- Уезжаете? - спросил Ключников, обозревая чемоданы и дорожные сумки.
Она кивнула с грустным смирением - что делать, мол, и объяснила, хотя
он и не спрашивал:
- Мои все на таможне. Багаж сдают.
- Трудно? - поинтересовался он, потому что слышал об этом не раз.
- Что у нас легко? - усмехнулась она. - Там такое творится... Второй
день торчат, отлучиться нельзя.
Посреди комнаты сиротливо стоял колченогий табурет, Ключников хотел
сесть, но Аня подняла его.
- Прими душ, - предложила она просто, как будто была уверена, что он
не ослушается.
Ключников покорно отправился в ванную и, раздевшись, стал под струю.
Все, что происходило выглядело странно, как причудливый сон, но и наяву
было странно, Ключников был смущен и скован, точно делал что-то,
несвойственное ему. Однако он не строптивелся, понимая, что деться некуда:
он обречен и от судьбы не уйти.
Когда он вышел из ванны, Аня раздевшись, сидела на колченогом
табурете и расчесывала волосы. Она поднялась навстречу, не стыдясь наготы,
и обняла его. Как тогда, в машине, губы у нее были мягкие и влажные, она
помогала себе языком, Ключников почувствовал легкую слабость, голова пошла
кругом.
Его опыт был ограничен одной женщиной, первой и последней, которую он
узнал еще юношей, школьником, почти подростком, за все годы он не знал
никого, кроме Гали, и не подозревал, что бывает иначе. Сейчас его
ошеломила новизна.
Аня была изобретательна, ее непредсказуемость и своенравие
проявлялись в постели в полной мере. Она была раскована и свободна,
Ключников иногда замирал от неожиданности, когда она без раздумий делала
то, что взбредало ей в голову. Стыдясь, он цепенел, тогда как она без
остатка отдавалась страсти, необузданных всплесков которой он страшился.
Ему становилось неловко за свою сдержанность и смущение, а она была
неистощима на выдумку, буйная фантазия била через край.
В тот день, разумеется, он так и не поехал в Звенигород.
И теперь Ключников жил под знаком страсти: Аня занимала все мысли,
его тянуло к ней ежечасно. Улучив час-другой, он звонил ей и летел, как на
крыльях. Вспоминая Звенигород, он испытывал угрызения совести, но призови
его кто-нибудь к благоразумию, у него не достало бы сил совладать с собой.
Правда, никто не призывал, никого пока не нашлось.
Он был горд, что такая умная, яркая женщина принадлежит ему, однако
ему мнились незнакомые люди, которых знала она, чужие дома, какие-то
встречи, он угадывал у нее другое существование - помимо него; сомнения
точили его что ни день.
Ане нравилось разглядывать его, когда он был раздет: никогда прежде
не встречала она такой физической мощи. С ним она чувствовала себя в
безопасности. Ни один из ее высоколобовых знакомых, кто набрался пропасть
всякой всячины и мог ответить на любой вопрос, не способен был дать ей
такого чувства уверенности и покоя, какое она испытывала с ним. Он не знал
малой доли того, что знали другие ее знакомые, но с ним она чувствовала
себя, как за каменной стеной.
Встречаться у Ани удавалось редко, дом был полон людей. Обычно она
везла его к подруге, у которой была свободна квартира, но чаще они мчались
за город и устраивались в машине или на открытом воздухе - в поле, на
лугу, на опушке леса; повалив его на спину и оседлав, Аня изображала
счастливую наездницу, которая на глазах у всего света самозабвенно скачет
вдаль.
Его постоянно жгло нетерпение, распаляло ожидание встречи, и если,
позвонив, он не заставал Аню дома, то не знал, куда себя деть, томился,
ждал, нетерпеливо названивал, слонялся, мрачнел и как будто заболевал. Его
одолевали сомнения, травили едко, когда он думал о том, что для нее это
всего лишь приключение, в которое она окунулась без оглядки, перед тем как
уехать: укатит, и воспоминания растают вскоре, как свет на исходе дня.
Он имел основания для сомнений, слишком разным было у них все до сих
пор - среда, возможности, условия существования, вся жизнь, наконец. Она
знала языки и читала книги, о которых он понятия не имел, и она была
сведуща во многом, о чем он знал лишь понаслышке или вовсе не знал, ее изо
дня в день окружали люди, с которыми он не мог знаться по той простой
причине, что у каждого из нас свои пути-дороги.
Иногда Аня везла его к своим друзьям. Большинство из них были
образованными состоятельными людьми, радушными, хлебосольными и
гостеприимными, однако Ключников чувствовал себя у них неуютно.
Что он мог сказать им - он, который слыхом не слыхивал малой доли
того, о чем они говорили? Он видел, что Ане интересно с ними, ее занимали
их мысли, суждения, веселили их шутки, она была в своем кругу и
чувствовала себя там непринужденно и легко, как рыба в воде, тогда как он
ощущал себя чужаком. Впрочем, он и был чужаком. И чем дальше, тем сильнее
зрела и копилась в нем неприязнь.
По правде сказать, они не помышляли обидеть кого-то. Разговоры и
споры, которые они вели, поглощали их целиком, но Ключникову нередко
мнились скрытая насмешка или подвох, он долго потом испытывал досаду,
будто опростоволосился или угодил в конфуз. Их разговоры, шутки, споры,
застолья, посиделки, даже их богатые библиотеки вызывали у него злость.
Разумеется, он не мог вступить с ними в спор, а тем более что-нибудь
доказать или опровергнуть, и потому его подмывало грохнуть кулаком по
столу, чтобы заткнуть им рты. Не говоря уже о том, что он изревновался
весь, что было не мудрено: кому по нраву, если женщина с тобой лишь телом,
а душой на стороне?
Ключников долго терпел, но не выдержал, упрекнул ее, обуреваемый
досадой, Аня удивилась, глаза ее округлились.
- Ты ревнуешь?! - она смотрела на него с веселым недоумением, как бы
не в силах уразуметь, чего он хочет.
Аня была своенравна и быстра на язык и не задумывалась, что ответить
и как поступить; она не выносила малейших посягательств на свою свободу и
тотчас давала отповедь, нередко с перехлестом, чтобы не повадно было; язык
у нее был, как бритва, за словом в карман она никогда не лезла.
Это было необъяснимо. Где, когда эта молодая женщина приобрела
свободу, не свойственную большинству людей, кто наделил ее такой
независимостью и как жила она, неподвластная никому, как уживалась с нашим
кромешным существованием?
Спустя время Ключников понял, что привязан к ней. Это было похоже на
серьезную болезнь: лекарства бессильны - ни избавиться, ни излечиться. Чем
дальше, тем сильнее она привязывала его к себе, он удрученно думал о том,
какую власть она взяла над ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98