– Доктор говорит, что сейчас он вне опасности и что ему ничего не грозит, если только он не будет волноваться. И он по-прежнему остается моим Уильямом. Что бы там ни случилось. Да стань он даже слепым или хромым, лишись он рассудка, все равно он останется моим, а я его! И так будет до Страшного суда.
Я вернулся в Холл верхом, ощущая на лице лучи заходящего летнего солнца, и в ушах у меня все еще звучали слова миссис Стеббинг.
Иногда дела, оставшиеся незаконченными вследствие болезни Стеббинга, задерживали меня до полуночи, так что когда я наконец управился со всеми неотложными хлопотами, то с радостью променял учетные бухгалтерские книги и документы на право собственности на лязг и шум новой молотилки и глубокий сон без сновидений.
Едва только с уборкой урожая было покончено, необходимость в моем присутствии на полях уменьшилась. Вечера, напротив, становились все длиннее. На какое-то время я обрел удовольствие в легких туманах и ласковых закатах, в тишине дома, обступавшей меня со всех сторон, когда я стоял на черно-белом мраморном полу коридора или поднимался по лестнице, сознавая, что у меня под ногами мой собственный дом и моя земля. Иногда, когда охватывавшее меня нетерпение становилось особенно сильным, я забредал в конюшню и, если поблизости не случалось грума, собственноручно седлал свою новую лошадь, испытывая лишь мимолетное сожаление о Доре. И на прогулке верхом свои просторы распахивали передо мной леса, поляны и луга.
И вот в один из таких дней, когда тусклый свет выгнал меня из кабинета на свежий воздух, я впервые заприметил маленького мальчугана, взобравшегося на огромный дуб. Он тайком наблюдал за тем, как я выезжал со двора на молодой кобыле, так что мне было видно лишь его крохотное личико, сиявшее, подобно луне, в листве. Вид ребенка, играющего на моей земле, вызвал у меня в памяти слова миссис Барклай: «Я хочу, чтобы он был в безопасности, но при этом свободно изучал окружающий мир. Вот чего я хочу для него в первую очередь. На этом зиждется моя забота и любовь».
Моя кобыла Бидассоа занервничала и заупрямилась, когда я заставил ее подойти к дереву.
– Эй, там, привет! – крикнул я, и на мгновение мальчуган показался мне испуганным, как заяц. – Ты кто?
Он в ответ покачал головой, но по-прежнему не двинулся с места.
– Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого!
Сейчас я уже видел, что лицо у него смуглое от солнца, а волосы выгорели до белизны. Потом он вдруг пропал. Качнулись ветви, зашуршали листья, и он исчез из виду. Я оставался на месте еще несколько мгновений. Бидассоа тем временем успокоилась, и мне не оставалось ничего более, как вернуться к прерванной верховой прогулке.
Я снова увидел мальчика спустя несколько дней. Я прихватил с собой ружье, скорее для того, чтобы иметь оправдание своим скитаниям по полям в такой чудесный день, нежели в надежде на сколько-нибудь серьезную стрельбу, поскольку, если верить календарю, сезон охоты еще не наступил.
На опушке одной из небольших рощиц я подстрелил голубя, а уже в сумерках на дальней стороне луга заметил кроликов, щиплющих траву. Я перезарядил ружье, тихонько свистнул собак, чтобы они не бросились на эту вполне законную добычу, и начал подкрадываться поближе.
Двух выстрелов стоили мне два кролика, и я послал собак принести их. От нечего делать я отправился следом и, к своему удивлению, увидел, что они свернули к изгороди, забыв о добыче. Потом Титус поднял голову и залаял.
Под защитой изгороди, скорчившись на земле, лежал мальчик. На мгновение меня охватил страх, что я подстрелил его, но потом я заметил, что он отчаянно и безуспешно пытается отползти вглубь колючего и густого кустарника. Нелл и Титус стояли перед ним и энергично облаивали его, прижав уши и подергивая хвостами.
Я отозвал их и подошел поближе. Глаза у мальчугана были широко раскрыты от страха, и при моем приближении он удвоил усилия, явно намереваясь удрать.
– Не бойся! – окликнул я его. – Они тебя не укусят! Скажи, ты цел?
Он поднялся на ноги и кивнул, хотя я видел, что из нескольких царапин уже начала сочиться кровь. Мой страх сменился гневом.
– Глупый мальчишка! Разве ты не слышал выстрелов? Какого черта ты тут делаешь, лазая по кустам? Ты что, не понимаешь, что мог угодить мне под руку? Маленький идиот! Вот скажу твоему отцу, чтобы он задал тебе хорошую трепку! Я же мог убить тебя!
Но он, похоже, ничего не слышал и не понимал. Он дрожал как в лихорадке, а когда открыл рот, то не издал ни звука. Одет он был лишь в потрепанные штаны, и на вид ему нельзя было дать больше шести или семи лет, в лучшем случае.
– Ладно, – сказал я, – на этот раз все обошлось. Но кто ты такой? Как тебя зовут? – Он покачал головой в ответ. – Твой отец не входит в число моих арендаторов, правильно? – Еще один кивок. – А кто твоя мать?
В это мгновение он судорожно вздохнул, выпутался из колючек и переплетения ветвей и со всех ног бросился от меня наутек, так что мне видна была только его исцарапанная и кровоточащая спина.
– Погоди! – крикнул я, ковыляя вслед за ним по высокой траве. – Ты потерялся? Я тебе помогу. Я могу тебе помочь, только скажи, кто ты такой. Погоди! Я знаю, что ты заблудился. Я помогу тебе.
Два фазана вырвались из леса с таким громким криком, что заглушили бы залп из десятка ружей. В этом бедламе мои собаки позабыли всю свою дрессировку и бросились вдогонку за мальчиком. Он увидел, что они приближаются, долю секунды стоял на месте, оцепенев от ужаса, потом вломился в колючую живую изгородь, прорвался сквозь нее и был таков. Когда я наконец добрался до изгороди, его и след простыл, хотя я так и не смог заметить, куда он подевался.
Криком подозвав собак, я снял с плеча ружье, отстегнул ремень и, сложив его пополам, принялся не глядя хлестать их почем зря. Я никак не мог остановиться, плечо ныло, но вспыхнувший гнев заставил меня позабыть о всякой дисциплине и самоконтроле. Я прекратил избиение только тогда, когда заметил, что шерсть на боку у Нелл потемнела от крови.
Я пристегнул ремень на место. В животе у меня поселилось какое-то странное, сосущее чувство пустоты. В бою требовалась ярость, армейская жизнь была ненамного легче. Но до чего же я дошел, если даже такой незначительный и абсурдный инцидент пробудил во мне столь безумную злобу? Может быть, именно ее и разглядела мисс Дурвард?
Я оставил убитых кроликов лежать там, где они упали, подобрал с земли ягдташ и с трудом заковылял домой. Голова у меня раскалывалась от боли, руки и ноги дрожали. Нелл и Титус трусили за мной подобно перепуганным теням.
«Все дело в мальчике!» – вдруг понял я. Я знал его страх так же хорошо, как самого себя. И мне захотелось помочь ему, а он сбежал.
Мой дорогой майор!
Понадобилось несколько недель молчания и признание Хетти, чтобы я сообразила, что ваше хорошее воспитание требует, чтобы я написала вам первой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133