- Но жить при этом жизнью рогоносцев - унылое занятие. Извини меня, но мне не нравится хлеб из-под ягодиц.
Тут в Пинюше взыграло самолюбие:
- Но ведь в частные детективные бюро обращаются не только рогоносцы. Среди клиентов попадаются страховые агенты, нотариусы...
- Не морочь себе голову, старик,-это не для тебя. Ты ведь сам прекрасно знаешь, что девяносто девять процентов клиентовсомневающиеся мужья или жены, которым нужны доказательства.
Пинюш поправил свою шоферскую кепку и поджег себе усы, от волнения перепутав их с потухшим окурком. Чадное пламя зажигалки оставило следы копоти на кончике носа.
- Если уж на то пошло, я смогу расследовать и адюльтеры,- сказал он,-ведь я по своей натуре философ. В мои годы не стоит играть в МакКарти, я хочу сказать в Бук-Мейкера... Нет, в Ника Картера! (5)
И тут мой достопочтимый кузен Гектор, снайпер по высовыванию языка из Министерства кое-каких работ в начальной стадии проекта обронил, как голубь свой помет на бюст генерала:
- Если Вам нужен надежный человек, дорогой месье Пино, считайте, что я-ваш. Я собираюсь - Антуан знает об этом - уйти на пенсию, а так как мои доходы не позволяют мне жить, ничего не делая...
С этими словами он положил на стол свою визитную карточку.
- Вот мой адрес...
Пино ответил, что он подумает, и ваш восхитительный Сан-Антонио рассмеялся так, что задрожало зеркало за стойкой бара.
- Что смешного в моем предложении?- возмутился Гектор.
- Просто я представил, как ты ошиваешься у домов свиданий; ловишь ячмени, подглядывая в замочные скважины; подхватываешь насморки и бронхиты, поджидав в кустах, пока легкомысленные дамочки закончат разминаться на травке со своими кавалерами.
-Лучше уж я пожертвую своим здоровьем и буду свободным, чем стану выносить козни начальства и нападки коллег. Свобода - это благо, которое я оценил слишком поздно и...
Он замолчал, так как Берюрье завалился на стол и захрапел, как отбойный молоток в ночную смену.
Это произошло пять месяцев тому назад.
Глава 2
Такси подбрасывает меня прямо к дому. Я выхожу из кареты поступью русского генерала и замираю как вкопанный, растроганный до слез благодатью, исходящей от этого мирного жилища в плюще, где матушка Фелиси ждет своего сына.
Я вам уже тысячу раз говорил и еще раз не поленюсь повторить для тех, кто слушал мои передачи не с самого начала, что для такого искателя приключений, как я, Фелиси и наш особнячок являются земным раем. После своих сногсшибательных похождений я возвращаюсь сюда, как потрепанный штормом корабль-в тихую гавань.
Знакомый скрип входной решетки. Под ногами шуршат розовые камушки аллеи. В душе весна, ребята. В такие моменты девушки ничего не едят, кроме печеных яблок. А на деревьях и шнобелях лицеистов распускаются почки. Земля благоухает, как нектар. Я поднимаюсь по ступенькам. Дверь не заперта.
Фелиси никогда не закрывается. Моя старушка не боится воров. Она похожа на благородного епископа папаши Гюго: если бы она застукала у нас домушников, то преподнесла бы им в подарок подсвечники из столовой (доставшиеся нам от тетушки Леокадии, той самой, с усами под румпелем, похожим на хобот из-за того, что его поджимает подбородок).
Изумительный запах тушеной телятины в мадере с рисом ласкает мои носовые отверстия. Я снова останавливаюсь. Фелиси что-то напевает на кухоньке. Она получила мою телеграмму, вот и радуется, моя милая. Я ставлю на пол свой багаж и крадусь к ней на цыпочках.
На моей матушке-черное платье, поверх которого она повязала сиреневый фартук. Она мурлычет старую песенку: "Почему я не встретила тебя, когда молода была". Ее голос слегка дрожит и она тщательно нажимает на "р", как это было модно делать раньше. Да, это правда, раньше Фелиси была молода. Она любила и была любима, но я-то знаю, что та любовь была лишь прологом ее настоящей большой любви, любви на всю жизнь. Да, то была лишь разминка, предшествовавшая приходу в ее жизнь Сан-Антонио. Да, для нее я - единственный, неповторимый, несравненный, чудесный, прекрасный, великолепный, могучий, обожаемый, неотразимый, нежный, обольстительный, необыкновенный Сан-Антонио.
- Привет, мамочка!
Она умолкает, поворачивается кругом с большой деревянной ложкой, которую она держит, как жезл.
- А! Мой мальчик, это ты!
- Мы распахиваем объятия и прижимаемся друг к другу.
- Я не ждала тебя так рано, Антуан.
- Я не мог сдержаться от того, чтобы не заскочить из Орли повидаться с тобой перед работой.
- Какой ты молодец, мой мальчик. Как ты слетал?
- Отлично.
- Значит, тебе понравилось на Кубе?
- Да, ничего. Но в Мексике лучше.
- Ты не подвергался опасности?
Моя дорогая мамочка думает, что чем дальше меня заносит судьба, тем больше опасностей поджидает.
- Ну что ты! Это была обычная деловая поездка. Старик затевает там одно дельце. Он попросил меня посмотреть на месте. Вот я и воспользовался этим и прогулялся чуть ли ни до Юкатана. Послушай, я ведь привез тебе пончо из Мериды.
- Что?-шепчет матушка. Я открываю чемодан и достаю оттуда великолепное пончо ручной работы.
- Это одеяло?
- Почти. Ты можешь укрывать им ноги вечером, когда ждешь меня.
- Оно восхитительно. Я буду накрывать им постель.
- Еще я привез сувениры для Пинюша и для Берюрье.
- Ты не забываешь о своих друзьях.
- Для Берю-сомбреро с помпонами и бубенчиками, смотри!
Я вытаскиваю огромный красно-черный шляпон, слегка примятый в путешествии.
- Очень красиво,-соглашается Фелиси. Она с трудом сдерживает смех.
- Представляешь чан Толстяка под этой штуковиной, мам?
- Еще бы, - хохочет она.- Вот будет смех!
- А это-для Пино.
- Что это?
- Уне пило де ля пас, иначе говоря,- трубка мира. Ее длина около восьмидесяти сантиметров, теперь уж он не подпалит свои усы.
Неожиданно лицо моей Фелиси становится озабоченным.
- Боже мой, я забыла тебе сказать, что Пино...
- Что такое, мам? Я надеюсь, что он не умер во время моего отъезда?
- Нет. Но, начиная со вчерашнего дня, он звонил уже три раза и спрашивал, не вернулся ли ты. Кажется, у него к тебе серьезное дело...
Послушайте, ребята, если бы это случилось в театре, зрители сказали бы, что это дешевый трюк (несмотря на высокую стоимость билетов). Едва Фелиси успевает сообщить мне новость, как раздается долгожданный звонок с улицы. Я смотрю через окошко и вижу, что это приплелся преподобный Пинюше собственной персоной. На нем длиннющий плащ, в котором путаются колени, с вязаным его рукодельницей воротничком коричневатых тонов; и старые, стоптанные, как будто обутые задом наперед, лопаря. Из-под усов, наподобие куриной попки в неглиже, торчит пелек. Знаменитость (его величество частный детектив) приближается вразвалочку к дому. Его длинный и узкий нос придает физиономии что-то траурное, удрученно-удручающее, скорбное, сострадательное, покорное и трогательное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36