- предполагаю я.
- Да пошел ты подальше со своими поправками, Сан-А! Ну, чего ты хочешь?
- Твоей крови!
- Хватит валять дурака, и говори, чего тебе надо!
- Я повторяю: Твоей крови!
- На кой ляд?
- У тебя какая группа?
- Первая.
- Значит, ты тот, кто нам нужен! Старикану необходимо сделать переливание крови, чтобы он не загнулся.
Негодование Толстяка напоминает тайфун на Ямайке.
- Ты шутишь или издеваешься надо мной?! - возмущается он.- Чего ради я должен отдавать свою праведную кровь этому извращенцу, который несколько часов назад хотел, чтобы меня сожрали муравьи! Французскую кровь, выпестованную на первосортной говядине и марочном вине, переливать в сточные канавы этого паршивца! Кровушку крепостью 16°! Если бы ты посмотрел на нее через мелкоскоп, ты не нашел бы в ней ни одного микроба больше, чем игольное ушко! Кровь, которую жалко пролить даже за родину, я должен дарить этому старому прохиндею! Запомни, СанА, если я предлагаю свою кровь на брудершафт, я сам выбираю партнера!
Наконец, он устает от своей тирады.
- Послушай, Толстяк, этот старый краб-единственный, кто может расшифровать нам эту галиматью. Мы должны во что бы то ни стало спасти его. Маленькое кровопускание тебе вовсе не повредит.
- Куда там! От всех этих любовных приключений я и так чувствую себя, как выжатый лимон.
- Не беда! Знай, Берю, что твоя благородная кровь прольется во имя истины и правосудия, как к тому обязывает наша профессия.
Он все-таки соглашается со слезами на глазах:
- Ладно. Но не больше пол-литры! Это все равно, что рассыпать бисер перед свиньями!
После плодотворных переговоров с Берю начинается переливание.
Мы задерживаем свое дыхание, чтобы видеть, как дышит Бяку-Хамури. К середине процедуры он приходит в себя. Его жабьи веки приоткрываются, и мутный, но уже живой взгляд начинает обшаривать комнату. Он смотрит на врача, переводит взгляд на меня, затем - на Рульта. После этого его глаза медленно поворачиваются в направлении Толстяка, возлегающего на диване после своего благородного поступка. Месье Позолота, несмотря на все свое потустороннее спокойство, вздрагивает. Его веки опускаются, и он бормочет голосом, трудным для восприятия из-за потери зубов и перелома челюсти:
- О, чужестранцы, ваша отвага не знает границ, также как и ваше благородство!
- Аминь! - заключает Берю. Я прошу его заткнуться. То, на что я так надеялся, все-таки случилось, - старик заговорил.
- Вам не трудно разговаривать? - вежливо спрашиваю его в самое ухо.
- Отдохну на том свете,-отвечает бедняга.
- Ты только посмотри, еще один, кто начитался белибердятины,- не может продолжать компостировать мне мозги этой несусветицей, я требую срочной прибавки к жалованию!
- Тихо! - успокаиваю его я. Но Толстяка легче убить, чем успокоить. Бяку-Хамури вздыхает:
- Благородный француз, если вы захотите, я отдам вам все свои богатства в обмен на то послание!
- Вот она-гнилая интеллигенция!- резюмирует Берю.
- Какое послание? - спрашиваю я гномика- Конверт.
Тут я делаю ход конем из-под шляпы против секундной стрелки:
- Послушайте, месье Бяку-Хамури, я не стану скрывать, что конверт действительно находится у нас, но мы не знаем, в чем заключается его ценность. Если бы вы сказали нам об этом, то мы, можем быть, уже отдали его вам. Вместо того, чтобы похищать и пытать нас, вам было бы лучше всего начать с этого!
Желтолицый ханурик слабо кивает в знак согласия.
- Будь по-вашему! Тем более, что мои часы сочтены, и я уж скоро отправлюсь в страну своих предков.
Его слова трогают Берю до глубины души, и он отчаянно протестует:
- Вы зря портите себе кровь, папаша! Тем паче, что сейчас в ваших жилах течет часть моей. А она, поверьте, имеет гарантию на долгие годы...
- Спасибо, доблестный французский полицейский!
- Не за что, только вот мне нужно побыстрее восстановить калории, если я собираюсь учить гейш лионской любви!
- Хочу пить,- шепчет Бяку-Хамури.
- Хотите немного чая?
- Нет.
- Воды?
- Мне хотелось бы вина,-говорит кровный должник Толстяка.-Я его еще никогда не пил. Я переглядываюсь с Рультом.
- Это зов крови твоего дружка,- смеется он. Мы утоляем жажду старого японца. Он причмокивает хлебальником и заверяет нас, что
отведал божественный нектар.
- Оставьте бутылек у меня под рукой,- настаивает Громила,-я в нем нуждаюсь ничуть не меньше, чем он.
Мы возвращаемся к откровениям раненого.
- Подойдите ближе, силы покидают меня. Мне трудно говорить...
И пошло-поехало, японский божок! Так как его история длинна, мучительна, поразительна, сложна, ужасна, исторична, истерично национальна и пронизана паузами, я предпочитаю лишь вкратце пересказать её вам, дорогие читатели, потому что с вашими тампонами в тиховарках вместо мозгов, вам потребуется шестьдесят четыре года на то, чтобы в ней разобраться. Вы слушаете меня, ребята? Оттопырьте лопушата, скрестите ручки на слюнявчиках и сосредоточьте все ваше внимание, не волнуйтесь, я его не съем!
Итак, в середине прошлого века в Японии правил мудрый и добрый император Твояжитуха-Покайфу. У бога-монарха был лишь один недостаток (да и недостаток ли?)-он очень любил приударять за служанками. Несмотря на весь свой божественный статус, он наградил пацанёнком одну из них-прекрасную, нежную, восхитительную Гандболфе. Суровый закон Шоконата гласил: женатый император не может признать своего внебрачного отпрыска. И монарх выдал Гандболфе замуж за богатого наследника из семьи Бяку-Хамури.
- Это был ваш дед? - спрашиваю я.
- Мой отец,- поправляет меня старик.
- Отец? Так сколько же вам лет?
- Девяносто два года.
- Я бы вам их никогда не дал,-делает комплимент Берю.-Вы не тяните на свои годы.
- Значит,-восклицает Рульт,- Вы- внебрачный сын императора Твояжитуха-Покайфу?
-Да!
- Вот те на! - ликует Берюрье.- Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день я поделюсь своей кровью с вице-императором?!
Бяку-Хамури продолжает свой рассказ:
- Вместо того, чтобы отказаться от ребенка добрый император всей душой полюбил его. Несмотря на то, что закон Шоконата запрещает императору признавать в таких случаях свое отцовство, ТвояжитухаПокайфу сумел обойти это затруднение. За несколько часов до своей смерти он подписал конверт на Шоконатском языке:
"Плоду моей плоти - любимому Бяку".
И внизу подписал на современном японском: "На сохранение Бяку Хамури во дворце Йокогамы".
Он наклеил императорскую марку и поручил своему камергеру ВаваМояшкура доставить письмо по назначению, что тот и сделал. Но камергер знал шоконатский язык, и когда император умер, поспешил поделиться тайной покойного с новым императором Этолото-Киднякмоно. Преемник Твояжитуха-Покайфу понял опасность, которую представляло для него это письмо, и направил за ним своих слуг во дворец Бяку Хамури.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
- Да пошел ты подальше со своими поправками, Сан-А! Ну, чего ты хочешь?
- Твоей крови!
- Хватит валять дурака, и говори, чего тебе надо!
- Я повторяю: Твоей крови!
- На кой ляд?
- У тебя какая группа?
- Первая.
- Значит, ты тот, кто нам нужен! Старикану необходимо сделать переливание крови, чтобы он не загнулся.
Негодование Толстяка напоминает тайфун на Ямайке.
- Ты шутишь или издеваешься надо мной?! - возмущается он.- Чего ради я должен отдавать свою праведную кровь этому извращенцу, который несколько часов назад хотел, чтобы меня сожрали муравьи! Французскую кровь, выпестованную на первосортной говядине и марочном вине, переливать в сточные канавы этого паршивца! Кровушку крепостью 16°! Если бы ты посмотрел на нее через мелкоскоп, ты не нашел бы в ней ни одного микроба больше, чем игольное ушко! Кровь, которую жалко пролить даже за родину, я должен дарить этому старому прохиндею! Запомни, СанА, если я предлагаю свою кровь на брудершафт, я сам выбираю партнера!
Наконец, он устает от своей тирады.
- Послушай, Толстяк, этот старый краб-единственный, кто может расшифровать нам эту галиматью. Мы должны во что бы то ни стало спасти его. Маленькое кровопускание тебе вовсе не повредит.
- Куда там! От всех этих любовных приключений я и так чувствую себя, как выжатый лимон.
- Не беда! Знай, Берю, что твоя благородная кровь прольется во имя истины и правосудия, как к тому обязывает наша профессия.
Он все-таки соглашается со слезами на глазах:
- Ладно. Но не больше пол-литры! Это все равно, что рассыпать бисер перед свиньями!
После плодотворных переговоров с Берю начинается переливание.
Мы задерживаем свое дыхание, чтобы видеть, как дышит Бяку-Хамури. К середине процедуры он приходит в себя. Его жабьи веки приоткрываются, и мутный, но уже живой взгляд начинает обшаривать комнату. Он смотрит на врача, переводит взгляд на меня, затем - на Рульта. После этого его глаза медленно поворачиваются в направлении Толстяка, возлегающего на диване после своего благородного поступка. Месье Позолота, несмотря на все свое потустороннее спокойство, вздрагивает. Его веки опускаются, и он бормочет голосом, трудным для восприятия из-за потери зубов и перелома челюсти:
- О, чужестранцы, ваша отвага не знает границ, также как и ваше благородство!
- Аминь! - заключает Берю. Я прошу его заткнуться. То, на что я так надеялся, все-таки случилось, - старик заговорил.
- Вам не трудно разговаривать? - вежливо спрашиваю его в самое ухо.
- Отдохну на том свете,-отвечает бедняга.
- Ты только посмотри, еще один, кто начитался белибердятины,- не может продолжать компостировать мне мозги этой несусветицей, я требую срочной прибавки к жалованию!
- Тихо! - успокаиваю его я. Но Толстяка легче убить, чем успокоить. Бяку-Хамури вздыхает:
- Благородный француз, если вы захотите, я отдам вам все свои богатства в обмен на то послание!
- Вот она-гнилая интеллигенция!- резюмирует Берю.
- Какое послание? - спрашиваю я гномика- Конверт.
Тут я делаю ход конем из-под шляпы против секундной стрелки:
- Послушайте, месье Бяку-Хамури, я не стану скрывать, что конверт действительно находится у нас, но мы не знаем, в чем заключается его ценность. Если бы вы сказали нам об этом, то мы, можем быть, уже отдали его вам. Вместо того, чтобы похищать и пытать нас, вам было бы лучше всего начать с этого!
Желтолицый ханурик слабо кивает в знак согласия.
- Будь по-вашему! Тем более, что мои часы сочтены, и я уж скоро отправлюсь в страну своих предков.
Его слова трогают Берю до глубины души, и он отчаянно протестует:
- Вы зря портите себе кровь, папаша! Тем паче, что сейчас в ваших жилах течет часть моей. А она, поверьте, имеет гарантию на долгие годы...
- Спасибо, доблестный французский полицейский!
- Не за что, только вот мне нужно побыстрее восстановить калории, если я собираюсь учить гейш лионской любви!
- Хочу пить,- шепчет Бяку-Хамури.
- Хотите немного чая?
- Нет.
- Воды?
- Мне хотелось бы вина,-говорит кровный должник Толстяка.-Я его еще никогда не пил. Я переглядываюсь с Рультом.
- Это зов крови твоего дружка,- смеется он. Мы утоляем жажду старого японца. Он причмокивает хлебальником и заверяет нас, что
отведал божественный нектар.
- Оставьте бутылек у меня под рукой,- настаивает Громила,-я в нем нуждаюсь ничуть не меньше, чем он.
Мы возвращаемся к откровениям раненого.
- Подойдите ближе, силы покидают меня. Мне трудно говорить...
И пошло-поехало, японский божок! Так как его история длинна, мучительна, поразительна, сложна, ужасна, исторична, истерично национальна и пронизана паузами, я предпочитаю лишь вкратце пересказать её вам, дорогие читатели, потому что с вашими тампонами в тиховарках вместо мозгов, вам потребуется шестьдесят четыре года на то, чтобы в ней разобраться. Вы слушаете меня, ребята? Оттопырьте лопушата, скрестите ручки на слюнявчиках и сосредоточьте все ваше внимание, не волнуйтесь, я его не съем!
Итак, в середине прошлого века в Японии правил мудрый и добрый император Твояжитуха-Покайфу. У бога-монарха был лишь один недостаток (да и недостаток ли?)-он очень любил приударять за служанками. Несмотря на весь свой божественный статус, он наградил пацанёнком одну из них-прекрасную, нежную, восхитительную Гандболфе. Суровый закон Шоконата гласил: женатый император не может признать своего внебрачного отпрыска. И монарх выдал Гандболфе замуж за богатого наследника из семьи Бяку-Хамури.
- Это был ваш дед? - спрашиваю я.
- Мой отец,- поправляет меня старик.
- Отец? Так сколько же вам лет?
- Девяносто два года.
- Я бы вам их никогда не дал,-делает комплимент Берю.-Вы не тяните на свои годы.
- Значит,-восклицает Рульт,- Вы- внебрачный сын императора Твояжитуха-Покайфу?
-Да!
- Вот те на! - ликует Берюрье.- Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день я поделюсь своей кровью с вице-императором?!
Бяку-Хамури продолжает свой рассказ:
- Вместо того, чтобы отказаться от ребенка добрый император всей душой полюбил его. Несмотря на то, что закон Шоконата запрещает императору признавать в таких случаях свое отцовство, ТвояжитухаПокайфу сумел обойти это затруднение. За несколько часов до своей смерти он подписал конверт на Шоконатском языке:
"Плоду моей плоти - любимому Бяку".
И внизу подписал на современном японском: "На сохранение Бяку Хамури во дворце Йокогамы".
Он наклеил императорскую марку и поручил своему камергеру ВаваМояшкура доставить письмо по назначению, что тот и сделал. Но камергер знал шоконатский язык, и когда император умер, поспешил поделиться тайной покойного с новым императором Этолото-Киднякмоно. Преемник Твояжитуха-Покайфу понял опасность, которую представляло для него это письмо, и направил за ним своих слуг во дворец Бяку Хамури.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36