Что же касается городского прокурора, то он откликнулся на мое заявление и расторопно подослал в камеру своего помощника, некоего Осипкина, по первому впечатлению смахивающего на дореволюционного отпрыска многодетной одесской семьи, которого неисчислимые родственники из зоны оседлости благоразумно и вскладчину трудоустроили лакеем к начинающему спиваться русскому дворянину средних лет. Как показало дальнейшее, качествами прислужника природа наделила Осипкина сполна. Эта, по сути халявно-ничтожная, премерзкая пьянь был абсолютно беспринципен, по-бабьи захватывающе фигурист, отважно хулиганист, отменно гадлив, презрительно заносчив с бесправными, беспредельно угодлив с барином и нечист не только помыслами, но и на руку.
В свой первый приход Осипкин, сияя гаденькой улыбочкой и потирая пухлые ладошки, с порога камеры сразу сообщил мне, мучимому сильной болью еще не зажившей раны, что никакими расследованиями по факту опознания мною убийц заниматься никто не станет, хотя моя правота очевидна и, к тому же, память на лица не подвела. Далее он, не скрывая сути, доходчиво разъяснил, что незачем мне было собирать досье и писать грязную книжку о горячо любимом народом Собчаке. И если бы я это сообразил раньше, то отпала бы необходимость пробивать мне голову и упрятывать в тюрьму. А теперь, увы, «поздно пить боржоми». Потребуется долго и смиренно сидеть в одиночке, «хавать» тюремную пайку, разлагаясь душой и телом, да ждать, когда мне специально отобранные и обученные люди сфабрикуют мало-мальски приличное обвинение. В случае, если я опять не возьму в толк, чего от меня хотят, и буду пытаться через друзей на воле издать свою книженцию, то первый заместитель городского прокурора Большаков уполномочил его, Осипкина, посоветовать мне поостеречься. Иначе добьют в тюрьме (это просто в исполнении) не только меня, но и прикончат мою старуху-мать. Большаков с Осипкиным хотя бы ее мне рекомендуют пожалеть, если себя, дубину стоеросовую, не жаль. Затем этот засланец городского прокурора, причмокивая от ликования толстой верхней губой, разукрашенной неухоженными усами, еще раз не преминул порадоваться моему аресту и, сделав мощный аэрозольный выдох алкоголя, удалился, страшно довольный собой, громко и, как он, видимо, считал, навсегда захлопнув камерную дверь, бросив меня на произвол злого рока в милицейской форме.
Несмотря на незатихающую боль разбудораженной раны, я попытался собраться с мыслями. Стало очевидно: мое положение — полная дрянь и, кроме Бога, уповать не на кого. Правда, не вызывало сомнений: всей этой компании ушкуйников — Большакову с Осипкиным и Крамареву с Горбачевским, а также любым другим исполнителям, отработавшим социальный заказ власть имущих по устранению неугодного, — как правило, уготована судьба обычных разовых презервативов. Но и это не утешало. Хотя немудрено было предположить: подобных пакостников, дабы они не смогли потом скомпрометировать нанимателей, в лучшем случае, спустя некоторое время зараз поувольняют, объявив заинтересованной публике, что они скопом оказались вдруг мерзавцами и негодяями. А почему вдруг?..
Однако я забегаю вперед. Подробно об этих и других «героях» читатель узнает из третьей книги, которая называется «Ворье».
Глава 8
...Нет праведного ни одного...
...Все мы сделались — как
нечистый, и вся праведность
наша — как запачканная одежда.
(Библия, Римлянам 3:10; Исаия 64:6)
...Мы с помощью немцев освободим
себя от большевизма, а Ленинграду
и его улицам впоследствии возвратим
их исконные названия...
(Из выступления генерал-предателя Андрея Андреевича Власова в оккупированной фашистами Гатчине)
Иммунитет, позволявший Собчаку без видимого раздражения воспринимать депутатскую массу, избравшую его своим вожаком, не вырабатывался.
«Патрона» постоянно и неудержимо воротило и тянуло от них прочь, как пожизненную воспитанницу института благородных девиц от созерцания даже не переполненной, но свежей выгребной навозной ямы.
Поэтому одним из жарких летних дней, в самый разгар сессии нового городского Совета, прикупив по случаю шикарные штаны в еле заметный зимний рубчик и осенние штиблеты на микропорке, он без особой рекламы смылся в Таллинн посетить очередной притон «борцов за демократию», а посему, как они уверяли — «прогресс».
Там в эстонской столице, судя по газетам, предполагался сбор наиболее достойных «господ» типа Сависаара, Ландсбергиса с Прунскене и других отборных червей, подтачивающих корни нашего государства. Собчак, вероятно, уверовав, что его брючная обнова с туфлями будет неплохо смотреться на фоне отпетой компании эстоно-латышско-литовских солистов политического стриптиза, решил эту встречу не упускать и, приняв телефонное приглашение «коллег-демократов», сразу отбыл дневным самолетом туда без какой-либо информационной подготовки, как обычно, рассчитывая на свое коронное «кстати» и последующий экспромт.
После его отъезда я, бегло просмотрев повестку оставшейся части сессионного дня и не заметив ничего примечательного, занялся переполнявшей столешницу почтой, затем отправился перекусить на скорую руку.
Ленсоветовская столовая кишела депутатами. Манерное чавканье дорвавшихся до сравнительно дешевого и качественного харча поглотители разбавляли обязательными долговременными застольными трепами. Такое времяпрепровождение «нардепы» не только предпочитали, но и считали исполнением своей основной обязанности перед избирателями. Не желая в этой толчее быть заляпанным капустой из чужих щей, я зашел в маленькое кооперативное кафе близ Мариинского дворца на углу проспекта Декабристов.
Даже в ту пору несуразно высокие цены делали подобные заведения ограниченно доступными. Окинув скромное помещение кафешки беглым взглядом, я средь большинства свободных столиков выбрал угловой, по соседству с небольшим закутком для особо «дорогих» клиентов. Из кухни в зал проникал запах, совершенно не свойственный местам, где обрабатываются продукты.
Заказав с ходу афишный ассортимент, я обратил внимание на обрывки доносившегося из-за перегородки гундоса беседы. За раскрытой шторкой закутка вокруг стола, уставленного бутылками и кооперативными деликатесами, сгрудилась мгновенно узнанная мною троица очаровательных ленсоветовских «пудельманов» или, если точнее, «пуделистов».
Пудель — довольно распространенная порода декоративной, легко дрессируемой собаки. Независимо от масти и фасона, будь то королевский или мелкопакостный сорт, экземпляры этой породы обычно ни к чему путно песьему в основном не пригодны, кроме разве что подтаскивания домашних тапочек, стояния на задних лапах, ношения цветного банта, облизывания рук и других частей тела владельца да лая с повизгиванием по команде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131