, можно их достать в Вашингтоне?
— Сомневаюсь, чтобы detente распространилась на сигары. В любом случае приоритет за лазером. Какая это все игра. Эммануэл. Иной раз я жалею, что я не в Африке.
— Не в старой Африке.
— Да. Вы правы. Не в старой Африке.
— Она навсегда исчезла.
— Я не так уж в этом уверен. Наверно, если мы уничтожим весь остальной мир, дороги снова зарастут травой и все новые роскошные отели рухнут, вернутся джунгли, племенные вожди, врачеватели-колдуны, — кстати, в Северо-Восточном Трансваале все еще есть королева дождей.
— Вы и о Вашингтоне собираетесь им это говорить?
— Нет. Но я без восторга буду говорить о «Дядюшке Римусе».
— Вы против?
— Штаты, мы и Южная Африка — такой союз просто не укладывается в голове. И тем не менее операция будет осуществляться, потому что Пентагон за неимением настоящей войны хочет играть в военные игры. Словом, я оставляю здесь Кэсла играть в эту игру с их мистером Мюллером. Кстати, он отбыл в Бонн. Надеюсь, уж Западная-то Германия не участвует в этой игре.
— А как долго вы будете отсутствовать?
— Надеюсь, не более десяти дней. Не люблю я вашингтонский климат — во всех смыслах этого слова. — И Харгривз с довольной улыбкой стряхнул с сигары наросший пепел.
— Сигары доктора Кастро, — сказал он, — нисколько не хуже сигар сержанта Батисты [имеется в виду диктатор Батиста, свергнутый в результате кубинской революции 1 января 1959 г., во главе которой стоял Фидель Кастро].
— Жаль, что вы уезжаете как раз в тот момент, Джон, когда рыбка, похоже, у нас на крючке.
— Я вполне доверяю вам вытащить ее без моей помощи… кстати, это может оказаться всего лишь старый сапог.
— Не думаю. Старый сапог сразу узнается по весу.
— Словом, я спокойно оставляю это в ваших руках, Эммануэл. И конечно, в руках Дэйнтри тоже.
— А что, если мы не придем к единому мнению?
— В таком случае решение — за вами. Вы будете выступать моим заместителем в этом деле. Но ради всего святого, Эммануэл, не предпринимайте никаких опрометчивых шагов.
— Я веду себя опрометчиво только в моем «ягуаре», Джон. Когда я ловлю рыбу, то проявляю величайшее терпение.

6
Поезд Кэсла прибыл в Беркхэмстед с опозданием на сорок минут. На линии где-то за Трингом шли ремонтные работы, и когда Кэсл наконец вошел в свой кабинет, ему показалось там необычно пусто. Дэвиса не было, но это не могло объяснить ощущения пустоты: Кэсл часто сидел один в комнате — Дэвис то обедал, то выходил в уборную, то отправлялся с Синтией в зоопарк. Лишь полчаса спустя Кэслу попалась на глаза записка от Синтии в его корзинке «Для входящих»: «Артуру нездоровится. Полковник Дэйнтри хочет вас видеть». С секунду Кэсл не мог понять, кто такой, черт подери, Артур: он не привык называть Дэвиса иначе как Дэвис. «Это что же, — подумал он, — Синтия, значит, начинает уступать долгой осаде? Поэтому она назвала Дэвиса по имени?» Он позвонил ей и спросил:
— А что с Дэвисом?
— Не знаю. От него позвонил один из этих ребят, занимающихся окружающей средой. Он сказал, у Дэвиса что-то с желудком.
— Перепой?
— Он бы сам позвонил, если бы дело было в этом. Я не знала без вас, как быть. И позвонила доктору Персивалу.
— Что он сказал?
— То же, что и вы: перепой. Они, кажется, провели вместе вчерашний вечер — перебрали портвейна и виски. Доктор Персивал заглянет к нему в обеденное время. А пока он занят.
— Но вы не думаете, что это что-то серьезное, нет?
— Я не думаю, что это серьезно, но и не думаю, что это перепой. Ведь если б было что-то серьезное, доктор Персивал немедленно поехал бы к нему, верно?
— При том, что шеф в Вашингтоне, сомневаюсь, чтобы у него оставалось много времени на медицину, — сказал Кэсл. — Я сейчас пойду к Дэйнтри. Какая у него комната?
Кэсл открыл дверь, на которой стояло «72». У Дэйнтри был доктор Персивал — Кэслу показалось, что они препирались, когда он вошел.
— А, Кэсл, — сказал Дэйнтри. — Я действительно хотел вас видеть.
— Я исчезаю, — сказал доктор Персивал. — Мы еще поговорим, Персивал. Я с вами не согласен. Извините, но это так. Я не могу согласиться.
— Вспомните, что я говорил насчет ящичков… и Бена Николсона.
— Я не художник, — сказал Дэйнтри, — и я ничего не понимаю в абстрактном искусстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78