артист в нем проснулся. Да, сердечные дела, видимо, могут быть сильнее чувства опасности. И Василий Иванович стал понятнее мне. На фронте он с первых дней войны, если не считать месячную учебу на курсах. Он просто стосковался по семье и устал от этой тоски, может быть, больше, чем от войны. В раздумье он погладил свой маленький упрямый подбородок и упрекнул меня:
— Зря ты в прошлом году уговорил меня не ходить на свадьбу к другу.
Исстари известно: война не время свадеб. И мы считали: близость семьи — помеха боям. Это получилось не по подсказу сверху, а как-то само собой, из-за внутренней потребности скорее разгромить врага. Люди, уходя на войну, клялись в верности не только Родине, но и своим женам, невестам. На фронте девушки и юноши давали зарок — не влюбляться до победы. В Ереване в первую неделю войны произошел интересный случай.
Летчик пришел с невестой в загс.
«И вам не стыдно в такое время жениться?» — не скрывая своего негодования, спросил их пожилой заведующий бюро загса.
Жених и невеста сконфуженно опустили головы, а он, обращаясь к летчику, говорил:
— Нужно защищать Родину, а не тратить время и силу на брачные дела. Я сейчас не буду вас расписывать. Поговорю с вашим командиром. — И доверительно мягко, но с горделивыми нотками сообщил: — Я старик относительно вас, и то ухожу на фронт.
И летчик вторично в загс уж не пошел.
В первое время на войне любовь, как в средней школе, считалась моральным злом, недисциплинированностью.
Пренебрежение к любви проявлялось даже в песнях.
Первым делом, первым делом самолеты,
Ну, а девушки, а девушки потом.
С войной быстро покончить не удалось. Она затянулась, и кое у кого голос природы стал брать верх над разумом. Они, смягчая суровость фронтовых будней, женились, свивая себе семейные гнездышки.
Всё мы стосковались по семье, по любимым. Вместе нам, казалось, легче переносить разлуку и тяготы военного быта. А тут у тебя на глазах свадьба, семья. Это не крепило боевой коллектив, а порой раздражало и мешало воевать, поэтому я подтвердил:
— Нет, мы правильно сделали, что не пошли на свадьбу. Он коммунист — и такой пример малодушия! Удивляюсь, почему ты изменил свое мнение?
— По-моему, любовь и на фронте — дело нужное. Пример этому Сачков и Сирадзе… Им, может быть, поэтому так легко и воюется, что с ними девушки.
— Но не жены. И они думают свадьбы играть только после победы.
— А не вредно ли такое самоторможение? Это неестественно.
— Война, убийство людей — тоже противны природе человека. Но общество пока еще устроено так, что необходимо воевать.
Значит, жениться нельзя. А влюбляться можно?
Да! — решительно подтвердил я. — Женитьба — это семья. Но пока не разбита фашистская Германия, не может быть никакой счастливой семьи.
— Но ведь есть и предел человеческого самоторможения?
А может, и действительно есть? Нельзя всех мерить на свой аршин. И, зная, что товарищ, как лев, однолюб, пошутил:
— Если есть предел, то почему ты не заведешь себе временную жену, так называемую пэ-пэ-же? Разве мало у нас, в полку или в БАО девушек?
— Что я, турецкий султан? У меня есть жена, и я ее ни на кого не променяю, — искренне удивился Василий Иванович… — Моему Вовке недавно стукнуло уже два года, а я его еще и не видел. А Аня? Как я соскучился по семье!
— Приказ об отпусках никто не отменял, — заметил я. — Съезди.
— Война отменила. Сейчас фронт, полк — наш дом и семья.

5
Не было случая, чтобы улетающих на фронт не провожал весь полк. Полк — это семья. А как же не проводить в бой своих близких? Хочешь или не хочешь, а в этот момент предательская мыслишка и шевельнется в голове: кое-кто может и не вернуться.
Солнце уже потеряло свой дневной золотистый накал и, спускаясь к мутному горизонту, побагровело, окрасив запад в кровавый цвет. Я не любил такое небо. Оно, всегда отяжеляет душу, вызывая беспокойные мысли.
— Это, наверно, сегодня уже последний вылет, — проговорил Лазарев, когда четверка истребителей растворилась в багряной дали.
— Давай побреемся, — предложил я вместо ответа.
Ровно через час тридцать минут после вылета группы Рогачева над аэродромом появились «яки». Они летели нестройно и как-то робко. Мы с Лазаревым уже готовились к отъезду на ужин и, раздевшись по пояс, умывались после бритья из водозаправщика. Увидев истребители, мы одновременно встревожились:
— Одного нет.
Кого? Наверное, ведомого Василия Ивановича — промелькнула у меня мысль: он молодой и еще как следует не слетался с ведущим.
Не говоря ни слова, оделись и, не спуская глаз с садящихся самолетов, пошли на КП. Не было самолета Василия Ивановича Рогачева. Не хочется верить. Все во мне протестует. Просто где-нибудь сел по какой-то причине.
Василий Иванович хорошо чувствовал, где гнездится смерть. У него давно выработался свой коэффициент безопасности. Кто-кто, а он из этой группы самый опытный. И я ловлю себя на том, что почему-то не спешу взглянуть на летчиков, которые летали с ним.
Сколько раз приходилось наблюдать людей, возвратившихся с боевого задания. Жизнь научила по одному виду еще издалека определять, как они слетали. Поворачиваю голову. Они идут тихо, молча, виновато. При каких бы обстоятельствах ни погиб летчик, но, возвратившись на землю, друзья всегда несут в себе чувство виновности. Сдавило сердце. Случилось непоправимое. И все же, пока не услышал подтверждение своей догадке, теплится надежда. Командир полка и все, кто находился у КП, уже пошли навстречу понурым летчикам.
— Погиб.
— Как погиб? — В голосе командира полка испуг и неверие.
Рассказ был коротким и ясным.
К фронту подлетала девятка «юнкерсов» под прикрытием восьмерки истребителей. Василий Иванович видел, что сейчас самое ответственное и сложное — отсечь истребителей противника от бомбардировщиков. Без этого нельзя выполнить задачу. И он, не колеблясь, взял эту задачу на себя. Все шло хорошо. Тимошенко и Сирадзе уже принудили «юнкерсов» сбросить бомбы и начали преследование врага. В это время напарник Рогачева попал под удар «фоккера». Василий Иванович спас товарища, уничтожив «фоккер» раньше, чем тот успел открыть огонь. Однако другой вражеский истребитель сумел близко подобраться к Василию Ивановичу. Сирадзе и Тимошенко, видя, какая опасность нависла над их командиром, рванулись ему на выручку — Они тут же сняли фашиста, но тот перед смертью успел-таки выпустить одну короткую очередь. «Як» Василия Ивановича перевернулся и отвесно пошел вниз.
Удар о землю. Взрыв. Огонь… Упал юго-восточнее Станислава в деревню Одое.
Сомнения кончились. Смерть встала между нами, живыми, и Василием Ивановичем. В такой момент необычная скорбь заземляет тебя. Ты как бы ощущаешь дыхание смерти, сковавшее ум и тело, и испытываешь такое гнетущее состояние, словно вместе с покойным и часть тебя уходит с белого света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113