Они долго сидели и молчали… Потом она вздохнула, расстегнула пуговицу своей шинели и смиренно сказала:
– Ты хочешь?
– Нет, нет. Вот так, сразу…
Она снова прижалась к нему.
– Просто если ты хочешь, – прошептала она. – Мне все равно. Я привыкла.
– Я не хочу!
– Как хочешь. Я уже привыкла. Вначале было очень больно. Но сейчас я привыкла и ничего не чувствую.
12
На рассвете она осторожно разбудила его.
– Я ухожу.
– Останься.
– Нет, я обещала Черву. Мне нужно вернуться в город.
– Это обязательно?
– Черв думает, что немцы будут прочесывать лес.
– Ну и что?
– Мне нужно сходить к солдатам…
– Они ничего не скажут.
– Скажут. Люди всегда все рассказывают, нужно только уметь слушать.
Ее голос звучал смиренно и печально. В темноте Янек не видел ее лица.
– Ты вернешься?
– Да.
– Дорогу найдешь?
– Конечно. Не бойся…
Она обняла его и долго сидела, прижав лицо к его шее.
– Спи.
– Возвращайся скорее.
– Как только все закончу.
Она ушла. Он пытался уснуть, но всякий раз, закрывая глаза, слышал в темноте голос Зоси: «Как только все закончу…» Он оделся и вышел из землянки. Погода была прекрасная, по голубому небу быстро плыли облака, с ними хотелось играть. Сунув руки в карманы и насвистывая, он пошел в лес, не разбирая дороги. Он чувствовал себя как дома: лес больше не пугал его. Раньше за каждым деревом ему мерещился враг; а теперь, наоборот, Янека окружало множество друзей. Шорох веток дышал почти отеческой нежностью. Ему вспомнилась фраза, сказанная однажды старшим Зборовским: «Свобода – дитя лесов. Здесь она родилась и здесь же прячется, когда приходится худо».
Часто, бывало, опирался он рукой о твердую надежную кору дерева и смотрел на него с благодарностью. Он даже подружился с одним древним дубом – наверняка самым красивым и самым могучим во всем лесу, что раскидывал над Янеком свои ветки, словно оберегающие крылья. Старый дуб беспрестанно шептал и бормотал, и Янек пытался понять, что он хочет ему сказать; в минуты наивности, которых немного стыдился, он ждал даже, что дуб заговорит с ним человеческим голосом. Он прекрасно знал, что это ребячество, недостойное партизана, но порой не мог удержаться и прижимался к старому дереву, и ждал, и слушал, и надеялся.
Однако Янек сознавал, что его отец мертв. Партизаны с явным смущением избегали этой темы, и он все понимал. Он не задавал им вопросов. «Зеленые» никогда не говорили о своих семьях, и он старался поступать так же. Об этом нельзя было думать. Он старался казаться бесстрастным, стойким и мужественным: старался быть мужчиной. Но это очень трудно. Возможно, он был еще слишком молод, или, возможно, просто пока еще никого не убил. Он по-прежнему внезапно вскакивал на матрасе, прислушивался к шуму шагов и неожиданно понимал, что его отец вернулся. Выбегал наружу, но там никого не было, только трещала ветка. Однажды братья Зборовские принесли ему весточку от матери: она жива, только немного болеет, о ней заботятся друзья, не стоит волноваться. Он часто думал о том, что сказал ему отец, когда они виделись в последний раз, и в голове крутилась фраза «ничто важное не умирает»; она слышалась ему даже в извечном шорохе леса. Учитывая, сколько людей ежедневно погибало, фраза звучала довольно странно.
Янек пришел на развалины старой мельницы, в место под названием «Отдых рыцаря»; мельницу построили в эпоху литовских королей; теперь от нее почти ничего не осталось – полуразрушенные стены да поросшие мхом обломки колеса на дне давно высохшего ручья, утопающие в зарослях кустарника и шелковицы. Он собрался было пойти дальше, но вдруг услышал в кустах мужской голос. Янек остановился в изумлении: ясный молодой голос читал стихи.
Я жду в своей старинной келье
(Ах, сколько уже ждало до меня?),
Когда напишется последняя листовка,
Когда сорвут чеку с последней бомбы…
Янек сдержанно кашлянул; тотчас из кустов вышел высокий юноша и двинулся ему навстречу. Янек узнал этого молодого человека.
Его звали Добранский, Адам Добранский. Он был из отряда студентов университета Вильно, которые уже три года работали в подполье.
Еще в 1940 году они создали организацию сопротивления, и больше двух лет им удавалось тайно публиковать и распространять газету под названием «Свобода». В 1942 году подпольную типографию обнаружили немцы; главу организации, великого поэта и историка Лентовича, и его дочь арестовали и расстреляли. Нескольким студентам, в том числе Добранскому, удалось бежать, и они присоединились к партизанам в лесу под Вилейкой. Их формирование отличалось большой самостоятельностью, и его сурово критиковали «зеленые», считавшие, что студенты склонны к неоправданному риску; их презрительно называли «романтиками».
Янек часто слышал, как Черв и Крыленко с раздражением говорят о них. Им ставили в упрек склонность к импровизациям и безусловно героические поступки, вдохновленные, однако, душевными порывами, а не разумом; подводя итог, Черв мрачно отзывался о них: «Идеалисты». Не раз несли они серьезные потери, которые более рассудительные партизаны считали бессмысленными. В частности, Янек слышал об одном трагическом эпизоде, который наглядно показывал «сентиментальный», по словам Черва, характер их действий. Случай этот произошел через несколько дней после того, как Янек присоединился к подпольщикам. В то время он об этом ничего не знал, но впоследствии часто слышал горькие намеки на «безрассудный поступок» студентов. По всей видимости, эсэсовцы взяли в плен два десятка молодых женщин со всей округи, заперли их на вилле Пулацких, где обращались с ними как с проститутками и отдавали на поругание солдатам. Старый трюк, хорошо знакомый всем ветеранам и позволявший врагу убить, как говорится, сразу двух зайцев: удовлетворить физиологические потребности солдат и в то же время вынудить партизан выйти из леса и броситься на помощь своим женщинам. «Романтики» Добранского, разумеется, на эту удочку попались. При поддержке некоторых мужей, братьев и женихов несчастных они вышли из леса и совершили несколько атак на виллу Пулацких, ничего не добившись и потеряв две трети личного состава.
– Все это сантименты, – с возмущением заключал Черв. – Не так нужно бороться. Бороться нужно хладнокровно, хорошо рассчитав удар. Нужно выбирать подходящий момент, а не предаваться отчаянию и гибнуть геройской смертью. Лично я прихожу в бешенство от одной мысли об этих бедных девочках, не могу уснуть, лопаюсь от злости. Но погибнуть вот так – значит просто себя успокоить. Более того, доставить себе удовольствие. Но нам необходимо выстоять и победить. Нужно выиграть войну, повесить всех мерзавцев и построить такое общество, где это больше никогда не повторится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Ты хочешь?
– Нет, нет. Вот так, сразу…
Она снова прижалась к нему.
– Просто если ты хочешь, – прошептала она. – Мне все равно. Я привыкла.
– Я не хочу!
– Как хочешь. Я уже привыкла. Вначале было очень больно. Но сейчас я привыкла и ничего не чувствую.
12
На рассвете она осторожно разбудила его.
– Я ухожу.
– Останься.
– Нет, я обещала Черву. Мне нужно вернуться в город.
– Это обязательно?
– Черв думает, что немцы будут прочесывать лес.
– Ну и что?
– Мне нужно сходить к солдатам…
– Они ничего не скажут.
– Скажут. Люди всегда все рассказывают, нужно только уметь слушать.
Ее голос звучал смиренно и печально. В темноте Янек не видел ее лица.
– Ты вернешься?
– Да.
– Дорогу найдешь?
– Конечно. Не бойся…
Она обняла его и долго сидела, прижав лицо к его шее.
– Спи.
– Возвращайся скорее.
– Как только все закончу.
Она ушла. Он пытался уснуть, но всякий раз, закрывая глаза, слышал в темноте голос Зоси: «Как только все закончу…» Он оделся и вышел из землянки. Погода была прекрасная, по голубому небу быстро плыли облака, с ними хотелось играть. Сунув руки в карманы и насвистывая, он пошел в лес, не разбирая дороги. Он чувствовал себя как дома: лес больше не пугал его. Раньше за каждым деревом ему мерещился враг; а теперь, наоборот, Янека окружало множество друзей. Шорох веток дышал почти отеческой нежностью. Ему вспомнилась фраза, сказанная однажды старшим Зборовским: «Свобода – дитя лесов. Здесь она родилась и здесь же прячется, когда приходится худо».
Часто, бывало, опирался он рукой о твердую надежную кору дерева и смотрел на него с благодарностью. Он даже подружился с одним древним дубом – наверняка самым красивым и самым могучим во всем лесу, что раскидывал над Янеком свои ветки, словно оберегающие крылья. Старый дуб беспрестанно шептал и бормотал, и Янек пытался понять, что он хочет ему сказать; в минуты наивности, которых немного стыдился, он ждал даже, что дуб заговорит с ним человеческим голосом. Он прекрасно знал, что это ребячество, недостойное партизана, но порой не мог удержаться и прижимался к старому дереву, и ждал, и слушал, и надеялся.
Однако Янек сознавал, что его отец мертв. Партизаны с явным смущением избегали этой темы, и он все понимал. Он не задавал им вопросов. «Зеленые» никогда не говорили о своих семьях, и он старался поступать так же. Об этом нельзя было думать. Он старался казаться бесстрастным, стойким и мужественным: старался быть мужчиной. Но это очень трудно. Возможно, он был еще слишком молод, или, возможно, просто пока еще никого не убил. Он по-прежнему внезапно вскакивал на матрасе, прислушивался к шуму шагов и неожиданно понимал, что его отец вернулся. Выбегал наружу, но там никого не было, только трещала ветка. Однажды братья Зборовские принесли ему весточку от матери: она жива, только немного болеет, о ней заботятся друзья, не стоит волноваться. Он часто думал о том, что сказал ему отец, когда они виделись в последний раз, и в голове крутилась фраза «ничто важное не умирает»; она слышалась ему даже в извечном шорохе леса. Учитывая, сколько людей ежедневно погибало, фраза звучала довольно странно.
Янек пришел на развалины старой мельницы, в место под названием «Отдых рыцаря»; мельницу построили в эпоху литовских королей; теперь от нее почти ничего не осталось – полуразрушенные стены да поросшие мхом обломки колеса на дне давно высохшего ручья, утопающие в зарослях кустарника и шелковицы. Он собрался было пойти дальше, но вдруг услышал в кустах мужской голос. Янек остановился в изумлении: ясный молодой голос читал стихи.
Я жду в своей старинной келье
(Ах, сколько уже ждало до меня?),
Когда напишется последняя листовка,
Когда сорвут чеку с последней бомбы…
Янек сдержанно кашлянул; тотчас из кустов вышел высокий юноша и двинулся ему навстречу. Янек узнал этого молодого человека.
Его звали Добранский, Адам Добранский. Он был из отряда студентов университета Вильно, которые уже три года работали в подполье.
Еще в 1940 году они создали организацию сопротивления, и больше двух лет им удавалось тайно публиковать и распространять газету под названием «Свобода». В 1942 году подпольную типографию обнаружили немцы; главу организации, великого поэта и историка Лентовича, и его дочь арестовали и расстреляли. Нескольким студентам, в том числе Добранскому, удалось бежать, и они присоединились к партизанам в лесу под Вилейкой. Их формирование отличалось большой самостоятельностью, и его сурово критиковали «зеленые», считавшие, что студенты склонны к неоправданному риску; их презрительно называли «романтиками».
Янек часто слышал, как Черв и Крыленко с раздражением говорят о них. Им ставили в упрек склонность к импровизациям и безусловно героические поступки, вдохновленные, однако, душевными порывами, а не разумом; подводя итог, Черв мрачно отзывался о них: «Идеалисты». Не раз несли они серьезные потери, которые более рассудительные партизаны считали бессмысленными. В частности, Янек слышал об одном трагическом эпизоде, который наглядно показывал «сентиментальный», по словам Черва, характер их действий. Случай этот произошел через несколько дней после того, как Янек присоединился к подпольщикам. В то время он об этом ничего не знал, но впоследствии часто слышал горькие намеки на «безрассудный поступок» студентов. По всей видимости, эсэсовцы взяли в плен два десятка молодых женщин со всей округи, заперли их на вилле Пулацких, где обращались с ними как с проститутками и отдавали на поругание солдатам. Старый трюк, хорошо знакомый всем ветеранам и позволявший врагу убить, как говорится, сразу двух зайцев: удовлетворить физиологические потребности солдат и в то же время вынудить партизан выйти из леса и броситься на помощь своим женщинам. «Романтики» Добранского, разумеется, на эту удочку попались. При поддержке некоторых мужей, братьев и женихов несчастных они вышли из леса и совершили несколько атак на виллу Пулацких, ничего не добившись и потеряв две трети личного состава.
– Все это сантименты, – с возмущением заключал Черв. – Не так нужно бороться. Бороться нужно хладнокровно, хорошо рассчитав удар. Нужно выбирать подходящий момент, а не предаваться отчаянию и гибнуть геройской смертью. Лично я прихожу в бешенство от одной мысли об этих бедных девочках, не могу уснуть, лопаюсь от злости. Но погибнуть вот так – значит просто себя успокоить. Более того, доставить себе удовольствие. Но нам необходимо выстоять и победить. Нужно выиграть войну, повесить всех мерзавцев и построить такое общество, где это больше никогда не повторится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47