Пережить зиму маленькому партизанскому отряду помогли чудом захваченные сто килограммов картошки. В тот вечер братья Зборовские спустились в землянку, как обычно, с пустыми руками.
– В Пясках убили пана Ромуальда, – сообщили они. – Сегодня утром в деревню прибыл карательный отряд.
– И это лишь цветочки! – проворчал Крыленко.
– Похоже, кого-то выдал Сопля. Немцы обещали сто килограммов картошки в виде вознаграждения…
Утром в округе бушевала метель, и вечером на улицах Пясок снег доходил до колен: немецкие гусеничные транспортеры были похожи на огромных, беспомощных, упавших на спину шмелей, а танк гауптмана Штольца, командира отряда, увяз посреди площади перед мэрией и не мог сдвинуться с места. Штольц вылез из танка – монокль у него в глазу напоминал льдинку, – выругался и дошел до дома пешком. Затем провел несколько бесед с наиболее известными жителями деревни. Но, несмотря на угрозы и брань, которыми эти беседы сопровождались, лица селян оставались такими же пустыми и ничего не выражающими, как заснеженная по man's land , где герр гауптман Штольц только что оставил свой танк. И только краткая беседа со столяром Соплей оказалась по-настоящему полезной. Сопля сразу же произвел на Штольца благоприятное впечатление: в отличие от лиц его предшественников, его лицо вовсе не было лишенным выражения: оно было усталым, покорным и бледным.
– Мерзкая погода, – для начала грозно сказал Штольц.
Сопля тотчас же рассыпался в извинениях. С дрожащим подбородком заверил он герра гауптмана, что, хоть метель и совпала с прибытием немецкой колонны, в этом не было никакого злого умысла и что, во всяком случае, он, Сопля, тут ни при чем. Он, Сопля, слишком уж обеспокоен судьбой своих детей и жены, которые вот уже двое суток ничего не ели, и ему недосуг чинить препятствия на пути герра гауптмана. Штольц счел такое начало многообещающим, разразился гневом, сказал о дерзости, диверсии и провокации, и, в конце концов, сам не зная, почему, несчастный Сопля пообещал заставить солнце светить, запретить снегу падать и, в порыве рвения, даже предложил лично остановить ветер и выдать его герру гауптману связанным по рукам и ногам. Будучи классным стратегом, Штольц быстро воспользовался этим первоначальным успехом, и полчаса спустя два немецких солдата отнесли в дом Сопли мешок со ста килограммами картошки. В восемь часов, когда на улице затвердел снег, из темноты вышел немецкий патруль. Солдаты шагали в ногу. Снег скрипел у них под сапогами, и Сопля, бежавший впереди, прижимаясь к стенам домов, и не успевший даже попробовать картошки, которую сейчас отрабатывал, с удивлением обнаружил, что точно такой же звук издают жующие челюсти. Он думал только об одном: поскорее закончить работу, вернуться домой и съесть целую тарелку дымящейся картошки. «Кубус на меня не обидится, – рассуждал он с абсолютной уверенностью, порожденной голодом. – Он верный и умный друг. Он меня поймет». Патруль возглавлял капрал Клепке из Ганновера. «В такую погоду и носа на улицу не высунешь, не говоря уже о том, чтобы дезертировать», – думал этот вояка с невыразимой досадой, отчасти вызванной тем фактом, что он воевал уже целый год и ни разу не был в увольнении.
– Здесь, – сообщил Сопля сдавленным голосом.
Клепке поднял фонарик; вверху над витриной висела дощечка с надписью: «И. Петрушкевич, Paczki, ciastka, woda-sodowa» .
– Ну? – спросил Клепке. – Чего же ты ждешь?
Почерневшее, осунувшееся от голода и тревоги лицо Сопли сморщилось, как картошка:
– Будить его вот так… Из-за пустяков…
– Не из-за пустяков, – рассудительно заметил капрал, – а для того, чтобы пустить ему пулю в лоб.
Он подошел к двери и постучал. Они подождали немного, затем сонный голос спросил:
– Кто там?
– Свои! – жалобно ответил Сопля. – Открой, Кубус!
Дверь широко отворилась. Солдаты вошли внутрь, Сопля просеменил за ними. Петрушкевич был в ночной рубашке, надетой поверх брюк с волочащимися по полу подтяжками. У него было пухлое, грустное лицо.
– Апчхи! – чихнул он.
Сопля поспешно закрыл дверь и объяснил капралу:
– У него слабые легкие. В детстве он постоянно болел. Его бедная матушка еле его выходила. Ему бы в горах жить.
– Горы иногда помогают, – согласился Клепке.
Сопля подошел к другу.
– Ты не обижаешься на меня, Кубус?
– Нет. Сто килограмм картошки – это достойное оправдание…
– Откуда ты знаешь?
– Об этом вся деревня знает.
Сопля рухнул на табурет и расплакался.
– Ну-ну, не падай духом! – поддержал его кондитер.
– Я не знал настоящих виновников! – рыдал Сопля. – Я не мог указать на кого попало: они бы отомстили мне и моей семье… И тогда я стал искать того, на кого бы я смог положиться, верного, испытанного друга…
– Я благодарен тебе, – сказал Петрушкевич. – Можешь сделать кое-что для меня взамен?
– Все, что угодно, – сказал Сопля от простоты душевной.
– Эта картошка… Не мог бы ты прислать пару кило моей жене?
– Я принесу ее сам завтра же утром! – пообещал Сопля.
Капрал Клепке отдал приказания. Оба друга обнялись.
– Спасибо за картошку! – сказал Петрушкевич.
Сопля открыл рот, но не смог ничего сказать в ответ.
– Ну же, – ободрил его кондитер. – Будь мужчиной, Сопля.
Он взял из комода бутылку и пару рюмок.
– Выпей.
Сопля выпил.
– Выпейте и вы тоже, – предложил Петрушкевич солдатам.
– Вы так учтивы, – заметил Клепке. Он поднял свою рюмку. – Ваше здоровье!
– Взаимно.
Они чокнулись.
– Что ж, – сказал Клепке, – теперь, если позволите…
– Ну конечно, – поклонился Петрушкевич. – По крайней мере я не буду больше голодать!
Подавленный и шатающийся Сопля отвернулся и заткнул уши. Петрушкевич получил пулю прямо в грудь. Он крутнулся на месте, упал и застыл. Солдаты быстро вышли; капрал, уходивший последним, прихватил бутылку с собой. Сопля последовал за ними. Он понимал, что должен был остаться и утешить вдову друга, но решил сделать это завтра, когда принесет картошку. «Бедняжка будет так счастлива!» – подумал он. Они вновь очутились на улице, Сопля шагал быстро, спеша поскорее с этим покончить и мечтая о большой тарелке, ждавшей его дома: о нежной, белой, ароматной мякоти… Опьяненный этой картиной, он, не задумываясь, решительно постучал в дверь, когда фонарик капрала осветил вывеску: «Портной З. Магдалинский. Первоклассный покрой. Сиюминутная утюжка. Умеренные цены». Никто не открыл. Он постучал еще раз. Капрал Клепке с задумчивым видом смотрел на вывеску, так, словно бы спрашивал себя, не прогладить ли ему брюки по умеренной цене: увы, он не знал польского. Вне себя от холода, солдаты принялись колотить в дверь прикладами. За дверью тотчас раздался женский голос – видимо, женщина стояла там уже давно:
– Ну кто там?
– Мое почтение, пани Марта, – сказал Сопля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47