– Мне пришлось пережить один неприятный момент, только и всего.
Он взглянул на ее растрепавшуюся прическу, и на его лице отразился гнев.
– На вас кто-нибудь напал?
Для нее это было уже слишком. К глазам снова подступили слезы, и она мысленно себя отругала. Однако из затруднительного положения ей удалось выйти, когда снизу донеслись звуки женских голосов.
– О, черт! Это моя мать и Софи.
В один миг Лукас подхватил ее под руку и увлек за собой самым бесцеремонным образом к двери, которую она раньше не замечала, поскольку та была скрыта от посторонних взоров деревянными панелями. Они поспешно юркнули за дверь, и как только она захлопнулась за ними, Элис услышала голос Эммелин:
– Лукас, где ты?
Однако Лукас, не останавливаясь, потащил ее дальше по длинному коридору, а затем вверх по лестнице. Там находился еще один кабинет.
Комната оказалась довольно просторной, уставленной книгами в кожаных переплетах и другими вещами, необходимыми в любом рабочем кабинете. Обилие мебели из прочного черного дерева, коробка для сигар, графин и хрустальные рюмки рядом с ним. Внешне эта комната мало, чем отличалась от конторы внизу, только находилась в его личных апартаментах.
– А теперь ответьте, действительно ли на вас напали или нет?
Ее снова охватил приступ страха, и она принялась расхаживать взад и вперед по кабинету.
– Думаю, кто-то выследил меня, пока я шла по переулку.
– Какого черта вы там делали?
Глаза его пылали гневом, но вместе с тем в них проступало и другое чувство. Желание ее защитить? Элис тут же отбросила эту мысль.
– После того, как я посетила «Фламинго»…
– «Фламинго»?
– Я хотела допросить свидетельницу. Она живет как раз тут неподалеку. Я собиралась поговорить с ней, у меня просто не оставалось выбора.
– Ночью? Одна? Дьявольщина!
– Когда я отправилась туда, был еще день.
Ладно, допустим, не день, а скорее ближе к вечеру, однако Лукасу вовсе не обязательно было об этом знать. Только сейчас она поняла, насколько неразумно было с ее стороны бродить в одиночку по темным переулкам этой далеко не фешенебельной части города.
– Впредь я запрещаю вам появляться в этом переулке ночью одной.
Что ж, тем лучше для нее.
– Если вы настаиваете, – отозвалась она тоном капризного ребенка.
Лукас внимательнее присмотрелся к ней, и ее вдруг осенила внезапная догадка, что он знал о том, что она побывала в переулке Бикмана, хотя это и казалось совершенно абсурдным.
– Так вот что вас расстроило, – сказал он.
– Нет, это случилось позже. Я встретилась с одной из девушек, работающих во «Фламинго», и во время разговора мы услышали приближающиеся шаги. Она сразу же обратилась в бегство, и я совершенно уверена в том, что тот человек в переулке преследовал меня.
Внезапно в желудке у нее громко заурчало. Она с отвращением хлопнула себя рукой по животу, словно надеясь таким образом заглушить этот звук. Лукас удивился, и снова она заметила в его глазах проблеск глубокого чувства – то было участие, которое до сих пор к ней мало кто проявлял. С юных лет она привыкла полагаться только на себя и собственные силы, без всякого сюсюканья или рыданий в жилетку. «Нет уж, благодарю покорно, сэр!»
Ей все это показалось уже слишком.
– На что вы так смотрите? – спросила она сердито.
– На вас. Вы не голодны, моя прелесть?
– Сколько раз вам повторять, чтобы вы не называли меня «моя прелесть»! – Она шмыгнула носом. – И даже если я немного проголодалась, вам-то что до этого?
– Я прикажу принести вам что-нибудь.
– Нет-нет. Мне пора домой.
Домой! В темный флигель на задворках родительского особняка.
Злополучные слезы снова подступили к ее глазам, и губы задрожали. Прикусив нижнюю губу, Элис попыталась собрать всю свою волю, но тут Лукас прикоснулся к ней, и плотину вдруг прорвало. Слезы хлынули с такой силой, словно десятилетиями ждали этого мгновения. Она в гневе смахнула их, однако он перехватил ее руку и, притянув к себе, бережно обнял, словно у него не было сейчас более важного дела, как только утешать ее.
– Объясните мне, наконец, что же с вами случилось, – произнес Лукас тихим, но повелительным голосом.
И тут Элис не выдержала.
– Ничего не случилось, – пробормотала она сквозь рыдания.
Лукас прижал ее щекой к своей груди и ласково провел рукой по спине, чувствуя, как тонкая ткань его рубашки становится влажной от ее слез.
– У меня все в полном порядке, – продолжала она шепотом, наслаждаясь его мужской силой, – если не считать того, что отец злится на меня, а дядя сомневается в моем рассудке. – Она в отчаянии пожала плечами. – Хотя кто может винить их за это? Я упряма, своевольна, настырна и совершенно не поддаюсь уговорам. Во мне нет ни одного из тех женских качеств, которые способны привлечь мужчину. – Тут она отстранилась от него, положив ладони на его широкую крепкую грудь, и подняла на Лукаса хмурый взгляд: – Можете спорить со мной, если вам угодно.
В ответ он еще крепче прижал ее к себе и усмехнулся, не отрывая губ от ее волос:
– Именно это и нравится мне больше всего. У вас достаточно здравого смысла, чтобы прямо называть вещи своими именами.
Глубокие чувства Элис, до сих пор остававшиеся скрытыми глубоко внутри, вырвались на поверхность – смелость, доходившая до безрассудства, подсознательное желание, отринув все условности, говорить свободно.
– Я не всегда говорю то, что у меня на уме, – прошептала она, обратив взгляд на губы.
Последние слова вырвались у нее прежде, чем она успела остановиться. Если Элис сама была поражена собственной дерзостью, то ей удалось поразить этого владельца клуба для старых жуиров еще больше. Непревзойденный знаток по части вина и женщин изумленно взглянул на нее, и Элис мысленно укорила себя за несдержанность.
– Извините, вы, наверное, находите меня ужасной?
Доброта в его взгляде уступила место иному чувству, более страстному и обжигающему – словно он уступал слабости, которую не мог себе позволить. Он поцеловал сначала ее волосы, затем лоб, потом его губы прикоснулись к ее щеке. И тогда, к его удивлению, она чуть повернула голову, пока их губы не встретились. Он глухо застонал, ладони его скользнули по ее плечам к шее. Его прикосновение оказалось именно таким, каким она его помнила, – непривычным и полным соблазна. Она чувствовала себя оцепеневшей и обессилевшей, однако хотела этого – как будто все это время ждала, когда он снова ее поцелует.
– Откройтесь мне, – прошептал он, не отрываясь от нее, и она повиновалась.
Едва он провел языком по ее губам, у нее вырвался стон. Жар его тела проникал даже сквозь разделявший их двойной слой ткани. Спина ее выгнулась, когда он прильнул к ней поцелуем, крепко обнимая за талию и одновременно нащупывая свободной рукой маленькие пуговицы у воротника ее блузки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Он взглянул на ее растрепавшуюся прическу, и на его лице отразился гнев.
– На вас кто-нибудь напал?
Для нее это было уже слишком. К глазам снова подступили слезы, и она мысленно себя отругала. Однако из затруднительного положения ей удалось выйти, когда снизу донеслись звуки женских голосов.
– О, черт! Это моя мать и Софи.
В один миг Лукас подхватил ее под руку и увлек за собой самым бесцеремонным образом к двери, которую она раньше не замечала, поскольку та была скрыта от посторонних взоров деревянными панелями. Они поспешно юркнули за дверь, и как только она захлопнулась за ними, Элис услышала голос Эммелин:
– Лукас, где ты?
Однако Лукас, не останавливаясь, потащил ее дальше по длинному коридору, а затем вверх по лестнице. Там находился еще один кабинет.
Комната оказалась довольно просторной, уставленной книгами в кожаных переплетах и другими вещами, необходимыми в любом рабочем кабинете. Обилие мебели из прочного черного дерева, коробка для сигар, графин и хрустальные рюмки рядом с ним. Внешне эта комната мало, чем отличалась от конторы внизу, только находилась в его личных апартаментах.
– А теперь ответьте, действительно ли на вас напали или нет?
Ее снова охватил приступ страха, и она принялась расхаживать взад и вперед по кабинету.
– Думаю, кто-то выследил меня, пока я шла по переулку.
– Какого черта вы там делали?
Глаза его пылали гневом, но вместе с тем в них проступало и другое чувство. Желание ее защитить? Элис тут же отбросила эту мысль.
– После того, как я посетила «Фламинго»…
– «Фламинго»?
– Я хотела допросить свидетельницу. Она живет как раз тут неподалеку. Я собиралась поговорить с ней, у меня просто не оставалось выбора.
– Ночью? Одна? Дьявольщина!
– Когда я отправилась туда, был еще день.
Ладно, допустим, не день, а скорее ближе к вечеру, однако Лукасу вовсе не обязательно было об этом знать. Только сейчас она поняла, насколько неразумно было с ее стороны бродить в одиночку по темным переулкам этой далеко не фешенебельной части города.
– Впредь я запрещаю вам появляться в этом переулке ночью одной.
Что ж, тем лучше для нее.
– Если вы настаиваете, – отозвалась она тоном капризного ребенка.
Лукас внимательнее присмотрелся к ней, и ее вдруг осенила внезапная догадка, что он знал о том, что она побывала в переулке Бикмана, хотя это и казалось совершенно абсурдным.
– Так вот что вас расстроило, – сказал он.
– Нет, это случилось позже. Я встретилась с одной из девушек, работающих во «Фламинго», и во время разговора мы услышали приближающиеся шаги. Она сразу же обратилась в бегство, и я совершенно уверена в том, что тот человек в переулке преследовал меня.
Внезапно в желудке у нее громко заурчало. Она с отвращением хлопнула себя рукой по животу, словно надеясь таким образом заглушить этот звук. Лукас удивился, и снова она заметила в его глазах проблеск глубокого чувства – то было участие, которое до сих пор к ней мало кто проявлял. С юных лет она привыкла полагаться только на себя и собственные силы, без всякого сюсюканья или рыданий в жилетку. «Нет уж, благодарю покорно, сэр!»
Ей все это показалось уже слишком.
– На что вы так смотрите? – спросила она сердито.
– На вас. Вы не голодны, моя прелесть?
– Сколько раз вам повторять, чтобы вы не называли меня «моя прелесть»! – Она шмыгнула носом. – И даже если я немного проголодалась, вам-то что до этого?
– Я прикажу принести вам что-нибудь.
– Нет-нет. Мне пора домой.
Домой! В темный флигель на задворках родительского особняка.
Злополучные слезы снова подступили к ее глазам, и губы задрожали. Прикусив нижнюю губу, Элис попыталась собрать всю свою волю, но тут Лукас прикоснулся к ней, и плотину вдруг прорвало. Слезы хлынули с такой силой, словно десятилетиями ждали этого мгновения. Она в гневе смахнула их, однако он перехватил ее руку и, притянув к себе, бережно обнял, словно у него не было сейчас более важного дела, как только утешать ее.
– Объясните мне, наконец, что же с вами случилось, – произнес Лукас тихим, но повелительным голосом.
И тут Элис не выдержала.
– Ничего не случилось, – пробормотала она сквозь рыдания.
Лукас прижал ее щекой к своей груди и ласково провел рукой по спине, чувствуя, как тонкая ткань его рубашки становится влажной от ее слез.
– У меня все в полном порядке, – продолжала она шепотом, наслаждаясь его мужской силой, – если не считать того, что отец злится на меня, а дядя сомневается в моем рассудке. – Она в отчаянии пожала плечами. – Хотя кто может винить их за это? Я упряма, своевольна, настырна и совершенно не поддаюсь уговорам. Во мне нет ни одного из тех женских качеств, которые способны привлечь мужчину. – Тут она отстранилась от него, положив ладони на его широкую крепкую грудь, и подняла на Лукаса хмурый взгляд: – Можете спорить со мной, если вам угодно.
В ответ он еще крепче прижал ее к себе и усмехнулся, не отрывая губ от ее волос:
– Именно это и нравится мне больше всего. У вас достаточно здравого смысла, чтобы прямо называть вещи своими именами.
Глубокие чувства Элис, до сих пор остававшиеся скрытыми глубоко внутри, вырвались на поверхность – смелость, доходившая до безрассудства, подсознательное желание, отринув все условности, говорить свободно.
– Я не всегда говорю то, что у меня на уме, – прошептала она, обратив взгляд на губы.
Последние слова вырвались у нее прежде, чем она успела остановиться. Если Элис сама была поражена собственной дерзостью, то ей удалось поразить этого владельца клуба для старых жуиров еще больше. Непревзойденный знаток по части вина и женщин изумленно взглянул на нее, и Элис мысленно укорила себя за несдержанность.
– Извините, вы, наверное, находите меня ужасной?
Доброта в его взгляде уступила место иному чувству, более страстному и обжигающему – словно он уступал слабости, которую не мог себе позволить. Он поцеловал сначала ее волосы, затем лоб, потом его губы прикоснулись к ее щеке. И тогда, к его удивлению, она чуть повернула голову, пока их губы не встретились. Он глухо застонал, ладони его скользнули по ее плечам к шее. Его прикосновение оказалось именно таким, каким она его помнила, – непривычным и полным соблазна. Она чувствовала себя оцепеневшей и обессилевшей, однако хотела этого – как будто все это время ждала, когда он снова ее поцелует.
– Откройтесь мне, – прошептал он, не отрываясь от нее, и она повиновалась.
Едва он провел языком по ее губам, у нее вырвался стон. Жар его тела проникал даже сквозь разделявший их двойной слой ткани. Спина ее выгнулась, когда он прильнул к ней поцелуем, крепко обнимая за талию и одновременно нащупывая свободной рукой маленькие пуговицы у воротника ее блузки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93