— Я сообщаю Вере Алексеевне обо всем происходящем на батарее. У нас было двое раненых двадцать седьмого января, и оба получили от нее именные кресты и подарки. Кроме того, с начала войны она прислала всем солдатам по нательному кресту и свое благословение, — рассказывал Вамензон.
» Интересно знать, что получил ты сам?«— подумал Звонарев.
— Солдаты очень чтут своих небесных патронесс? — вслух спросил он.
— Каждый вечер человек двадцать можно видеть около иконы; пришлось даже сделать деревянный настил, чтобы молящиеся не пачкали шинелей, становясь на колени. Два раза в месяц батюшка перед ней служит молебен.
Звонарев хотел было спросить, не чудотворная ли эта икона, но капитан предупредил его.
— Солдаты уверяют, что, приложившись к иконе, они получали исцеление от недугов: головной боли, расстройства живота, зубной боли…
— Этак к вам скоро начнется паломничество с других батарей, — иронически заметил Звонарев.
— Вы, кажется, не особенно верующий? — подозрительно заметил Вамензон.
— Думаю, что вы недалеки от истины.
— Дух безверия и нигилизма, как проказа, поражает современную молодежь. От интеллигенции это тлетворное течение переходит к широким народным массам и отравляет честные души сирых и бедных. Я ненавижу нашу интеллигенцию так же, как и иудино племя. Большой вред они причиняют государству.
— А вы себя к образованным не причисляете?
— Я офицер, следовательно, преданный слуга царю и отечеству и, конечно, враг всякого суемудрия.
— Разрешите вызвать людей к орудиям, — попросил Звонарев. — Мне нужно будет осмотреть стволы пушек, а также снарядные и зарядные камеры орудий, степень их разгара от стрельбы.
— Сию минуту. — И Вамензон пронзительно засвистел.
Тотчас из казармы начали выбегать солдаты, одеваясь на ходу, и, подбежав к батарее, застыли около своих орудий в уставном положении. Капитан по часам следил за тем, через сколько времени батарея будет готова к бою. Солдаты, пробегая мимо иконы, быстро крестились, боязливо оглядываясь на командира. Тех же, кто этого не делал, капитан угощал зуботычиной и заставлял усиленно креститься.
— Две минуты сорок пять секунд, — сообщил Вамензон, когда последние солдаты добежали до батареи. — Взводным фейерверкерам записать опоздавших и вечером доложить мне через фельдфебеля.
Орудия Звонарев нашел в очень изношенном состоянии: стволы имели уже значительный разгар, в зарядных камерах прогорели обтюрирующие кольца, замки туго входили в свои гнезда.
— Вы часто стреляете? — справился он у Вамензона.
— По нескольку раз в день. Кроме того, я люблю делать тревоги и по ночам. Я буду просить о замене изношенных орудий новыми. Ведь моя батарея особенная: она предназначена для обстрела и моря и суши. Мне приходится первому открывать огонь, когда японцы подходят с севера. Ваш Утес и тот столько не стреляет.
— Я доложу об этом командиру артиллерии. Во всяком случае, по-моему, вам сейчас нельзя увеличивать пороховых зарядов, так как могут быть большие прорывы газов, что весьма опасно для орудийной прислуги, — сообщил свое мнение капитану Звонарев.
— Если дело только в прислуге, то, по-моему, с ней особенно считаться не приходится: на то и война, чтобы были опасности. Другое дело, если при этом может пострадать казенное имущество, лафеты или самое орудие.
— Солдаты ведь тоже, по военной терминологии, — казенное имущество.
— Во всяком случае, не ценное: у нас, в России, его более чем достаточно.
Покончив с осмотром батареи, Звонарев поспешил откланяться и уехать.
— Тебя покормили? — спросил он возницу, когда двинулись в дорогу.
— Так точно, — щи постные да каша тухлая с прогорклым маслом, — ответил солдат.
— У командира были прекрасные щи и каша!
— Так для них же кашевар отдельно в маленьком котелке приготовляет. Всем известно, что у капитана Вамензона хуже, чем во всей артиллерии, кормят. Зато у фельдфебеля ряшка всем на удивление, — красная да толстая. Промеж себя солдаты называют эту батарею
» наши арестантские роты «. В дисциплинарном батальоне и то легче. Тут каждый день по нескольку человек порют да еще розги в рассоле ночью вымачивают, чтобы больнее было. Особливо достается тем, кто плохо молится богу: лют до молитвы капитан. Видали, быть может, под винтовкой стоял низкий да широкий такой солдат.
— Блохин.
— Он самый. Почитай уже месяц его под винтовкой держат да через день на кобыле дерут за то, что перед иконами на батарее не хочет снимать шапку. Забьет его капитан до смерти, даром что силища в Блохине большущая.
— Ты земляк с ним, что ли?
— Никак нет, в новобранстве вместе были. Он из рабочих, медницкому делу обучен. Сперва в мастерских работал, а потом его оттуда выгнали за пьянство, что ли. Попал он на Двадцать вторую батарею, теперь и мучается. Или сбежит со службы, или помрет, не выдержать ему.
В Управлении артиллерии прапорщик никого не застал и прошел на квартиру Гобято.
— Каковы ваши сегодняшние успехи? — спросил его капитан.
Звонарев подробно доложил обо всем.
— Я предполагал, что дело обстоит приблизительно так, как вы сообщаете. На Двадцать второй батарее надо будет сменить орудия. Хотя батарея только что построена, но на вооружение были поставлены старые орудия, других тогда не было. Теперь мы получили тридцать новых пушек и сможем произвести замену у Вамензона.
— Я вас хотел попросить: нельзя ли будет с батареи Вамензона откомандировать в мастерскую Блохина, он медник по специальности.
— Он сам вас об этом просил? — удивился Гобято.
— Нет, он ничего мне не говорил, я прошу за него, так как был свидетелем, как его избивал Вамензон.
— Если всех избитых Вамензоном откомандировывать с батареи, так там скоро не останется ни одного. Блохин же туда попал от нас за пьянство, и едва ли стоит его брать обратно. У Вамензона не распьянствуешься. Был Блохин и на Электрическом, пропил казенное имущество, пошел под суд, да дешево отделался: Борейко на суде спас его от арестантских рот, только в штрафные его перевели да выпороли.
— Как бы он там Вамензона не убил.
— Убьют Вамензона — плакать не будем.
— Зато погибнет ведь и Блохин, и другие солдаты пойдут под суд. Их жалко!
— Больно вы, Сергей Владимирович, жалостливый человек. Всех все равно не пережалеешь, а Блохина жалеть и не стоит, — все равно рано или поздно сопьется и умрет под забором! Пойдемте-ка сейчас с докладом к Белому, чтобы завтра с утра приняться за работу.
Перед квартирой Белого стоял парадный экипаж, на козлах которого сидел кучер-матрос.
— Кого привез? — спросил его Гобято.
— Командующего флотом адмирала Макарова и флаг-офицера лейтенанта Дукельского.
— Вот и отлично, заодно договоримся и о работе на Ляотешане, — обрадовался капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179