Он переспросил:
— Мюллер?
— Корнелиус Мюллер. — Последовала неловкая пауза, и голос пояснил: — Из Претории.
На секунду сэру Джону Харгривзу подумалось, что незнакомец звонит из этого далекого города, потом он все вспомнил:
— Да. Да. Конечно. Чем могу быть вам полезен? — И добавил: — Я надеюсь, Кэсл…
— Я как раз и хочу поговорить с вами, сэр Джон, _о Кэсле_.
— Я буду на работе в понедельник. Если вы позвоните моей секретарше… — Он взглянул на часы. — Она сейчас еще на месте.
— А завтра вы там не будете?
— Нет. Этот уик-энд я буду дома.
— А могу я приехать к вам, сэр Джон?
— Это что, — так срочно?
— По-моему, да. У меня есть большие опасения, что я совершил серьезную ошибку. Мне необходимо поговорить с вами, сэр Джон.
«Прощай, Троллоп, — подумал Харгривз, — и прощай, бедняжка Мэри: сколько ни пытаюсь не заниматься делами Фирмы, когда мы здесь, никуда от этого не уйдешь». Ему вспомнился тот вечер, когда была охота и Дэйнтри оказался таким некомпанейским… Он спросил:
— У вас есть машина?
— Да. Конечно.
Он подумал: «Впереди еще суббота — я могу быть свободным, если в разумных пределах окажу гостеприимство сегодня». И он сказал:
— До нас меньше двух часов езды, так что, если не возражаете, приезжайте к ужину.
— Конечно, не возражаю. Это очень любезно с вашей стороны, сэр Джон. Я бы не побеспокоил вас, если бы не считал это важным. Я…
— Возможно, мы не сумеем ничего вам предложить, кроме омлета, Мюллер. Поедим уж что придется, — добавил он.
Харгривз положил на рычаг трубку — ему вспомнились небылицы, которые, как он знал, рассказывали про него и про каннибалов. Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Африка исчезла. Огни были огнями автострады, ведущей в Лондон и на службу. Он чувствовал, что Мелмотт покончит самоубийством — иного выхода нет. Он прошел в гостиную: Мэри наливала себе чай «Эрл Грей» из серебряного чайника, купленного на аукционе у «Кристи».
— Извини, Мэри, — сказал он. — У нас гость к ужину.
— Я этого боялась. Когда он так настаивал, что хочет поговорить с тобой… Кто это?
— Тот человек из Претории, которого прислал БОСС.
— Неужели он не мог подождать до понедельника?
— Он сказал — это очень срочно.
— Терпеть не могу этих субчиков, которые насаждают апартеид. — Общеупотребимый в Англии вульгаризм, произнесенный с американским акцентом, показался странным на слух.
— Я тоже, но мы вынуждены работать с ним. Надеюсь, у нас найдется что поставить на стол.
— Есть холодный ростбиф.
— Это уже лучше, чем омлет, который я ему обещал.
Поскольку о делах говорить было нельзя, ужин прошел натянуто, хотя леди Харгривз всячески старалась с помощью божоле завязать беседу. Она призналась, что совсем ничего не знает об искусстве и литературе африканеров, но, судя по всему, и Мюллер мало что об этом знал. Он сказал, что у них есть поэты и романисты — и даже упомянул о премии Хертцога, но признался, что не читал ни одного из них.
— Неблагонадежные они люди, — сказал он, — в большинстве своем.
— Неблагонадежные?
— Влезают в политику. У нас в тюрьме сидит сейчас один поэт, который помогал террористам.
Харгривз хотел было переменить тему, но в голову в связи с Южной Африкой приходило лишь золото и алмазы, а это в не меньшей мере, чем писатели, связано с политикой. Слово «алмазы» привело на ум Намибию, и Харгривз вспомнил, что миллионер Оппенгеймер поддерживает прогрессивную партию. Африка Харгривза была бедной Африкой буша, политика же, словно глубокая шахта, раскалывала Юг. Он обрадовался, когда они с Мюллером наконец остались одни и сели с бутылкой виски в кресла — оно всегда как-то легче разговаривать о сложных вещах, сидя в кресле: Харгривз находил, что в кресле трудно вспылить.
— Вы должны извинить меня, — сказал Харгривз, — я не был в Лондоне и не мог встретить вас. Надо было слетать в Вашингтон. Очередная служебная командировка — никуда от этого не денешься. Надеюсь, мои люди оказали вам должное внимание.
— Я тоже уезжал, — сказал Мюллер, — в Бонн.
— Но у вас-то, я полагаю, это не была очередная служебная командировка? «Конкорд» так чертовски сблизил Лондон с Вашингтоном — теперь можно чуть ли не слетать всего лишь на обед. Надеюсь, в Бонне все прошло удачно — в пределах разумного, конечно. Но я полагаю, все это вы уже обсудили с нашим другом Кэслом.
— По-моему, он больше ваш друг, чем мой.
— Да, да. Я знаю, у вас с ним была одна небольшая неприятность несколько лет назад. Но это, безусловно, уже дела давно минувших дней.
— А разве существует, сэр, такая вещь, как дела давно минувших дней? Ирландцы так не думают, и то, что вы именуете «Бурской войной», мы по-прежнему считаем нашей войной, только называем ее войной за независимость. Меня беспокоит Кэсл. Потому я и потревожил вас сегодня. Я проявил неосторожность. Я дал ему свои соображения по поводу визита в Бонн. Ничего, конечно, сверхсекретного, и все же для человека, умеющего читать между строк…
— Дорогой мой, Кэслу вы вполне можете доверять. Я бы не попросил его вводить вас в курс дела, если бы он не был нашим лучшим сотрудником…
— Я ужинал у него дома. И к своему удивлению, обнаружил, что он женат на черной женщине, которая была причиной того, что вы назвали «небольшой неприятностью». У него даже и ребенок от нее.
— У нас нет цветного барьера, Мюллер, и могу вас заверить, эта женщина тщательно проверена.
— Тем не менее ее побег устроили коммунисты. Кэсл ведь был большим другом Карсона. Я полагаю, вам это известно.
— Нам все известно о Карсоне… и о побеге. У Кэсла было задание иметь контакты среди коммунистов. А что — Карсон все еще досаждает вам?
— Нет. Карсон умер в тюрьме — от воспаления легких. Я видел, как расстроился Кэсл, когда я ему об этом сказал.
— Что ж тут особенного? Они ведь были друзьями.
Харгривз с сожалением поглядел на томик Троллопа, который лежал за бутылкой «Катти Сарк». А Мюллер внезапно вскочил и пересек комнату. Он остановился перед фотографией чернокожего в черной мягкой шляпе, какие носили миссионеры. Пол-лица у него было изъедено волчанкой, и он улыбался остатком губ тому, кто его снимал.
— Бедняга, — сказал Харгривз, — он был уже одной ногой в могиле, когда я делал этот снимок. И он это знал. Человек он был мужественный, как все крумены. Мне хотелось иметь что-то на память о нем.
Мюллер сказал:
— Я еще не во всем признался вам, сэр. Я случайно дал Кэслу не тот экземпляр. У меня было их два: один — чтобы показать ему, а другой я набросал для моего отчета о поездке, и я их спутал. Там, правда, нет ничего сугубо секретного — сугубо секретное я бы здесь бумаге не доверил, — но некоторые неосторожные фразы есть…
— Право же, Мюллер, вам нечего беспокоиться.
— И тем не менее я не могу не беспокоиться, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Мюллер?
— Корнелиус Мюллер. — Последовала неловкая пауза, и голос пояснил: — Из Претории.
На секунду сэру Джону Харгривзу подумалось, что незнакомец звонит из этого далекого города, потом он все вспомнил:
— Да. Да. Конечно. Чем могу быть вам полезен? — И добавил: — Я надеюсь, Кэсл…
— Я как раз и хочу поговорить с вами, сэр Джон, _о Кэсле_.
— Я буду на работе в понедельник. Если вы позвоните моей секретарше… — Он взглянул на часы. — Она сейчас еще на месте.
— А завтра вы там не будете?
— Нет. Этот уик-энд я буду дома.
— А могу я приехать к вам, сэр Джон?
— Это что, — так срочно?
— По-моему, да. У меня есть большие опасения, что я совершил серьезную ошибку. Мне необходимо поговорить с вами, сэр Джон.
«Прощай, Троллоп, — подумал Харгривз, — и прощай, бедняжка Мэри: сколько ни пытаюсь не заниматься делами Фирмы, когда мы здесь, никуда от этого не уйдешь». Ему вспомнился тот вечер, когда была охота и Дэйнтри оказался таким некомпанейским… Он спросил:
— У вас есть машина?
— Да. Конечно.
Он подумал: «Впереди еще суббота — я могу быть свободным, если в разумных пределах окажу гостеприимство сегодня». И он сказал:
— До нас меньше двух часов езды, так что, если не возражаете, приезжайте к ужину.
— Конечно, не возражаю. Это очень любезно с вашей стороны, сэр Джон. Я бы не побеспокоил вас, если бы не считал это важным. Я…
— Возможно, мы не сумеем ничего вам предложить, кроме омлета, Мюллер. Поедим уж что придется, — добавил он.
Харгривз положил на рычаг трубку — ему вспомнились небылицы, которые, как он знал, рассказывали про него и про каннибалов. Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Африка исчезла. Огни были огнями автострады, ведущей в Лондон и на службу. Он чувствовал, что Мелмотт покончит самоубийством — иного выхода нет. Он прошел в гостиную: Мэри наливала себе чай «Эрл Грей» из серебряного чайника, купленного на аукционе у «Кристи».
— Извини, Мэри, — сказал он. — У нас гость к ужину.
— Я этого боялась. Когда он так настаивал, что хочет поговорить с тобой… Кто это?
— Тот человек из Претории, которого прислал БОСС.
— Неужели он не мог подождать до понедельника?
— Он сказал — это очень срочно.
— Терпеть не могу этих субчиков, которые насаждают апартеид. — Общеупотребимый в Англии вульгаризм, произнесенный с американским акцентом, показался странным на слух.
— Я тоже, но мы вынуждены работать с ним. Надеюсь, у нас найдется что поставить на стол.
— Есть холодный ростбиф.
— Это уже лучше, чем омлет, который я ему обещал.
Поскольку о делах говорить было нельзя, ужин прошел натянуто, хотя леди Харгривз всячески старалась с помощью божоле завязать беседу. Она призналась, что совсем ничего не знает об искусстве и литературе африканеров, но, судя по всему, и Мюллер мало что об этом знал. Он сказал, что у них есть поэты и романисты — и даже упомянул о премии Хертцога, но признался, что не читал ни одного из них.
— Неблагонадежные они люди, — сказал он, — в большинстве своем.
— Неблагонадежные?
— Влезают в политику. У нас в тюрьме сидит сейчас один поэт, который помогал террористам.
Харгривз хотел было переменить тему, но в голову в связи с Южной Африкой приходило лишь золото и алмазы, а это в не меньшей мере, чем писатели, связано с политикой. Слово «алмазы» привело на ум Намибию, и Харгривз вспомнил, что миллионер Оппенгеймер поддерживает прогрессивную партию. Африка Харгривза была бедной Африкой буша, политика же, словно глубокая шахта, раскалывала Юг. Он обрадовался, когда они с Мюллером наконец остались одни и сели с бутылкой виски в кресла — оно всегда как-то легче разговаривать о сложных вещах, сидя в кресле: Харгривз находил, что в кресле трудно вспылить.
— Вы должны извинить меня, — сказал Харгривз, — я не был в Лондоне и не мог встретить вас. Надо было слетать в Вашингтон. Очередная служебная командировка — никуда от этого не денешься. Надеюсь, мои люди оказали вам должное внимание.
— Я тоже уезжал, — сказал Мюллер, — в Бонн.
— Но у вас-то, я полагаю, это не была очередная служебная командировка? «Конкорд» так чертовски сблизил Лондон с Вашингтоном — теперь можно чуть ли не слетать всего лишь на обед. Надеюсь, в Бонне все прошло удачно — в пределах разумного, конечно. Но я полагаю, все это вы уже обсудили с нашим другом Кэслом.
— По-моему, он больше ваш друг, чем мой.
— Да, да. Я знаю, у вас с ним была одна небольшая неприятность несколько лет назад. Но это, безусловно, уже дела давно минувших дней.
— А разве существует, сэр, такая вещь, как дела давно минувших дней? Ирландцы так не думают, и то, что вы именуете «Бурской войной», мы по-прежнему считаем нашей войной, только называем ее войной за независимость. Меня беспокоит Кэсл. Потому я и потревожил вас сегодня. Я проявил неосторожность. Я дал ему свои соображения по поводу визита в Бонн. Ничего, конечно, сверхсекретного, и все же для человека, умеющего читать между строк…
— Дорогой мой, Кэслу вы вполне можете доверять. Я бы не попросил его вводить вас в курс дела, если бы он не был нашим лучшим сотрудником…
— Я ужинал у него дома. И к своему удивлению, обнаружил, что он женат на черной женщине, которая была причиной того, что вы назвали «небольшой неприятностью». У него даже и ребенок от нее.
— У нас нет цветного барьера, Мюллер, и могу вас заверить, эта женщина тщательно проверена.
— Тем не менее ее побег устроили коммунисты. Кэсл ведь был большим другом Карсона. Я полагаю, вам это известно.
— Нам все известно о Карсоне… и о побеге. У Кэсла было задание иметь контакты среди коммунистов. А что — Карсон все еще досаждает вам?
— Нет. Карсон умер в тюрьме — от воспаления легких. Я видел, как расстроился Кэсл, когда я ему об этом сказал.
— Что ж тут особенного? Они ведь были друзьями.
Харгривз с сожалением поглядел на томик Троллопа, который лежал за бутылкой «Катти Сарк». А Мюллер внезапно вскочил и пересек комнату. Он остановился перед фотографией чернокожего в черной мягкой шляпе, какие носили миссионеры. Пол-лица у него было изъедено волчанкой, и он улыбался остатком губ тому, кто его снимал.
— Бедняга, — сказал Харгривз, — он был уже одной ногой в могиле, когда я делал этот снимок. И он это знал. Человек он был мужественный, как все крумены. Мне хотелось иметь что-то на память о нем.
Мюллер сказал:
— Я еще не во всем признался вам, сэр. Я случайно дал Кэслу не тот экземпляр. У меня было их два: один — чтобы показать ему, а другой я набросал для моего отчета о поездке, и я их спутал. Там, правда, нет ничего сугубо секретного — сугубо секретное я бы здесь бумаге не доверил, — но некоторые неосторожные фразы есть…
— Право же, Мюллер, вам нечего беспокоиться.
— И тем не менее я не могу не беспокоиться, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78