— Как живете-то? Ничего? — походя спросил Шалый, разглядывая себя в зеркале. Щетина, запавшие глаза, черные разводы на лбу и на щеках, солома в волосах, изорванная, перепачканная джинсовая рубаха способны были испугать кого угодно. Сразу понял, что Катря в сказку о поломке не поверила.
— Ничего живем, как все, — ответила она. — Тебя-то что на похоронах Василя не было?
«Знает, — понял он. — Раз была в Могилеве, значит, про все знает!»
— Припозднился, не успел, — отбрехался, поморщившись: разговор продолжать не хотелось — поесть бы да уйти поскорей.
Она высыпала в миску теплую еще бульбу, поставила сметану в горшке и, опустившись на лавку, сочувственно посмотрела на родственника:
— Ну и как ты теперь-то? Куда?
— Там видно будет. Спрашивали обо мне?
— А то как же! Милиция тебя ищет, Ленька. Везде ищет. Перевернул машину-то с людьми — зачем убег? Надо было пойти повиниться.
Он навалился на еду — так голодный волк, случайно забредший на подворье, торопится набить брюхо до расправы. Далекая тетка и раньше была для него не более чем предметом.
— Дядя Павел где?
— Вышел. Не знаю, спала я, — она с беспокойством провела глазами по черным стеклам окошек.
…Хозяин слышал из хлева, как скрипнула калитка, чей-то голос попросил впустить; ополоснув в корыте руки, поспешил с вилами наперевес к дому. Здесь, на отшибе, к ним захаживали нечасто, особенно в такое время суток. Осторожно заглянув в окно, он увидел перемазанного, заросшего мужика. Жена беспокойно оглядывалась по углам.
«Ленька! — сообразил наконец. — Ленька-бандит! Ховается, видать, от властей».
Леньку он за человека не считал. Отсидевший за разбой племянник, по его убеждению, бросал тень на весь род.
Так, с вилами, он и прибежал к соседу:
— Сажай, Григорьич, Нюрку на лисапед — пусть катит к участковому, да поскорей! Бандит у меня в доме, ищут его!
Через минуту четырнадцатилетняя Нюрка уже крутила педали, направляя «лисапед» к центральной усадьбе.
…Шалый тем временем, раздевшись по пояс, плескался под рукомойником в сенях.
— Вот это тебе подойдет? — заискивающе спросила Катря, появившись в дверном проеме с мужниной сорочкой.
— Мне все подойдет! Штаны да пиджак какой подыщи, и сапоги поновей!
Мысленно проклиная мужа («Куда запропастился, старый черт?!»), Катря пошла в спальню, отворила видавший виды шифоньер. Костюм у Павла был один-единственный, явно не по размеру, и было его жалко до слез. Вспомнилась ей вдруг зимняя ночь сорок третьего, когда в их дом пришли полицаи и рылись в сундуке, отбирая пригодные вещи; мать с отцом молча сидели у стены под иконами, а она, четырехлетняя тогда девочка, с любопытством разглядывала вооруженных людей в щелочку между занавесками на печи.
— Давай, давай, теть Катря! Я вернусь — новый ему куплю, мне сейчас позарез нужно.
— Когда ты вернешься-то, Леонид? Меня уж тогда, поди, на свете не будет.
— Не каркай! — Шалый подошел к шкафу, бросил на кровать полотенце и, сняв с вешалки пиджак, прикинул на себя: — В самый раз.
— А ну, повесь на место! — раздался голос хозяина от двери. Павло стоял, угрожающе выставив вилы, и зло смотрел на племянника.
— Ты чего, дядя…
— И не дядя я тебе, бандит! Какой я тебе дядя? Вешай пинжак и брысь отседова! Ну?!
Шалый рассвирепел, швырнул пиджак на руки Катре.
— Вот значит как, да? — шагнул к неприветливому родственнику. — Ну пырни! Пырни, сволота!.. Только матери потом моей не забудь отписать, мол, замочил сынка собственными руками. Тебе за меня премию дадут! Навозу осенью купишь!..
— Ты мать-то не поминай, пащенок!
Сократив дистанцию, Шалый ухватился за вилы и рванул на себя, но хозяин выпустил из рук оружие только после того, как получил удар ногой в пах, вскрикнул и ткнулся лбом в пол.
— Давай одежду! И пожрать собери! Быстро! — заорал Шалый, широко замахнувшись вилами: опусти он их на спину хозяина — пригвоздил бы к полу.
Катря закричала, взмолилась, похватала с вешалок все, что нужно. Достала из сундука неношеные хромачи.
— Родственники, падлы, бля!.. — рычал Шалый, одеваясь. — Никак по-хорошему не хотите! В гробу я вас видал!..
Через три минуты он был одет-обут, отстранил тетку, выгреб из холодильника сало, яйца, забрал полкаравая, недоеденную картошку из миски.
— Ружье у него есть? — затянув хозяйский сидор, зыркнул на Катрю.
— Не… нету, Леня! Нету ружья! — клятвенно заверила та и перекрестилась для пущей убедительности. — В прошлом году приказ вышел по сельсовету…
— Ладно! — Он выбрал нож подлинней, сунул за голенище. — Бывайте, не чахните! Спасибо за хлеб-соль. Скажете кому, что я у вас был — порешу! Падлы, бля!.. Родственнички, в рот вам дышло!
Он рванул дверь и вышел в сени как раз в тот момент, когда «Днепр» участкового уже стрекотал у ворот. Определив фуражку с околышем, он выматерился, рванул назад в дом; прыжком подскочив к тетке, схватил ее за волосы, отбросил поднявшегося было хозяина ударом сапога.
— А ну, пошла! — Катря ощутила на горле прикосновение холодного металла. — Вперед! Рыпнешься — полосну!
С трудом переставляя ноги, она вышла на порог. Старший лейтенант Синевич, увидев заложницу, потянулся к кобуре.
— Бросай ствол, мусор! — рявкнул Шалый. — Кому сказал, на землю клади!
Заведя руку за спину, Синкевич успел выщелкнуть из «ПМ» обойму, отбросить в кусты сирени за забором. Пистолет положил к ногам.
— Заводи мотоцикл! — прижав острие к горлу обмякшей тетки, Шалый маленькими шагами продвигался к калитке. С полуоборота взревел мотор. — Теперь уходи, бегом!
— Не бойся, Катря, спокойно! — Участковый попятился в сторону благоухающего сада. — Ничего он не сделает!
— Бегом! — Шалый поднял пистолет, сунул его за ремень. Милиционер отбежал.
— В люльку! — приказал Шалый Катре. — В люльку садись, стерва старая!
Забраться в коляску она самостоятельно не смогла, он затолкал ее туда, оседлал мотоцикл и рванул к околице.
…Катрю нашли под откосом у реки сорок минут спустя. Она была без сознания. Еще через час по тревоге подняли все подразделения вооруженных сил и милиции, дислоцированные в области.
Началась операция «Перехват».
9
За полночь Влад поймал на жерлицу большую нельму, подвялил ее на ветерке и, напихав в выпотрошенное брюхо осоки, положил в рюкзак. Есть он не хотел, но пробираться берегом в темноте оказалось занятием малоэффективным — за шесть часов он преодолел километров десять-двенадцать.
Приток впадал в Вишеру, устремлявшую воды на юг. В черноте противоположного берега коротко пыхнули искры, взметнулись и тут же погасли. Ночлег откладывался. Спустившись к воде, Влад побрел по мелкому перекату; оступившись, провалился по грудь. У скалы он заметил пришвартованную плоскодонку с фартуком на носу для прохождения высоких порогов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62