Но воспоминание о том, как сдержанно и даже отчужденно она вела себя на шумной рыночной площади, а также то, как она двигалась сейчас, полагая, что никто ее не видит, вынудили меня помедлить. Я сказал себе, что не собираюсь нарушать ее уединение, ставить себя и ее в неловкое положение и уж никак не хочу внушить ей тот вполне обоснованный страх, который любые оккупационные войска, не исключая английского офицера, могут вызвать в женском сердце. Так что я остался сидеть на месте даже после того, как стало понятно, что она намеревается искупаться.
Я сам много раз купался в реке Бидассоа, когда был свободен от службы, поэтому хорошо знал, как благотворно сказывается на самочувствии прохладная вода, смывая с тела пот и дневную жару, а с разума – усталость и опустошенность. Она вошла в пруд, и по тому, как зарябило и разбилось отражение скал и неба, я понял, что она вздрогнула от холода. Мгновение она постояла неподвижно, а потом пошла, постепенно погружаясь в воду. Очевидно, там находилось самое глубокое место. Она легла на спину, потом вытянула руку и несколько раз взмахнула ею в воде, образуя волну. Я буквально видел, как тело ее покрылось капельками воды, сверкавшими, как драгоценные камни в украшениях знатной дамы. Затем она вынула заколки из волос, и их тяжелая грива обрушилась в воду. Набежавшая волна подхватила их и понесла к берегу, к камням и мху.
Сейчас я вполне мог удалиться незамеченным, это было бы совершенно по-рыцарски, но тут она перевернулась на живот, выплыла на мелководье и вышла на берег.
Солдат проводит среди женщин больше времени, чем можно себе представить. Обычно нищета – это наш удел, повиновение – долг, но целомудрие не относится к числу воинских добродетелей. Я обзавелся привычкой комфортно чувствовать себя в любом женском обществе, но мне до сих пор не доводилось видеть женщины, которая бы не подозревала о том, что на нее смотрит мужчина. В том, как Каталина вытерлась полотенцем и обсыхала на солнце, не было ни жеманства, ни страха. Скорее, она казалась погруженной в собственные мысли. Точно так же, как моя кожа помнила ледяные поцелуи горных рек, так я сейчас ощущал, как льняное полотно впитывает капли воды с ее тела. Только потом мои мысли устремились по привычному руслу, и я поразился, какой стройной и приятной для глаза оказалась ее фигурка. У нее были чрезвычайно стройные ноги, а кожа цветом напоминала расплавленное золото. Со временем она вызывала у меня большее восхищение, чем бело-розовый цвет лица наших английских красавиц. Ее черные волосы намокли и сверкали, падая вдоль спины почти до самых колен. Она опустилась на камень и перебросила их себе на грудь, выжимая воду, прежде чем вытереть их полотенцем. Затем она расчесала их пальцами, заплела в толстую косу и забросила ее за спину. Когда она выпрямилась, я вновь увидел перед собой девушку с рыночной площади. Подол ее юбки спереди был запачкан кровью юноши и потемнел, и вряд ли время или солнечные лучи смогут когда-нибудь вернуть ей первозданный цвет. Наверное, он приходился ей братом, или кузеном, или любовником, потому как обручального кольца у нее на пальце я не заметил. Теперь уже меня обуревало желание выйти вперед, чтобы она увидела меня, прежде чем начнет спускаться с горы обратно в город, но я медлил. И хотя теперь она была уже одета и обута, она непременно догадается, что я наблюдал за ней с самого начала, и что бы я ни сказал или сделал, она будет знать о моей нескромности.
Наконец она повернулась и ушла, а я сидел и слушал, как замирает вдали, среди деревьев, эхо ее легких шагов на каменистой тропинке. А когда я мог расслышать лишь пение птиц, журчание ручья и шорох ветра в листве, то вынул из кармана часы и увидел, что они остановились. Я не имел представления о том, сколько минут или часов я сидел в укрытии, но солнце, теперь уже подернутое дымкой, висело низко над горизонтом. Это означало, что прошло много времени. Мне следовало поспешить, чтобы вернуться в лагерь к выполнению своих обязанностей.
С того момента, когда я увидел Каталину вновь, и опять у ручья, я прилагал все усилия, чтобы не испугать ее и ни на дюйм не переступить ту границу, которую она сама для нас установила. Ее отец был достаточно строгим родителем даже по испанским меркам, как она рассказывала мне, но смерть сына разбила ему сердце. При этих словах глаза ее потемнели, губы задрожали, так что мне пришлось утешить ее, чтобы она смогла продолжить свое горестное повествование. И теперь он мало обращал внимания на то, когда она приходила и уходила, – при условии, что в назначенный час ужин ждал его на столе. Я не стыдился того, что обратил его невнимательность себе на пользу, но только потому, что это предоставляло Каталине большую свободу и избавляло ее от упреков и расспросов, которых можно было бы ожидать в противном случае. Я никогда бы не позволил себе сделать что-либо, что заставило бы ее искать защиты у отца. Но я видел ее в такие мгновения, когда она была верна себе, когда она была сама собой, и эту верность я любил больше всего на свете, любил так, как никогда не думал, что смогу полюбить. Когда она отдала себя мне, я вверил ей свою душу, зная, что она сохранит ее до конца наших дней.
Совместная наша жизнь, однако, была недолгой. Мы провели вместе почти три недели. Мы встречались при первой же возможности, в амбаре на склоне горы или в других уединенных местах, какие только могли отыскать. Время от времени, когда отец отсутствовал, наши встречи происходили у нее дома. Когда в начале сентября мы получили сообщение о падении и разграблении Сан-Себастьяна, я понял, что времени у нас осталось совсем немного. Действительно, в самом скором времени мои воинские обязанности возросли, и стало ясно, что в ближайшем будущем нам предстоит наступление на позиции французов, чтобы оттеснить их к границе и далее.
Теперь мы с Каталиной стали встречаться реже. Иногда я опаздывал или вообще не мог отлучиться из лагеря, но она никогда не упрекала меня. Казалось, не испытывает она и угрызений совести относительно того, чем мы занимаемся; по-моему, она тоже считала, что наша любовь неподвластна обычным канонам морали и нас не могут судить ни викарий, ни мясник или булочник. Это была наша тайна, потому что один только Господь мог быть нашим судией, и я знал, даже не спрашивая Его или тех, кто обычно объявляет себя толкователями и провозвестниками Его воли, что наши отношения с Каталиной в Его божественном понимании выглядели благочестивыми и естественными.
Сражение за Пиренеи продолжалось несколько недель вплоть до окончательной победы, поскольку мы должны были занять каждый перевал и множество высот. В военно-стратегическом смысле зрелище было унылое и тоскливое, долгие ожидания, вызванные ухудшающейся погодой, сменялись яростными штурмами горных вершин, но в конце концов наш 95-й полк оказался далеко от Бера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
Я сам много раз купался в реке Бидассоа, когда был свободен от службы, поэтому хорошо знал, как благотворно сказывается на самочувствии прохладная вода, смывая с тела пот и дневную жару, а с разума – усталость и опустошенность. Она вошла в пруд, и по тому, как зарябило и разбилось отражение скал и неба, я понял, что она вздрогнула от холода. Мгновение она постояла неподвижно, а потом пошла, постепенно погружаясь в воду. Очевидно, там находилось самое глубокое место. Она легла на спину, потом вытянула руку и несколько раз взмахнула ею в воде, образуя волну. Я буквально видел, как тело ее покрылось капельками воды, сверкавшими, как драгоценные камни в украшениях знатной дамы. Затем она вынула заколки из волос, и их тяжелая грива обрушилась в воду. Набежавшая волна подхватила их и понесла к берегу, к камням и мху.
Сейчас я вполне мог удалиться незамеченным, это было бы совершенно по-рыцарски, но тут она перевернулась на живот, выплыла на мелководье и вышла на берег.
Солдат проводит среди женщин больше времени, чем можно себе представить. Обычно нищета – это наш удел, повиновение – долг, но целомудрие не относится к числу воинских добродетелей. Я обзавелся привычкой комфортно чувствовать себя в любом женском обществе, но мне до сих пор не доводилось видеть женщины, которая бы не подозревала о том, что на нее смотрит мужчина. В том, как Каталина вытерлась полотенцем и обсыхала на солнце, не было ни жеманства, ни страха. Скорее, она казалась погруженной в собственные мысли. Точно так же, как моя кожа помнила ледяные поцелуи горных рек, так я сейчас ощущал, как льняное полотно впитывает капли воды с ее тела. Только потом мои мысли устремились по привычному руслу, и я поразился, какой стройной и приятной для глаза оказалась ее фигурка. У нее были чрезвычайно стройные ноги, а кожа цветом напоминала расплавленное золото. Со временем она вызывала у меня большее восхищение, чем бело-розовый цвет лица наших английских красавиц. Ее черные волосы намокли и сверкали, падая вдоль спины почти до самых колен. Она опустилась на камень и перебросила их себе на грудь, выжимая воду, прежде чем вытереть их полотенцем. Затем она расчесала их пальцами, заплела в толстую косу и забросила ее за спину. Когда она выпрямилась, я вновь увидел перед собой девушку с рыночной площади. Подол ее юбки спереди был запачкан кровью юноши и потемнел, и вряд ли время или солнечные лучи смогут когда-нибудь вернуть ей первозданный цвет. Наверное, он приходился ей братом, или кузеном, или любовником, потому как обручального кольца у нее на пальце я не заметил. Теперь уже меня обуревало желание выйти вперед, чтобы она увидела меня, прежде чем начнет спускаться с горы обратно в город, но я медлил. И хотя теперь она была уже одета и обута, она непременно догадается, что я наблюдал за ней с самого начала, и что бы я ни сказал или сделал, она будет знать о моей нескромности.
Наконец она повернулась и ушла, а я сидел и слушал, как замирает вдали, среди деревьев, эхо ее легких шагов на каменистой тропинке. А когда я мог расслышать лишь пение птиц, журчание ручья и шорох ветра в листве, то вынул из кармана часы и увидел, что они остановились. Я не имел представления о том, сколько минут или часов я сидел в укрытии, но солнце, теперь уже подернутое дымкой, висело низко над горизонтом. Это означало, что прошло много времени. Мне следовало поспешить, чтобы вернуться в лагерь к выполнению своих обязанностей.
С того момента, когда я увидел Каталину вновь, и опять у ручья, я прилагал все усилия, чтобы не испугать ее и ни на дюйм не переступить ту границу, которую она сама для нас установила. Ее отец был достаточно строгим родителем даже по испанским меркам, как она рассказывала мне, но смерть сына разбила ему сердце. При этих словах глаза ее потемнели, губы задрожали, так что мне пришлось утешить ее, чтобы она смогла продолжить свое горестное повествование. И теперь он мало обращал внимания на то, когда она приходила и уходила, – при условии, что в назначенный час ужин ждал его на столе. Я не стыдился того, что обратил его невнимательность себе на пользу, но только потому, что это предоставляло Каталине большую свободу и избавляло ее от упреков и расспросов, которых можно было бы ожидать в противном случае. Я никогда бы не позволил себе сделать что-либо, что заставило бы ее искать защиты у отца. Но я видел ее в такие мгновения, когда она была верна себе, когда она была сама собой, и эту верность я любил больше всего на свете, любил так, как никогда не думал, что смогу полюбить. Когда она отдала себя мне, я вверил ей свою душу, зная, что она сохранит ее до конца наших дней.
Совместная наша жизнь, однако, была недолгой. Мы провели вместе почти три недели. Мы встречались при первой же возможности, в амбаре на склоне горы или в других уединенных местах, какие только могли отыскать. Время от времени, когда отец отсутствовал, наши встречи происходили у нее дома. Когда в начале сентября мы получили сообщение о падении и разграблении Сан-Себастьяна, я понял, что времени у нас осталось совсем немного. Действительно, в самом скором времени мои воинские обязанности возросли, и стало ясно, что в ближайшем будущем нам предстоит наступление на позиции французов, чтобы оттеснить их к границе и далее.
Теперь мы с Каталиной стали встречаться реже. Иногда я опаздывал или вообще не мог отлучиться из лагеря, но она никогда не упрекала меня. Казалось, не испытывает она и угрызений совести относительно того, чем мы занимаемся; по-моему, она тоже считала, что наша любовь неподвластна обычным канонам морали и нас не могут судить ни викарий, ни мясник или булочник. Это была наша тайна, потому что один только Господь мог быть нашим судией, и я знал, даже не спрашивая Его или тех, кто обычно объявляет себя толкователями и провозвестниками Его воли, что наши отношения с Каталиной в Его божественном понимании выглядели благочестивыми и естественными.
Сражение за Пиренеи продолжалось несколько недель вплоть до окончательной победы, поскольку мы должны были занять каждый перевал и множество высот. В военно-стратегическом смысле зрелище было унылое и тоскливое, долгие ожидания, вызванные ухудшающейся погодой, сменялись яростными штурмами горных вершин, но в конце концов наш 95-й полк оказался далеко от Бера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133