Он весь светится под лучами страны восходящего солнца! Мы расплачиваемся за чемоданы и за белье, чтобы после этого спокойно отправиться в гостиницу, не рассказывая там баек о полной приключений нашей замечательной жизни.
Уж я-то могу себе позволить купить для нас такие штучки! Ну-ка, ребята, между нами и волосом на бифштексе, сколько раз вам приходилось видеть меня, бросающегося раскручивать новое дело даже без зубной электрошётки в кармане, а? Вспомните: Конго, Шотландия... и т.д. А начинать нужно всегда с покупки чемодана, чтобы придать себе респектабельный вид. Ведь стэндинг-это прежде всего ваш фасад. Клевая липич, бобочка из кокона с лейблом "Path", шекель из свиной кожи-и вы король! Но попробуй появиться в мятых шкарах-и ты уже - баклан и труболет!
Мы нарисовываемся в супер-отеле "Фу-тца-на" хоть и небритыми, не в остальном-при полном параде. Это впечатляющий билдинг с горячей водой, где надо, и лифтером в униформе лифтера. Отель возвышается посередине огромного японского сада во французском стиле.
Мы снимаем две роскошные комнаты с видом в окно, туалетом с туалетной бумагой, обработанной серной кислотой, кроватями из колотого бамбука со спиннинговыми катушками и т.д. Полный отвал! Устроившись и побрившись, мы решаем пойти метануть, так как Толстяк уже рыдает от голода.
Прямо в этом дворце есть люксовый ресторан, где можно познакомиться с японской кухней. Берю спрашивает, есть ли у них фаршированные лапы аллигатора, но ему отвечают, что блюдо дня - "крылышки стрекоз под соусом из каперса". Он желает отведать. Еще мы заказываем печень ловчего, комара, почки копченой саранчи и сердцевинки водяных лилий в томате.
Японская кухня содержит одну особенность, заключающуюся в том, что вы должны сами приложить руку к приготовлению пищи. На каждом столике есть маленькая печка, которую гарсон зажигает в начале обслуживания, а затем вы сами разбираетесь со своей хрумкой. Прямо как у себя дома! Как сказал бы мой друг Фернан Раймон, "вам остается лишь спросить себя, зачем вы пришли в ресторан". Однако этот "инициативный аспект" приходится Берю по душе. Он радуется, как ребенок. Игра в обед - его слабость. Официант спрашивает, что мы будем пить. Берю останавливает свой выбор на рисовой водке. Нам приносят графин, с которым Берю расправляется в два счета.
- Тебе нравится?-спрашиваю я, боясь получить утвердительный ответ.
- Вкус весьма спесифыческий, а вообще - ништяк! - отзывается мой славный сотрапезник.
Заметив на столе вторую бутылку, он тянется к ней, швырхает еще стаканчик, причмокивает хлебальником и заявляет:
- Эту ты должен попробовать, Сан-А, она намного лучше.
- Нет уж, спасибо. Пожалуй, я ограничусь пивом.
- Ты неправ,- смеется Умноженный на десять, вливая в себя второй пузырь:- Это first guality (14), цаца, нектар, "Хейг"!
Его первый выход на поле многообещающ! Скулы пылают, взгляд клубится, язык зеленеет. Он весь во власти мягкой эйфории. Содержимое второй бутылки входит в него так же легко, как и первой.
В этот момент появляется официант со спичками. Он пытается запалить печку, но она отказывает ему в этом удовольствии, как корова отказала бы быку, будь он похож на Бенуа-Александра Берюрье. Тогда гарсон отвинчивает крышку, вытаскивает щуп и констатирует, что иссякло топливо. Он хватает бутылку, которую только что прикончил Берю и, увидев, что она пуста, скорчивает мину, от которой грохнулся бы в обморок китайский фарфоровый болванчик.
- Что с вами, дружище? - спрашиваю я.
- В этой бутылке только что был спирт для примуса,-бледнеет бедолага.
Берю хмурит брови:
- Так это, значит, был спирт?
- Ну да!
- Рисовый, вовсе недурственен,-спокойно подтверждает Берю.
Нобон взрывается, видя, что парень остолбенел от удивления.
- Ну, что вы на меня уставились?! Внесите ее в счет, и дело в шляпе! Ведь не ошибается тот, кто ничего не делает!
- Хорошо, месье,-лепечет наш амфитреон 38 (это размер его подкашивающихся ножек).
Берю успокаивается и спрашивает доверительным тоном:
- Вы не могли бы узнать, не завалялась ли у вас где-нибудь бутылочка Божеле? В общем-то, я не против эротической кухни, но у каждого свои привычки...
Когда я веду Берю баю-бай, он уже бухой вдрызг. Амбал в восторге от Японии. Он засыпает со счастливой улыбкой на лице. Я следую его примеру. Чтобы создать себе хорошие стартовые условия, нужно быть свеженьким, как огурчик, друзья!
Я просыпаюсь рано утром. Вычисляю, который час в Париже: что-то около одиннадцати часов вечера. Ноя должен во что бы то ни стало найти Старикана и поэтому рискую набрать его номер. Как всегда, я застаю его на месте. Вы ведь знаете все эти слухи в нашей конторе по поводу Папаши? Говорят, что он даже дрыхнет в своей берлоге. Я думаю, что на самом деле все обстоит гораздо проще. Наверняка, когда он возвращается домой, телефонная служба переключает его рабочий номер на домашний. Эта версия кажется мне самой подходящей, а вам, пучки кудели? Тем хуже для вас! Итак, Старикан на проводе. Мы не тратим время на пустой базар, так как минута переговоров стоит около 35 тысяч старых франков (я же не стану просить вас оплатить наш разговор).
Я рассказываю ему о том, что случилось с Фузи Хотъубе и о нитроглицерине. Он в свою очередь говорит мне, что ничего не знает ни о Пино, ни о моем кузене. Посольство Японии в Париже сгорело дотла. Тяжело ранены два человека; стало известно, что это умышленный поджог; установлена тщательная слежка за Хелдером. Таково положение вещей на данный момент. Я прощу Пахана предупредить мою славную Фелиси, он мне говорит, что это уже сделано. Душечка! Он успевает подумать обо всем. Мы кладем трубки. Наш разговор через весь мир длился всего лишь семьдесят две секунды.
Я захожу в клетуху Берю. Сначала я думаю, что дал маху и попал в комнату японца, но знакомый для моих евстахиевых лопухов храп подсказывает мне, что я не ошибся. С интересом склоняюсь над кроватью Амбала. Толстяк поменял цвет кожи. Он стал насыщенно канареечножелтым. Я бужу его, и он улыбается мне.
- Как ты себя чувствуешь?-беспокоюсь я.
- Ништяк! - зевает Берю.
- У тебя не болит печень?
- Чего это ты? Какого ляда она должна у меня болеть?
- Да потому что ты желт, как тропический понос, дружище!
Он встает и, яростно почесывая самую неблагородную часть своей демократической фигуры, направляется созерцать свою афишу в зеркале ванной. От этого его бросает в дрожь.
- Что это со мной?
- Это вчерашний спирт для примуса. Своей желтизной ты полностью обязан ему.
Это его не очень волнует.
- Может быть и так. Теперь я не буду бросаться в глаза. Чтобы позволить себе желтизну, нужно жить в Японии. Так что, нет худа без добра.
- И все-таки не мешает свистнуть лекаря!
- Ты думаешь?
- Да, так будет лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Уж я-то могу себе позволить купить для нас такие штучки! Ну-ка, ребята, между нами и волосом на бифштексе, сколько раз вам приходилось видеть меня, бросающегося раскручивать новое дело даже без зубной электрошётки в кармане, а? Вспомните: Конго, Шотландия... и т.д. А начинать нужно всегда с покупки чемодана, чтобы придать себе респектабельный вид. Ведь стэндинг-это прежде всего ваш фасад. Клевая липич, бобочка из кокона с лейблом "Path", шекель из свиной кожи-и вы король! Но попробуй появиться в мятых шкарах-и ты уже - баклан и труболет!
Мы нарисовываемся в супер-отеле "Фу-тца-на" хоть и небритыми, не в остальном-при полном параде. Это впечатляющий билдинг с горячей водой, где надо, и лифтером в униформе лифтера. Отель возвышается посередине огромного японского сада во французском стиле.
Мы снимаем две роскошные комнаты с видом в окно, туалетом с туалетной бумагой, обработанной серной кислотой, кроватями из колотого бамбука со спиннинговыми катушками и т.д. Полный отвал! Устроившись и побрившись, мы решаем пойти метануть, так как Толстяк уже рыдает от голода.
Прямо в этом дворце есть люксовый ресторан, где можно познакомиться с японской кухней. Берю спрашивает, есть ли у них фаршированные лапы аллигатора, но ему отвечают, что блюдо дня - "крылышки стрекоз под соусом из каперса". Он желает отведать. Еще мы заказываем печень ловчего, комара, почки копченой саранчи и сердцевинки водяных лилий в томате.
Японская кухня содержит одну особенность, заключающуюся в том, что вы должны сами приложить руку к приготовлению пищи. На каждом столике есть маленькая печка, которую гарсон зажигает в начале обслуживания, а затем вы сами разбираетесь со своей хрумкой. Прямо как у себя дома! Как сказал бы мой друг Фернан Раймон, "вам остается лишь спросить себя, зачем вы пришли в ресторан". Однако этот "инициативный аспект" приходится Берю по душе. Он радуется, как ребенок. Игра в обед - его слабость. Официант спрашивает, что мы будем пить. Берю останавливает свой выбор на рисовой водке. Нам приносят графин, с которым Берю расправляется в два счета.
- Тебе нравится?-спрашиваю я, боясь получить утвердительный ответ.
- Вкус весьма спесифыческий, а вообще - ништяк! - отзывается мой славный сотрапезник.
Заметив на столе вторую бутылку, он тянется к ней, швырхает еще стаканчик, причмокивает хлебальником и заявляет:
- Эту ты должен попробовать, Сан-А, она намного лучше.
- Нет уж, спасибо. Пожалуй, я ограничусь пивом.
- Ты неправ,- смеется Умноженный на десять, вливая в себя второй пузырь:- Это first guality (14), цаца, нектар, "Хейг"!
Его первый выход на поле многообещающ! Скулы пылают, взгляд клубится, язык зеленеет. Он весь во власти мягкой эйфории. Содержимое второй бутылки входит в него так же легко, как и первой.
В этот момент появляется официант со спичками. Он пытается запалить печку, но она отказывает ему в этом удовольствии, как корова отказала бы быку, будь он похож на Бенуа-Александра Берюрье. Тогда гарсон отвинчивает крышку, вытаскивает щуп и констатирует, что иссякло топливо. Он хватает бутылку, которую только что прикончил Берю и, увидев, что она пуста, скорчивает мину, от которой грохнулся бы в обморок китайский фарфоровый болванчик.
- Что с вами, дружище? - спрашиваю я.
- В этой бутылке только что был спирт для примуса,-бледнеет бедолага.
Берю хмурит брови:
- Так это, значит, был спирт?
- Ну да!
- Рисовый, вовсе недурственен,-спокойно подтверждает Берю.
Нобон взрывается, видя, что парень остолбенел от удивления.
- Ну, что вы на меня уставились?! Внесите ее в счет, и дело в шляпе! Ведь не ошибается тот, кто ничего не делает!
- Хорошо, месье,-лепечет наш амфитреон 38 (это размер его подкашивающихся ножек).
Берю успокаивается и спрашивает доверительным тоном:
- Вы не могли бы узнать, не завалялась ли у вас где-нибудь бутылочка Божеле? В общем-то, я не против эротической кухни, но у каждого свои привычки...
Когда я веду Берю баю-бай, он уже бухой вдрызг. Амбал в восторге от Японии. Он засыпает со счастливой улыбкой на лице. Я следую его примеру. Чтобы создать себе хорошие стартовые условия, нужно быть свеженьким, как огурчик, друзья!
Я просыпаюсь рано утром. Вычисляю, который час в Париже: что-то около одиннадцати часов вечера. Ноя должен во что бы то ни стало найти Старикана и поэтому рискую набрать его номер. Как всегда, я застаю его на месте. Вы ведь знаете все эти слухи в нашей конторе по поводу Папаши? Говорят, что он даже дрыхнет в своей берлоге. Я думаю, что на самом деле все обстоит гораздо проще. Наверняка, когда он возвращается домой, телефонная служба переключает его рабочий номер на домашний. Эта версия кажется мне самой подходящей, а вам, пучки кудели? Тем хуже для вас! Итак, Старикан на проводе. Мы не тратим время на пустой базар, так как минута переговоров стоит около 35 тысяч старых франков (я же не стану просить вас оплатить наш разговор).
Я рассказываю ему о том, что случилось с Фузи Хотъубе и о нитроглицерине. Он в свою очередь говорит мне, что ничего не знает ни о Пино, ни о моем кузене. Посольство Японии в Париже сгорело дотла. Тяжело ранены два человека; стало известно, что это умышленный поджог; установлена тщательная слежка за Хелдером. Таково положение вещей на данный момент. Я прощу Пахана предупредить мою славную Фелиси, он мне говорит, что это уже сделано. Душечка! Он успевает подумать обо всем. Мы кладем трубки. Наш разговор через весь мир длился всего лишь семьдесят две секунды.
Я захожу в клетуху Берю. Сначала я думаю, что дал маху и попал в комнату японца, но знакомый для моих евстахиевых лопухов храп подсказывает мне, что я не ошибся. С интересом склоняюсь над кроватью Амбала. Толстяк поменял цвет кожи. Он стал насыщенно канареечножелтым. Я бужу его, и он улыбается мне.
- Как ты себя чувствуешь?-беспокоюсь я.
- Ништяк! - зевает Берю.
- У тебя не болит печень?
- Чего это ты? Какого ляда она должна у меня болеть?
- Да потому что ты желт, как тропический понос, дружище!
Он встает и, яростно почесывая самую неблагородную часть своей демократической фигуры, направляется созерцать свою афишу в зеркале ванной. От этого его бросает в дрожь.
- Что это со мной?
- Это вчерашний спирт для примуса. Своей желтизной ты полностью обязан ему.
Это его не очень волнует.
- Может быть и так. Теперь я не буду бросаться в глаза. Чтобы позволить себе желтизну, нужно жить в Японии. Так что, нет худа без добра.
- И все-таки не мешает свистнуть лекаря!
- Ты думаешь?
- Да, так будет лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36