А в самом ли деле он в отставке? В шифровке он назван
"генералом", а не "отставным генералом".
- Как только вы будете располагать его фотографией, - сказал Рейсс, -
раздайте копии непосредственно нашим людям в аэропорту и в других подобных
местах, вплоть до гавани. Он, возможно, уже прибыл. Вы знаете, сколько
времени у них в Берлине занимает передача подобного рода сведений. - И,
разумеется, если генерал уже прибыл в Сан-Франциско, Берлин будет
гневаться на консульство в ТША. Консул должен уметь перехватить его - еще
до того, как будет передан из Берлина соответствующий указ.
- Я проставлю дату получения на шифровке из Берлина, - ответил
Пфердехуф, - так что, если позже и возникнут вопросы, то мы сможем
доказать, когда точно мы ее получили. Вплоть до часа и минут.
- Спасибо, - сказал Рейсс. Начальство в Берлине непревзойденные
мастера перекладывать ответственность на других, а ему уже надоело быть
козлом отпущения. Такое с ним уже бывало слишком много раз.
- Чтобы не попасть впросак, - продолжал он, - как мне кажется, будет
лучше, если вы ответите на эту шифровку. Скажем так, "Ваши инструкции
ужасно опаздывают. О появлении интересующего вас лица на данной территории
уже сообщалось. Возможность успешного перехвата на данном этапе совершенно
ничтожна". Подредактируйте это и отошлите в Берлин. Подберите выражения
туманные, но почтительные. Вы понимаете, какие?
Пфердехуф кивнул.
- Я отправлю ответ немедленно. И зарегистрирую точную дату и час.
Он вышел, закрыв за собой дверь.
Приходится держать ухо востро, размышлял Рейсс, не то в один
прекрасный день окажешься консулов в стаде ниггеров на каком-нибудь из
островков берегов Южной Африки. А следующее, о чем узнаешь, так это то,
что у тебя хозяйкой дома черная мамуля, а десять или одиннадцать или
одиннадцать маленьких негритеночков называют тебя папулей.
Снова усевшись за сервировочный столик, он закурил египетскую
сигарету "Симон-Арц N_70", тщательно закрыв металлический портсигар.
Поскольку теперь его вряд ли будут в скором времени беспокоить, он
извлек из портфеля книгу, которую читал, открыл на том месте, где была
оставлена закладка, уселся поудобнее и еще раз перечитал то место, на
котором был вынужден остановиться в прошлый раз.
"...неужели он на самом деле бродил по этим улицам с бесшумно
снующими автомобилями, наслаждался утренней тишиной Тиргартена, теперь уже
в таком далеком прошлом? То была совсем иная жизнь. Мороженое, вкуса
которого он теперь даже не может себе представить, будто его никогда и не
существовало. Теперь они кипятят крапиву и радуются, когда ее удается
раздобыть. Боже, вскричал он. Неужели они никогда не остановятся? Огромные
британские танки все шли и шли. Еще одно здание, это мог быть жилой дом
или магазин, школа или учреждение. Сейчас он уже не мог сказать, что это
было - разбитые снарядом стены обрушились, рассыпались на мелкие кусочки.
Внизу, среди руин, погребена под обвалом еще одна горстка остававшихся до
сих пор живыми, даже не успев услышать дыхание приближающейся смерти.
Смерть в равной степени простирала свои руки повсюду - над живыми,
калеками, трупами, лежавшими друг на друг и от которых уже начинал
исходить всепроникающий смрад. Смердящий, еще трепещущий труп Берлина, со
все еще возвышающимися тут и там безглазыми башнями, исчезающими, даже не
издав звука протеста, как вот это безымянное здание, которое с такой
гордостью когда-то воздвиг человек.
Руки его, заметил мальчик, были покрыты серым налетом пепла, частично
неорганического происхождения, частично сгоревшего и тщательно просеянного
конечного продукта эволюции жизни. Все теперь перемешалось понимал
мальчик, и смахнул с себя этот налет. Он больше уже не думал о нем; другая
мысль завладела его умом, если вообще еще можно было хоть как-то мыслить
среди криков и взрывов снарядов. Голод, он уже шесть дней ничего не ел,
кроме крапивы, а теперь и ее уже не стало. Выгон, поросший сорняками,
превратился в одну огромную воронку. На краю ее появились какие-то другие,
неясные, изможденные силуэты. Как и мальчик, они молча постояли какое-то
время, а затем растворились в дымке. Какая-то старушка в повязанном на
голове платке и с пустой корзиной под мышкой. Однорукий мужчина, глаза у
которого были такими же пустыми, как и эта корзина. Девушка. Снова
исчезнувшая среди обгоревших обрубков, некогда бывших стволами деревьев,
где прятался и мальчик Эрик.
А змея танков все ползла и ползла.
"Когда-нибудь она закончится?" - Ни к кому не обращаясь, задавался
таким вопросом мальчик. И если все-таки закончится, что тогда? Наполнят ли
они когда-нибудь свои чрева, эти..."
- Фрейгерр, - раздался голос Пфердехуфа. - Извините, что вас
побеспокоил. Только одно слово.
Рейсс подскочил, закрыв книгу.
- Пожалуйста.
Вот здорово он пишет, подумал Рейсс. Полностью перенес меня туда.
Заставил ощутить реальность падения Берлина под натиском британцев, столь
ярко описанного, будто так было на самом деле. Бр-р. Он вздрогнул.
Неудивительно, что эта книга запрещена на всей территории Рейха. Я и
сам бы ее запретил. Я уже сожалею о том, что начал ее читать, но уже
слишком поздно. Теперь, хочешь - не хочешь, но нужно дочитать до конца.
- Пришли какие-то моряки с немецкого судна, - обратился к нему
секретарь, - они требуют, чтобы о них доложили.
Рейсс вприпрыжку побежал к двери.
В приемной его ждали три моряка в плотных серых свитерах, все трое с
густыми, светлыми копнами волос, суровым выражением лиц, все слегка
нервничали.
Одарив их дружеской улыбкой, Рейсс поднял правую руку:
- Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер, - невнятно ответили моряки и начали выкладывать перед
ним свои документы.
Зарегистрировав их посещение консульства, он поспешно вернулся в свой
кабинет.
Оставшись один, еще раз открыл "И саранча легла густо".
На глаза ему попался эпизод с упоминанием о... Гитлере. Теперь он уже
чувствовал, что не в состоянии останов. Он начал читать с первой
подвернувшейся фразы и почувствовал, как у него начинает гореть затылок.
Суд, сообразил он, над Гитлером. По окончании войны. Гитлер в руках у
союзников. Боже ты мой! А также Геббельс, Геринг, все остальные. В
Мюнхене. Очевидно, Гитлер отвечает на вопросы обвинителя-американца.
"...еще раз вспыхнул на мгновенье, казалось, черный, пламенный дух
прежнего его. Упруго дернулось охваченное трепетом бесформенное тело;
приподнялась голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
"генералом", а не "отставным генералом".
- Как только вы будете располагать его фотографией, - сказал Рейсс, -
раздайте копии непосредственно нашим людям в аэропорту и в других подобных
местах, вплоть до гавани. Он, возможно, уже прибыл. Вы знаете, сколько
времени у них в Берлине занимает передача подобного рода сведений. - И,
разумеется, если генерал уже прибыл в Сан-Франциско, Берлин будет
гневаться на консульство в ТША. Консул должен уметь перехватить его - еще
до того, как будет передан из Берлина соответствующий указ.
- Я проставлю дату получения на шифровке из Берлина, - ответил
Пфердехуф, - так что, если позже и возникнут вопросы, то мы сможем
доказать, когда точно мы ее получили. Вплоть до часа и минут.
- Спасибо, - сказал Рейсс. Начальство в Берлине непревзойденные
мастера перекладывать ответственность на других, а ему уже надоело быть
козлом отпущения. Такое с ним уже бывало слишком много раз.
- Чтобы не попасть впросак, - продолжал он, - как мне кажется, будет
лучше, если вы ответите на эту шифровку. Скажем так, "Ваши инструкции
ужасно опаздывают. О появлении интересующего вас лица на данной территории
уже сообщалось. Возможность успешного перехвата на данном этапе совершенно
ничтожна". Подредактируйте это и отошлите в Берлин. Подберите выражения
туманные, но почтительные. Вы понимаете, какие?
Пфердехуф кивнул.
- Я отправлю ответ немедленно. И зарегистрирую точную дату и час.
Он вышел, закрыв за собой дверь.
Приходится держать ухо востро, размышлял Рейсс, не то в один
прекрасный день окажешься консулов в стаде ниггеров на каком-нибудь из
островков берегов Южной Африки. А следующее, о чем узнаешь, так это то,
что у тебя хозяйкой дома черная мамуля, а десять или одиннадцать или
одиннадцать маленьких негритеночков называют тебя папулей.
Снова усевшись за сервировочный столик, он закурил египетскую
сигарету "Симон-Арц N_70", тщательно закрыв металлический портсигар.
Поскольку теперь его вряд ли будут в скором времени беспокоить, он
извлек из портфеля книгу, которую читал, открыл на том месте, где была
оставлена закладка, уселся поудобнее и еще раз перечитал то место, на
котором был вынужден остановиться в прошлый раз.
"...неужели он на самом деле бродил по этим улицам с бесшумно
снующими автомобилями, наслаждался утренней тишиной Тиргартена, теперь уже
в таком далеком прошлом? То была совсем иная жизнь. Мороженое, вкуса
которого он теперь даже не может себе представить, будто его никогда и не
существовало. Теперь они кипятят крапиву и радуются, когда ее удается
раздобыть. Боже, вскричал он. Неужели они никогда не остановятся? Огромные
британские танки все шли и шли. Еще одно здание, это мог быть жилой дом
или магазин, школа или учреждение. Сейчас он уже не мог сказать, что это
было - разбитые снарядом стены обрушились, рассыпались на мелкие кусочки.
Внизу, среди руин, погребена под обвалом еще одна горстка остававшихся до
сих пор живыми, даже не успев услышать дыхание приближающейся смерти.
Смерть в равной степени простирала свои руки повсюду - над живыми,
калеками, трупами, лежавшими друг на друг и от которых уже начинал
исходить всепроникающий смрад. Смердящий, еще трепещущий труп Берлина, со
все еще возвышающимися тут и там безглазыми башнями, исчезающими, даже не
издав звука протеста, как вот это безымянное здание, которое с такой
гордостью когда-то воздвиг человек.
Руки его, заметил мальчик, были покрыты серым налетом пепла, частично
неорганического происхождения, частично сгоревшего и тщательно просеянного
конечного продукта эволюции жизни. Все теперь перемешалось понимал
мальчик, и смахнул с себя этот налет. Он больше уже не думал о нем; другая
мысль завладела его умом, если вообще еще можно было хоть как-то мыслить
среди криков и взрывов снарядов. Голод, он уже шесть дней ничего не ел,
кроме крапивы, а теперь и ее уже не стало. Выгон, поросший сорняками,
превратился в одну огромную воронку. На краю ее появились какие-то другие,
неясные, изможденные силуэты. Как и мальчик, они молча постояли какое-то
время, а затем растворились в дымке. Какая-то старушка в повязанном на
голове платке и с пустой корзиной под мышкой. Однорукий мужчина, глаза у
которого были такими же пустыми, как и эта корзина. Девушка. Снова
исчезнувшая среди обгоревших обрубков, некогда бывших стволами деревьев,
где прятался и мальчик Эрик.
А змея танков все ползла и ползла.
"Когда-нибудь она закончится?" - Ни к кому не обращаясь, задавался
таким вопросом мальчик. И если все-таки закончится, что тогда? Наполнят ли
они когда-нибудь свои чрева, эти..."
- Фрейгерр, - раздался голос Пфердехуфа. - Извините, что вас
побеспокоил. Только одно слово.
Рейсс подскочил, закрыв книгу.
- Пожалуйста.
Вот здорово он пишет, подумал Рейсс. Полностью перенес меня туда.
Заставил ощутить реальность падения Берлина под натиском британцев, столь
ярко описанного, будто так было на самом деле. Бр-р. Он вздрогнул.
Неудивительно, что эта книга запрещена на всей территории Рейха. Я и
сам бы ее запретил. Я уже сожалею о том, что начал ее читать, но уже
слишком поздно. Теперь, хочешь - не хочешь, но нужно дочитать до конца.
- Пришли какие-то моряки с немецкого судна, - обратился к нему
секретарь, - они требуют, чтобы о них доложили.
Рейсс вприпрыжку побежал к двери.
В приемной его ждали три моряка в плотных серых свитерах, все трое с
густыми, светлыми копнами волос, суровым выражением лиц, все слегка
нервничали.
Одарив их дружеской улыбкой, Рейсс поднял правую руку:
- Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер, - невнятно ответили моряки и начали выкладывать перед
ним свои документы.
Зарегистрировав их посещение консульства, он поспешно вернулся в свой
кабинет.
Оставшись один, еще раз открыл "И саранча легла густо".
На глаза ему попался эпизод с упоминанием о... Гитлере. Теперь он уже
чувствовал, что не в состоянии останов. Он начал читать с первой
подвернувшейся фразы и почувствовал, как у него начинает гореть затылок.
Суд, сообразил он, над Гитлером. По окончании войны. Гитлер в руках у
союзников. Боже ты мой! А также Геббельс, Геринг, все остальные. В
Мюнхене. Очевидно, Гитлер отвечает на вопросы обвинителя-американца.
"...еще раз вспыхнул на мгновенье, казалось, черный, пламенный дух
прежнего его. Упруго дернулось охваченное трепетом бесформенное тело;
приподнялась голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83