Цит. по: Кончаловская Н. Песня, собранная в кулак. М., Московский рабочий, 1965, с. 32.
Там же, с. 9.
Фолкнeр У. Статьи, речи, интервью, письма. М., Радуга, 1985, с. 30.
Воспоминания о С. В. Рахманинове. М., Государственное музыкальное издательство, 1961, Т.2, с. 231.
Джеймс Коллиер не приукрашивает жизнь Армстронга. В его повествовании нет ничего благостного, нарочито возвышающего. Он открыто говорит о слабостях и недостатках своего героя. Но образ артиста от этого не блекнет — напротив, становится более живым.
Иной раз перо автора просто беспощадно, особенно в описаниях провалов Армстронга. Вот что, например, сказано о грамзаписях 1935-1947 годов: «Впечатление безотрадное… Редкие звуковые погрешности становятся хроническими, навязчивыми промахами эстрадного представления, где нет ни чувства, ни музыкальной культуры… Армстронг теряет контроль над собой. Его соло заштампованны. Бессмысленные и раздражающие риффы… Здесь дурновкусие не результат риска и азарта, а намеренное стремление ослепить публику, пустить пыль в глаза».
Что ж, все так и было, все правда. И она нужнее, интереснее нам, читателям, нежели мифы, а то и просто сплетни, которыми окружена личность Армстронга в бойкой репортерской скорописи. Перед нами не «житие», а сама жизнь, со всеми ее противоречиями, где горе и смех — все сплетено, все рядом.
Между легендарными выступлениями ансамбля «Hot Five» в 1920-х годах и ансамблем «All Stars» в 1950-1960-х лежит период разочарований, крушений, успехов. Артистическая карьера Армстронга развивалась рывками. Одно было неизменным — направление. Армстронг никогда не сворачивал с избранного пути. Быть может, поэтому он и оставался иной раз в одиночестве, особенно в периоды крутых поворотов, свершавшихся в джазе (появление бона, модального джаза, джаз-рока и др.).
Армстронг — музыкант отнюдь не выдающихся данных, многие после него играли джаз глубже, оригинальнее, техничнее. Он не революционер в творчестве — в этом смысле его нельзя сравнить ни с Чарли Паркером, ни с Джоном Колтрейном. В его искусстве нет ничего героического или трагического, нет протеста, жгучего социального отклика. И жизнь его вовсе не была праведной — грешная была жизнь. И не так уж неправы те, кто упрекал его в невежестве и вульгарности. Армстронг падал, ошибался, не раз оказывался в критических ситуациях. Но — «искусство все перерешает» (Виктор Шкловский). И у Армстронга в итоге все «перерешалось» в его пользу.
В своем творчестве Армстронг как бы балансирует между всеобщим, массовым, почти расхожим — это его база, и индивидуальным, самобытным — это он сам, творец. Известно, что творчество там, где можно сказать: это «мое». «Мое» у Армстронга обладает какой-то магией вседоступности, понятно и близко самым разным людям. Его музыка делает их счастливыми. Не в этом ли разгадка феномена Армстронга, того огромного воздействия, которое оказывало и оказывает его искусство на слушателей?
В книге Дж. Коллиера есть положения, с которыми хочется поспорить. В главе «Европа» автор весьма едко описывает «один из самых стойких мифов о джазе, над которым посмеиваются американцы», а именно то, что «впервые джаз был признан самостоятельным музыкальным жанром в Европе». Стремясь быть объективным, Дж. Коллиер приводит суждения английского музыковеда Бенни Грина, бельгийца Робера Гоффена, наконец, американца Джона Хэммонда, чей авторитет в мире джаза особенно высок. Все они сторонники той самой версии, которую автор книги считает ошибочной. Что же он противопоставляет этим взглядам? Увы, одну лишь безапелляционно звучащую фразу: «В США джаз всегда (?) пользовался большей популярностью, чем в Европе». Дж. Коллиер ссылается на «сотни статей» в американской журнально-газетной периодике. Но, признаться, это не очень убедительный аргумент. Речь ведь идет не о популярности раннего джаза (что бесспорно), а о его признании как самостоятельного и оригинального вида искусства в начале 1920-х годов. Вещи разные.
Мне кажется, что даже такой опытный исследователь, как Дж. Коллиер, не может примириться с мыслью, что в истории джаза есть отдельные моменты, в которых европейцы странным образом оказались прозорливее американцев.
Впрочем, дело тут не в чьем-либо первенстве. Вопрос этот важен, существен для истории джаза, ибо во многом раскрывает смысл его непростой эволюции.
Чем отличался американский джаз от европейского в начальный период развития? В Америке джаз был первичен, первороден. Он развивался естественно: его питала национальная почва, он был кровно связан с породившей его социальной средой. Джаз в Америке прорастал из семени.
Такой почвы, таких условий на европейском континенте не было. В странах Европы джаз был привит, как черенок к растущему дереву, приращен к давно сложившимся музыкальным традициям. Эта «прививка», вживание джаза в новые для него пласты культуры продолжались не год и не два — десятилетия.
Но приятие джаза и подлинное его понимание — не одно и то же. Тут действовал разный отсчет времени. Еще не разобравшись до конца, что к чему, европейская публика приняла джаз (в его эстрадизированных формах) удивительно быстро, легко. Экзотическая новинка стала популярной, вошла в моду. Европейцы всячески пытались приспособить ее к своим вкусам и потребностям. Однако они не созидали джаз, а лишь воспроизводили его, копировали. В 1920-1930-е годы европейский джаз не был и не мог быть самостоятельным, ибо светил отраженным светом, зависел от музыкальных образцов, являвшихся из-за океана. В Европе джаз рождался от джаза. Собственно творчество началось позднее.
И все же — факты о том свидетельствуют! — джаз получил признание в первую очередь в Европе, где культурные традиции были и глубже, и весомее, чем в Америке. Наиболее чуткие европейские музыканты разглядели за кричащей, вульгарной оболочкой раннего джаза зарождение нового вида искусства, способного встать в один ряд с композиторским творчеством оперно-симфонической традиции. Когда в конце 1910-х — начале 1920-х годов первые негритянские джазовые ансамбли выступили в Париже, Клод Дебюсси, Морис Равель, Эрик Сати, Игорь Стравинский, Дариюс Мийо, Пауль Хиндемит предрекли джазу великое будущее — и не ошиблись. Их суждения заставили многих, в том числе и в США, по-иному взглянуть на джаз. Можно предположить, что американцы осознали истинную ценность джаза под влиянием крупнейших музыкальных авторитетов Европы.
Надеюсь, этот краткий исторический экскурс убедит моего американского коллегу. Джаз давно перестал быть монополией Америки, и все, что касается его истории, — наше общее достояние.
В 1984 году в издательстве «Радуга» вышла в переводе на русский язык книга Дж. Коллиера «Становление джаза».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140